Посыльный постучал, Открыл дверь на такую ширину, что и кошка бы бока ободрала, а он ничего, протиснулся и плотно прикрыл за собой створку.
— Все красное, — неизвестно зачем прошептал Алексей.
Дверь отворилась, посыльный выскользнул из нее бесплотным духом:
— Товарищ капитан, товарищ полковник ждет вас, — и откачнулся в сторону, уступая дорогу.
Алексей одернул шинель и шагнул навстречу своей судьбе.
По другую сторону мраморной лестницы, в противоположном конце темного коридора стоял молодой широкоплечий парень в офицерской шинели. Явно скучавший до этого, он насторожился, едва за Алексеем захлопнулась дверь. Повернувшись к окну, офицер поудобнее установил в левом ухе клипс микронаушника и до отказа повернул регулятор громкости на коробочке передатчика, спрятанного в кармане шинели. Теперь ему было прекрасно слышно то, что происходило в кабинете полковника Муравьева. С портативного приемника-передатчика сигнал передавался на комплекс радиоаппаратуры, установленной в багажном отделении неприметного «уазика», припаркованного чуть в стороне от штаба. Оттуда уже закодированная информация поступала в недра полевой радиостанции, расположившейся в кунге «ГАЗ-66», стоящего в тени голых деревьев примерно в двух километрах от штаба авиаполка. Здесь сигнал подвергался многократному усилению и по направленному лучу уходил на северо-запад в сторону Ростова. Достигнув цели, сигнал расшифровывался, перекоммутировался на телефонный аппарат ВЧ без диска и замыкался на эбонитовой чернокоричневой трубке. Трубку эту держал в руках невысокий коренастый человек с погонами капитана ВВС. Звали его Борис Львович Сулимо.
Кабинет у командира полка был просторный, с дубовым, огромным, не чета заместительскому, столом. Алексей сразу увидел и командира полка, и сидящего рядом с ним незнакомого седого мужчину, и стоящего у стола Поручика. Муравьев смотрел на вошедшего не мигая, сурово, как ворон, сверлил глазами насквозь. Не дослушав рапорта, махнул рукой. А у самого мешки под глазами набрякшие. Устал полковник.
— Снимай шинель, капитан, вешалка позади тебя.
Алексей развернулся по-строевому четко, пуговицы золотые расстегнул, плечами встряхнул, сбрасывая серо-коричневую суконку, свел вместе погоны капитанские и аккуратно повесил шинель на самом краю широкой деревянной вешалки с двойными алюминиевыми крючьями. И шапку сверху пристроил. Обернулся, исподволь разглядывая незнакомца. Невысокий, одетый в пятнистый камуфляж мужчина сидел, чуть откинувшись на спинку кресла, и внимательно изучал какие-то документы, сжимая их в ухоженных цепких пальцах.
Словно почувствовав на себе взгляд Семенова, человек медленно, текуче поднял голову, посмотрел на капитана из-под спутанных белесых бровей и кивнул, небрежно отложив бумаги в сторону.
— Садись, капитан, садись, — Муравьев указал на ряд стульев слева от себя. — Знакомься, подполковник Сивцов из штаба округа.
Сивцов снова кивнул, жестом удерживая Алексея от рефлекторной попытки встать. Подполковник не проявлял враждебности — хотя о сегодняшней истории ему наверняка уже доложили — и, более того, изучал Алексея открыто, не таясь.
Комполка вздохнул, словно ему предстояла тяжелая работа, потер мясистой ладонью апоплексично-багровую шею и, придвинув ближе бумаги, которые только что читал Сивцов, пробормотал:
— Тут у меня, капитан, два рапорта. И оба на тебя. Один — от подполковника Грибова, моего заместителя, второй — от присутствующего здесь майора Поручика, — Муравьев криво усмехнулся. — В обоих есть слова о поведении, порочащем честь российского офицера. О недостойном, прямо скажу, поведении. Соответственно встает вопрос о досрочном увольнении в запас. Молчишь, капитан?
Семенов незаметно закусил губу. Происходило именно то, чего он не любил больше всего: публичная порка. По какой-то неведомой ему причине большинство начальников, с которыми Алексею приходилось иметь дело, не ограничивались констатацией факта и вынесением приговора, а устраивали такие вот спектакли с полноценным препарированием жертвы.
— Молчишь, — продолжал между тем комполка. — А молчишь ты потому, что правда в этих рапортах написана. Недостойное было поведение.
— Това…
— Молчать! — короткопалая пятерня Муравьева, покрытая темными волосами, шлепнула по бумагам на столе. — Оправдываться станешь, когда тебя об этом попросят!
Как будто муху прихлопнул или таракана частновского.
При мысли о таракане Семенов неожиданно для себя улыбнулся.
— Ты посмотри, Александр Борисович, — с фальшиво-безграничным изумлением окликнул Сивцова полковник, — он еще лыбится, мать его за ногу.
Сивцов на замечание не расщедрился. Все так же сидел, ощупывая Алексея желтоватыми глазами из-под мешковатых век.
— Кстати, капитан, тебя сколько раз на майора представляли? А в старлеях ты сколько лет ходил? — согнутый палец полковника постучал по картонной папке, хранящей личное дело капитана Семенова. — Боевой летчик, летаешь почти одиннадцать лет. Два года Афганистана, с апреля восемьдесят восьмого года — инструктор в КВВАУЛ, с января девяносто первого — боевая часть, город Бобров. Да с такой биографией, как у тебя, любой другой уже три года в полковниках бы ходил. А ты, капитан, до сих пор по четыре звездочки на плечах носишь. — Муравьев снова стукнул по папке. — Ты в собственное дело хоть раз заглядывал? Запись на записи, геморрой на геморрое, и мне теперь этот геморрой тебе на уши натягивать.
Слово «геморрой» полковник произносил со вкусом, буква. «р» у него звучала как тройная, а то и еще раскатистей. Нравилось комполка это звучное слово.
Алексей покосился на Поручика. Тот едва заметно улыбался, но не с торжеством, а глубоко, каким-то своим мыслям.
— Так вот, капитан, — продолжал Муравьев, — сегодняшнюю операцию мы разобрали. Если бы не твоя возня у замполета, я бы тебя на руках носил, несмотря на нарушение приказа. С неба свалился, позицию расстрелял и из пикирования вышел под брюхом моего «сухаря». Но вот бумагам этим, — полковник кивнул на стол, — я обязан дать ход. И тебе со всеми твоими геморроями одна дорога — в запас. Хочешь в запас?
Алексей постарался проконтролировать свой голос, но получилось все равно глухо и хрипло:
— Никак нет, товарищ полковник…
Муравьев тяжело прокашлялся.
— Ну, в общем, так, Семенов Алексей Николаевич. Рапорты эти я пока придержу. Скажи спасибо подполковнику Сивцову. Он лично за тебя просил. Для вас, а конкретно для тебя и майора Поручика, у штаба округа есть особое задание. Выполните — молодцы. Старое забудем да еще и к очередному представим. Начнешь снова вые…ся, снимешь погоны и прямым ходом — в запас. Тебе все ясно, капитан?
— Так точно, товарищ полковник, — так же хрипло ответил Алексей.
— Ты хорошо меня понял?
— Хорошо, товарищ полковник.
— Ну и отлично, — оплыл в кресле Муравьев. — Значит, так, вы обсудите тут все пока, а я пойду, свежим воздухом подышу. — Комполка поднялся из-за стола и направился к вешалке.
Полковник Дмитрий Федорович Муравьев, выйдя из штаба, зашагал в офицерскую столовую.
Подполковник Сивцов так долго молчал, что, когда губы его задвигались, Семенов решил, что где-то раскололись скалы. Голос у штабиста оказался неожиданно мягким и негромким. Таким голосом не командовать, а сводки Гидрометцентра по телевизору рассказывать…
