В воскресенье 9 июня 1974 года с восьми часов утра в деревне творилось нечто невероятное. Я услышал гул голосов под окном своей виллы. Выглянул из окна и увидел людские толпы. Послал за санитаром, который, явившись, сообщил, что возле больницы также полно народу.
— Это все беременные?
— Нет, не только. Каждая беременная привела с собой мужа и детей.
Из слов санитара я понял, что собралась добрая половина деревни и мне следует действовать быстро и решительно, чтобы удержать толпу в рамках и не выпустить из рук контроля над положением. Я не знал, как быть. Восемь часов утра — время раннее. Если я выйду, не позавтракав и не выпив даже стакана чаю, у меня на целый день разболится голова. Все же я превозмог себя и вышел. При моем появлении толпа заволновалась. Я почувствовал, что все мускулы мои напряглись. Быстрым шагом прошел в свой кабинет, сел за письменный стол. Число собравшихся женщин, конечно, намного превышало и зарегистрированных, и незарегистрированных в больничных списках. И все они каким-то чудом были на последнем месяце. Мне пришла в голову смешная мысль, что все женщины ад-Дахрийи понесли прошедшей ночью специально ради получения помощи. Я призвал санитара.
— Все присутствующие из ад-Дахрийи?
— Разумеется.
— Из деревни ад-Дахрийя?
Санитар попросил разрешения объяснить мне ситуацию.
— Есть разница между деревенским советом ад-Дахрийи и деревней ад-Дахрийя. Деревенскому совету подчиняется как сама деревня, так и прилегающие к ней маленькие деревушки и хутора.
В замешательстве я спросил:
— Но ведь глашатай обходил только саму деревню, откуда же узнали все остальные?
— Времена нынче трудные, — улыбнулся санитар, — кусок хлеба дается нелегко. Ад-Дахрийя и все, что вокруг, — одна семья. Здесь много родственников, и в поле работают все вместе. Беднякам нужно быть заодно.
Я понял, что имею дело со странным переплетением человеческих отношений. Хотел было раздавать продукты только жителям деревни ад-Дахрийя, но секретарь отдела здравоохранения напомнил мне, что деревенский совет несет ответственность за все соседние деревни и хутора, и если исключить их жителей из раздачи, не имея на это точных инструкций от председателя совета, то последствия могут быть самыми неприятными. Председатель совета еще отсутствовал, а собравшиеся настойчиво требовали получения своей доли. Я приступил к раздаче. Поскольку толпа напирала и могла разнести мой кабинет в щепы, я позвонил омде, и он прислал мне четырех сторожей для наведения порядка. Легче всего выдать продукты тем, кто числился в моих списках. Списки — официальный документ. Но, кроме внесенных в списки, явилось множество других. Я был обязан проводить медицинское освидетельствование, но решил ограничиться наружным осмотром, ничего другого я в этой давке предпринять не мог. Единственным симптомом для меня служили размеры живота и характерное изменение черт лица. Вскоре после полудня пришел один из санитаров и прошептал мне на ухо:
— Вы неправильно выдали продукты одной крестьянке.
— Что это значит?
— Она не беременная.
— Как это возможно?! — воскликнул я.
— Очень просто. Мне сказал об этом один человек. Боюсь, что у вас могут быть неприятности. А там смотрите сами, но думаю, что промолчать было бы неправильно. Ведь и другие могут последовать ее примеру. А там, глядишь, кто-нибудь жалобу напишет. Тогда уж вас никто не защитит.
Санитар замолчал с таким видом, что больше ему сказать нечего. Но самое важное было то, чего он не сказал. Действительно, может быть, при раздаче были допущены и другие ошибки? Я взглянул через дверь кабинета на толпу ожидающих и почувствовал, что имею дело со странным, на все способным людом. Трудно было сразу на что-то решиться, и я продолжал раздачу. А спустя некоторое время решил раздачу прекратить и пойти домой к крестьянке, которой продукты были выданы неправильно, и забрать у нее то, что по праву принадлежало другим. Взяв с собой сторожа, санитара и служащего деревенского совета, я отправился в деревню. По дороге старался выяснить, как же это произошло. Полусонный сторож на мои вопросы ответствовал:
— А чего там! Бабенка мужа подговорила, и все тут.
Я не понял. Санитар разъяснил мне:
— Это все муж ее подстроил.
Продолжая не понимать, я чуть не закричал на него с досады. Тут вмешался служащий деревенского совета.
— Вы сами виноваты — объявили, что получат только беременные. Вот муж и придумал хитрость, чтоб выдать жену за беременную.
В узкой улочке мы разыскали дом. Дверь была открыта. Посреди двора стояла крестьянка без всяких признаков беременности. Вокруг нее трое детей, каждый держал в руках по куску сыра. Сторож, санитар и служащий совета разом протянули руки, чтобы отобрать полученное незаконным путем. Как говорят юристы, преступница была схвачена с поличным: тут же валялся сверток тряпья, перевязанный бечевкой. Секретарь совета приказал сторожу взять его в качестве вещественного доказательства. Сторож не сразу сообразил, что к чему, зато крестьянка моментально все поняла, опрометью кинулась к свертку и схватила его.
Троим мужчинам пришлось приложить немало сил, чтобы вырвать сверток из ее рук. Странно, что эта женщина, выглядевшая такой слабой, с явными признаками малокровия и недоедания, оказала столь упорное сопротивление. Все же мы с ней справились. Она боролась молча, а лишившись свертка, открыла рот, словно от удивления, и из груди ее вырвался какой-то странный звук, похожий на хрип. Сторож спросил ее, где муж. Женщина сказала, что не знает. Сторож угрожающе занес руку. Она поклялась Кораном и всеми святыми Аллаха, что муж ушел и не сказал куда. Когда мы вышли из дома, сторож осведомился у меня, не следовало ли предупредить ее, чтобы муж, как вернется, явился в контору. Но я решил, что лучше дождаться приезда председателя совета из Александрии и посоветоваться с ним. Возле дома собралась толпа любопытствующих узнать, что в действительности произошло, и сторожу, чтобы пробить нам дорогу, пришлось раздать немало пинков. В больнице я не стал возобновлять раздачу, решив пообедать и отдохнуть. Но народ не расходился, и сразу же после обеда я был вынужден вновь приступить к делу. Впервые в жизни мне пришлось нарушить привычный распорядок дня. Вообще-то я обязательно должен поспать после обеда. Не успел я начать работу, как в кабинет ворвался феллах среднего роста и дрожащим от возбуждения голосом крикнул:
— Ты зачем забрал продукты из дома?
Стоявший рядом крестьянин прошептал мне на ухо, что это тот самый феллах. Я уже забыл и думать об этой истории, посчитав ее одной из нелепостей, обычных в том странном мире, в который забросила меня судьба. Когда-нибудь в будущем я собирался рассказать ее в качестве анекдота друзьям в своем родном городе. Я ничего не ответил крестьянину. Председатель совета еще не приехал, а именно он должен был разобраться в обстоятельствах дела. Крестьянин еще больше повысил тон:
— Ты почему не отвечаешь?
Среди присутствующих воцарилось молчание, поглощавшее, казалось, и те голоса, которые доносились из самых дальних рядов толпы. Положение было напряженным, надо было действовать решительно.
Тихо и спокойно я сказал ему:
— Я попрошу председателя, омду и начальника полицейского участка, чтобы они отнеслись к тебе снисходительно.
Не расслышав, он переспросил:
— Чего?
— То, что ты совершил, называется подлог и воровство, кража государственного имущества и посягательство на права других. Тебя следует судить, но я попрошу их быть снисходительными.
Все, что я говорил, не имело другой цели, кроме как разрядить обстановку. Но крестьянин сделал шаг ко мне, протянул руку и схватил меня за рубашку. Я не думал, что дело дойдет до прямого нападения. В страшном возбуждении он изрыгал потоки ругательств — подобного я никогда раньше не слышал. Он называл нас жуликами, говорил, что мы крадем то, что обязаны стеречь, что волкам доверили охранять ягнят, что он выведет нас на чистую воду.
