Важнейшим рубежом здесь было установление Империи, подготовленное ходом истории последних двух веков до н. э. Рим, став столицей империи, окончательно утратил черты гражданской общины, уже ранее постепенно исчезавшие. Зато укреплялись старые и возникали новые гражданские общины в Италии и провинциях. Родной полис, особенно в восточных провинциях, по-прежнему оставался для его граждан непреходящей ценностью, первичным единством, космосом в миниатюре. В самом же Риме стал преобладать космополитизм, мышление в масштабе всего мира, всего человечества, что предполагало и переориентацию ценностей.
С установлением принципата под сильным влиянием официальной пропаганды, повлиявшей на самых видных представителей эпохи Августа, миссия Рима представлялась завершенной. Многовековые внешние и внутренние войны, стоившие стольких жертв и страданий, окончились и, казалось, завершились победой основных принципов, за которые шла борьба. Рим во главе с Августом покорил мир и принес ему «золотой век». Римский народ, перенеся «свою власть и величество» на наделенного властью народного трибуна императора, якобы достиг того суверенного положения, завоевать которое его призывали популяры. Высшие сословия получили гарантии против новых гражданских войн, аграрных законов, пользовались почетом и уважением. Никаких перемен больше быть не могло, оставалось только служить великому и вечному целому — империи и ее главе. Но такое положение означало кризис, исчезновение больших коллективных целей, за которые можно было бы бороться, которые придавали смысл жизни и деятельности людей. И именно этот кризис целей, тем более в условиях, когда реальная действительность в общем отнюдь не соответствовала официальной версии «золотого века», в гораздо большей мере, чем утрата политической свободы, по поводу которой скорбели только деятели сенатской оппозиции I в. н. э., вызывал чувство отчуждения, разорванности, разобщенности, бессмысленности существования, столь отчетливо — и чем далее, тем более — проявлявшееся у разных авторов эпохи Империи. Теперь они в полной мере восприняли теории и учения, сложившиеся в эпоху эллинизма, развивая их и обогащая собственными идеями.
Положение ухудшалось из-за общей неуверенности в завтрашнем дне, усиления зависимости от чьей-то чужой воли. Это ощущалось разными слоями населения, начиная от сенаторов, рисковавших навлечь на себя гнев императора, лишиться положения, имущества, жизни, и кончая «маленьким человеком», который зависел от владельца имения, на земле которого он сидел, работодателя, патрона или просто более высокопоставленного, чем он, человека. Чувство отчуждения усугублялось тягостным чувством несвободы, унизительным сближением с положением раба, который, с точки зрения римлян, отличался от свободного гражданина необходимостью лгать, изворачиваться, не высказывать откровенно свои мысли, льстить, угождать.
Отсюда всеобщий интерес к вопросам, откуда берется все это зло, как жить, как преодолеть отчужденность, воспринимавшуюся как отчужденность от космической гармонии, и разобщенность, противоречившую самым основам психологии гражданина античного города, как не утратить даваемое свободой самоуважение.
Этими вопросами занималась и философия, и наука, и религия. Последняя постепенно выдвигается на первое место в иерархии компонентов культуры, оттесняя уже лишившийся своего смысла и истрепанный официальной пропагандой «римский миф» и все связанные с ним ценности и идеи. Выдвижению религии на передний план способствовало и установление обязательного императорского культа, так что и лояльность, и оппозиция режиму принимали религиозную форму, и то, что бог стал трактоваться как объединяющее космос начало, приобщение к которому преодолевает отчуждение. Немалую роль здесь играл и дававшийся теперь ответ на вопрос, как обрести свободу. В разных формах он в общем сводился к одному тезису: свободу можно обрести, отвернувшись от внешнего, материального, преходящего, подчиненного людям и обстоятельствам, и сосредоточившись на внутреннем, духовном, вечном, подчиненном только богу, не зависящем от земных «тиранов» и перемен судьбы. Отсюда особый интерес к душе, разуму, к посмертному бытию духовного «я».
Устремление к внутреннему миру в противоположность внешнему так или иначе определяло все дальше заходившую модификацию во всех сферах римской (вернее, греко-римской) поздней культуры. Философия все более сближается с религией, все дальше отходит от науки, не справившейся со своей задачей сделать людей хорошими и счастливыми, а потому переставшей привлекать интерес. Характерно, что если в I и начале II в. н. э. философы и писатели превозносили ученых, в частности астрономов, как людей, которые, еще живя на земле, приблизились к богам, познав установленные ими для космоса законы, то в одной анонимной эпиграмме III в. автор пишет, что, пока он занимался астрономией, его никто не знал, когда же он обратился к поэзии, его стали приглашать к себе первые граждане Рима. В рассчитанных на вкусы публики литературных и научных сочинениях все большее место занимает необычайное, чудесное, фантастическое. Астрология и магия овладевают умами, вытесняя иные интересы. В самой религии на первый план выступает не ритуал, не обряд, а вера, чистота души, жизнь, согласная с теми или иными представлениями о добродетели. В области права юристы, прежде решающее значение придававшие фактам, действиям, букве закона или документа, теперь все большее внимание уделяют воле, намерениям законодателя, завещателя, человека, по той или иной причине представшего перед судом.
Общекультурные изменения отразились и на искусстве. В его развитии четко прослеживается влияние на Рим других народов — италиков, этрусков, греков. Вместе с тем постепенно кристаллизуются его индивидуальные черты, нашедшие отражение и в архитектуре грандиозных построек, и в расцвете (отчасти благодаря изобретению бетона, сделавшего возможным конструирование больших ровных плоскостей) настенной живописи со сложными, многофигурными композициями и пейзажами, и особенно в совершенстве скульптурных портретов, позволяющих уловить не только характерные свойства отдельной личности, но и настроения эпохи — чувство уверенности, оптимизма, спокойствия или, напротив, сомнения, беспокойства. Чем далее, тем более на теорию и практику искусства влияли те же факторы, что и на другие сферы культуры — предпочтение внутреннего внешнему, духа материи. Реалистическая эстетика Горация и Цицерона сменяется эстетикой Плотина, считавшего, что художник призван изображать не тело, а душу, идею предмета. И произведения искусства в значительной мере утрачивают реализм, сходство с оригиналом. Колоссальные статуи императоров выражают идею нечеловеческого величия; в портретах обыкновенных людей вся жизнь сосредоточивается в глазах.
Так под влиянием коренных изменений в идеологии, обусловленных социально-экономическими и политическими изменениями в структуре общества, примерно в одном ритме и в одном направлении эволюционируют и структура компонентов, и сами эти компоненты культуры как целостной системы.
Вторая задача, которую решали авторы настоящего труда, — изучение идеологии и соответственно восприятия культуры и культурных ценностей различными классами и слоями римского общества.
Система ценностей, идеология римского гражданина складывалась в те времена, когда римская гражданская община была более или менее сплоченным коллективом, каким она стала после окончательного уравнения в правах патрициев и плебеев, наделения плебеев землей, отмены долгового рабства и т. п. Безудержная агрессия Рима, чьи победы, правда, часто давались ценой колоссального напряжения сил, на каком-то этапе была выгодна разным слоям общества, и «римский миф» со всеми вытекающими из него последствиями был близок всему римскому гражданству, противостоящему известному тогда миру. Но постепенно внутреннее единство стало нарушаться и сменилось острыми конфликтами, которые с особой силой проявились κ концу Республики и были загнаны внутрь, но от этого не стали менее непримиримыми в эпоху Империи.
