«Ныне много у нас таких, которые любят заниматься донскими историями», — заметил лет сто назад просвещенный казак Михаил Сенюткин. Сколько с тех пор воды утекло. Сколько кровушки было пролито. С капиталистами и помещиками покончили. Кулаков ликвидировали. Казаков уничтожили. Поскольку старая интеллигенция оказалась не мозгом нации, а… материей совершенно особого свойства, как определил проницательный основатель первого в мире социалистического государства, ее — тоже извели. Безграмотных обучили азбуке, вооружили «самой передовой методологией», назвали учеными и спустили переосмысливать прошлое России с классовых позиций. О, как они старались! Ловких авантюристов наделили добродетелями, коими те не обладали. Массовый разбой возвели в гражданский подвиг во имя осуществления вековой мечты человечества. Целые сословия обратили в паразитов и захребетников и отказали им в праве любить и защищать Отечество. Патриотов обозвали цепными псами самодержавия и опричниками, умных министров — маклерами. И цитировали, цитировали, без конца цитировали классиков. А неискушенные читатели принимали все за чистую монету, ибо за десятилетия официальной лжи прониклись верой в печатное слово. В итоге вся наша история оказалась фальсифицированной.
Казалось, сделано вое, чтобы отбить охоту изучать прошлое. Ан, нет. Интерес к нему был и остается столь большим, что его определяют сегодня даже как «историко-литературный» взрыв. Одни объясняют этот интерес стремлением людей отыскать генетические корни нашей неустроенной действительности, другие — желанием уйти от нее, чтобы там, в глубине веков, найти свой нравственный идеал, свою Правду. И с тем, и с другим объяснением можно согласиться. Но мне ближе рассуждение на эту тему популярного историка и писателя Натана Яковлевича Эйдельмана, недавно ушедшего, осиротившего многих своих читателей-почитателей. Вот как он объяснял интерес наших современников к книгам, имеющим под собой документальную основу:
«Да, так оно и есть; существует повышенный интерес к истории, к документу, к мемуарам… Высказывают различные точки зрения на это явление. Одни полагают, что настоящее происходит слишком быстро, аж рябит в глазах, вот и хочется отойти немного в сторону, — со стороны-то виднее! Другому кажется, что, хотя написано не про него, все же он может найти ответы и для себя. А я полушутя-полусерьезно считаю: обращение к истории — способ продления нашей жизни до 200, 500, 1006 и сколько хотите лет! Наш инстинкт продолжения жизни обращен не только в будущее, но и в прошлое. Есть читатели, неплохо представляющие себе прошлое, знающие немало об эпохе Петра Великого, Екатерины II или Павла I, имеющие даже собственное мнение, — и все равно они стараются не пропустить новой исторической повести, романа, монографии, потому что хотят найти подтверждение своим мыслям. Тут налицо, по-моему, усиление у современного читателя чувства историзма, нечто вроде: «Время, продлись!»[1].
Летели годы, мелькали как верстовые столбы. На сцену жизни вышли славные «шестидесятники» — первое поколение «непоротых» строителей коммунизма. Они не успели перевернуть наши представления о прошлом и будущем, но семена сомнения бросили.
Наступил 1985-й: В отблесках высочайше дарованной гласности мы вдруг обнаружили, что кроме «самой передовой методологии» есть в мировой науке теории, позволяющие куда более объективно объяснить исторический процесс, заполнить те белые пятна, которым в прошлом России, а значит и Донского края, нет числа…
Однажды, уже после защиты кандидатской диссертации, посвященной проблемам экономической истории пореформенной России, я решил заняться изучением картин былого Тихого Дона и сказал об этом своему Учителю, уважаемому человеку, замечательному администратору, известному профессору.
— И чем же ты решил заняться? — с явно выраженным раздражением спросил меня мэтр. — Мы давно уже ответили на все вопросы.
Я усомнился и оказался прав. Постепенно накапливался материал по военной истории казачества, массового движения, для характеристики отдельных героев Земли донской. Результатом нескольких лет работы и явилась эта книга, в которой условно можно выделить два блока вопросов: участие донцов в войнах России и их отношение к массовому движению и злободневным проблемам жизни империи. Хронологические рамки исследования ограничиваются второй половиной XVIII — началом XIX века.
В первом блоке особое внимание уделяется подвигам казаков под знаменами князей Долгорукого-Крымского, Потемкина-Таврического, Суворова-Италийского, Кутузова-Смоленского. Из донских героев на страницах книги действуют многие генералы и офицеры — участники военных кампаний в Турции, Польше, Голландии и России, в истории которых до сих пор останутся спорные и нерешенные вопросы.
Второй блок вопросов посвящен бунтарям конца XVIII века: хорунжему донской Зимовейской станицы Пугачеву и полковнику императорской свиты Грузинову. Первый надеялся возвести себя на прессов, второй, мечтал осчастливить народы сразу двух империй — Российской и Османской.
