Дождался-таки своего часа есаул: после воцарения овдовевшей по собственному желанию Екатерины Алексеевны Иван Федорович был пожалован Золотой медалью и еще одной саблей. Как сумел герой Кюстрина проявить свою удаль на берегах Невы, если неприятель остался далеко на Одере? Похоже, что выполнявшиеся им в то лето тайные поручения были действительно важными — «самонужнейшими». Еще бы! В переворот втянулся Платов, проявил мужество и за то был отмечен.
Говорить о перевороте было не принято, тем более — писать в официальных бумагах. Платов позволил себе намекнуть Потемкину о своем участии в событиях, отошедших в прошлое. В его послужных списках, отложившихся в архиве атаманской канцелярии, о тех же чрезвычайно «секретных делах» говорится лишь как об «очень интересных», что было менее доступно для разумения чиновников войсковой администрации{2}. Первая формула была явно рассчитана на адресата «всепокорнейшего рапорта», для которого не существовало закрытых страниц в истории воцарения Екатерины Алексеевны.
Понять Платова можно: парадокс состоял в том, что награды он получал довольно часто, а по службе продвигался медленно — в есаулах проходил до сорока пяти лет. Ничего не поделаешь: военная фортуна не баловала казачьих детей, а он из них. Вошедший в силу Потемкин мог, конечно, посодействовать. Вот и решился Иван Федорович напомнить о себе. Но Григорий Александрович не захотел помочь. А может быть, по ленности не прочитал адресованный ему рапорт. Не стоит, однако, изводить себя запоздалым сочувствием, мой читатель, ибо с лихвой воздастся его старшему сыну Матвею.
Петр III, испив до дна чашу унижений и вполне понятного страха, ушел из жизни, чтобы через одиннадцать лет «воскреснуть» на хуторах Южного Урала в обличим склонного к авантюре донского казака Емельки Пугачева.
Новая императрица сразу включилась в сферу международной политики — со знанием дела; без пренебрежения национальными интересами России в угоду своему немецкому происхождению. В 1768 году она приняла вызов Турции.
К войне Россия была не готова, но Екатерина не сомневалась в успехе. Эта уверенность подкреплялась превосходством экономики и вооруженных сил ее страны над турецкими, наличием талантливых полководцев, среди которых выделялись генерал-аншефы Петр Александрович Румянцев и Василий Михайлович Долгорукий. В армии Ее Величества был 115 тысяч человек, в том числе 19 тысяч казаков, не знающих страха в сражении, но количеством она уступала противнику в несколько раз.
Военные действия развернулись с наступлением весны 1769 года. Русские войска взяли Хотин, Яссы, Бухаресту Азов, Таганрог. В следующее лето пали Измаил, Килия, Аккерман, Браилов и Бендеры. Граф Румянцев утвердился в Дунайских княжествах. Князь Долгорукий остановился у ворот Тавриды. Успехи сухопутной армии подкрепил флот, разгромивший турецкую эскадру в Чесменской бухте.
О, громкий век военных споров,
Свидетель славы россиян!
С началом турецкой войны Иван Федорович Платов, оставив на хозяйстве своего старшего сына Матвея, отравился с походным атаманом Тимофеем Грековым в Крымскую степь добывать себе чин войскового старшины. В одной бригаде с ним шел, между прочим, развеселый казак Емельян Пугачев, потешавший на привалах своих товарищей озорными и солеными шутками. Попали донцы под начало князя Долгорукого. Платов знал командующего еще по прусской кампании. Там, под Кюстрином, Василий Михайлович был жестоко контужен, но из сражения не вышел, за что был произведен в генерал-поручики. Отличился и наш есаул, но так в есаулах и остался.
Князь Долгорукий произвел забытого донским начальством есаула Платова в войсковые старшины, вручил ему в команду полк и отравил на только что устроенную Днепровскую линию, а потом в Польшу, где он «многих конфедератов и бунтовщиков искоренил»{3}. Скоро Иван Федорович был вызван в Петербург и еще раз награжден Золотой медалью с изображением Екатерины II и надписью на обороте:
Войска Донского полковнику Ивану Платову
за немаловременную его и добропорядочную службу{4}.
Столица готовилась к свадьбе наследника престола. Не гостем прибыл он на торжества — преданным ее величеству офицером.
Недолго занимался отцовским хозяйством Матвей Платов. Передав его на попечение приказчика, пустился он верхом в полуденный край, туда, где вторая русская армия уперлась в твердыни Перекопа. Лето было жаркое, сухое, пыльное. Спешил молодой воин к славе, менял под собой лошадей, давая отдохнуть то одной, то другой. Навстречу ему калились санитарные фуры с ранеными и больными. В какой-то из них лежал снедаемый телесным недугом Емельян Пугачев — навоевался за два года под Бендерами. В нем невозможно было узнать лукавого балагура из Зимовейской станицы: совсем угасал человек. Ехали казаки в разные стороны, но оба — в историю.
Вторая армия готовилась к штурму Перекопа. Так уж распорядилась судьба, что ее командующий Василий Михайлович Долгорукий принял здесь боевое крещение еще в 1736 году, когда русские войска предприняли попытку овладеть Крымом. Было ему тогда четырнадцать лет. Он первый пробился на фас крепости, и фельдмаршал Б. К. Миних тут же вручил мальчику-солдату офицерскую шпагу.
