1992 г.
Стынет осень красиво
В преддекабрьской раме,
И трехлетняя ива
Вся цветет снегирями.
Мне тепло у окошка
Видеть эту картину,
Мурка, старая кошка,
Сладко выгнула спину.
Все мурлынит, мурлынит
Да снует под ногами.
Вечер ласково стынет
В преддекабрьской раме.
Тишина-то какая!..
Это детство святое,
В городах окликая,
Не дает мне покоя.
В сердце теплее от желтых лампад,
Небо - в слезинку.
В гости приходит ко мне листопад
С грустью в обнимку
Так же, все так же мне хочется жить
В поисках счастья.
Рыжую осень всей грудью любить
Даже в ненастье.
Пусть уплывают мои журавли, —
Кто-то их встретит
И высоту нашей доброй земли
Вздохом отметит.
Москва, 1987 г.
Ну вот и осень на крыльце
Поцеловалась с первым снегом,
И легкий ветерок с разбега
Растаял на твоем лице.
Мороз и солнце — день чудесный!
Золотистая округа,
Бубенцы взахлёб.
И гармошечка-подруга
Всех к себе зовёт.
За веселыми огнями
Вдаль с любимой мчусь.
И храпит, храпит конями
Золотая Русь.
Коренник — лихой савраска
С песнею в ладу.
Русь — малиновая сказка,
Обгоняй беду!
Москва, 12 апреля 1998 г.
По белым сумеркам зимы
С тобой бредем куда-то мы.
А снег кружит над головой,
Все небо кроет белой мглой.
Исчезли серые дома —
В Москве вальсирует зима.
От суеты, от суеты
В снега гулять уводишь ты.
А где-то сладко топят печь,
Ты слышишь огненную речь,
В снежинках тает огонек...
О, как он близок и далек!
Метут снега, метут года,
И поглощают города
Все то, что надо уберечь:
Снега и огненную речь.
Опять визжит, визжит дорога,
Я по селу лечу в санях.
Я - у себя! Как это много,
Как это много для меня!
Вот избы деревянной лентой
Мелькнули.
В шляпах из ворон
Вдруг тополя-интеллигенты
Ко мне шагнули с двух сторон.
А вот река, а там — березы,
В которых прячется заря,
Но вместо свиста — слезы, слезы
От счастья:
Я вернул себя.
Звонкая заря –
Снегирям потеха,
К бабушке не зря
Я в село заехал.
Обнимаю печь —
Глиняное брюхо,
Слышу бабки речь:
«Ты, внучок, послухай
На сенях топор
В скуке индевеет,
Поспешай на двор,
Пусть мороз согреет.
Наколи дровец —
Порасчухай спину,
Я ж поставлю щец,
Заварю малину.
Ладно посидим
У креста-окошка,
Самоварный дым
Расслезим немножко.
Спросишь про дела.
На вопрос отвечу...
Долго я ждала
Этот зимний вечер».
Эх, душист бревенчатый дворец!
У меня в предбаннике — камин
И гора березовых дровец.
Сам себе я нынче господин.
Ночь-сова пророчит тишину.
Грею душу огоньком свечи.
«Дворянин» мой лает на луну,
Я ему, как другу: «Помолчи!»
Мне необходима тишина,
Мне необходим медовый свет,
И стакан некрепкого вина,
И дымок некрепких сигарет.
Впрочем, можно чай и дым берез,
И волненье сказочной свечи...
Не стучи хвостом, дружище пёс,
Не мешай мне царствовать в ночи.
Избы сладко дымятся,
Тишина, тишина...
На дворе — минус двадцать.
И февраль-старина
Блин малиновый катит
В этот чудный рассвет.
Бабка Марфа с полатей
Вспоминает, как дед
Запрягал кареухих
Пред Великим Постом,
И по вольной округе
Проносился раз сто.
Вожжи струнили руки...
Жаль, что те бубенцы
Не услышали внуки
И забыли отцы.
Бабка тихо вздыхает
На малиновый свет,
И еще вспоминает,
Как жалел ее дед.
Избы сладко дымятся,
Тишина, тишина...
Окна в избах слезятся.
Старина, старина...
Эх-ма! — тройка с бубенцами,
Эх-да! — по селу промчалась лихо
С развеселыми юнцами.
Эх-ма! — неразбериха.
Масленица, масленица,
В сковородке солнце, —
Пожелтев от маслица,
Русский блин смеется.
Эх-ма! — гармонист Гришуха,
Эх-да! — отморозил палец,
Но его подруга —
Эх-ма! — заказала танец.
Масленица, масленица
Будоражит села.
Солнышко-проказницу
Называют: Коло.
Ух-ты! — на шесту сапожки.
Их-та! — трезвый лишь достанет.
Балалайки, ложки,
Эх-ма! — расписные сани.
