Солнышко светит, поют птицы, розовые и золотые мотыльки вьются над цветами и улетают высоко-высоко в небо, где облака-ангелы. Под ветерком покачиваются праздные качели, осыпается потихоньку недостроенная крепость из песка, дети играют в прятки. («Зажмурься, не подглядывай!» — «Я не подглядываю, я честно!») Вон там, в таинственных кустах и папоротниках, притаилось белое платье. («Ага, попалась!») Вдруг трава и кусты стали красными от крови.
Вспыхнул свет, за окнами электрички враз потемнело, слева проступил прозрачный месяц, справа еще рдел закат в последнем пурпуре. Проступило ее лицо с нечеткими чертами. Оно летело в полях, лесах, редких огнях… И душу вдруг охватило счастье, просто так, ни от чего.
Станция Вечера. Повалил народ, она вышла со всеми, остановилась, оглядываясь. 9.55 — показывали далекие черно-белые часы в конце уже безлюдной узкой платформы, заросшей сбоку упругими кустами.
Ночь надвигалась, большая стрелка дернулась — 10. Загорелись фары, издалека, из Москвы, приближался скорый. Она внезапно оказалась на рельсах, ослепленная, оглушенная, поднялась на ноги и замерла, железо надвигалось, грохоча и обжигая — конец! — как вдруг сверху пришло спасение. Она вцепилась в горячие сильные руки — и очутилась на платформе.
— Вы с ума сошли? — произнес хрипловатый насмешливый голос; ее сотрясала такая дрожь, ужас всепоглощающий, что слова не шли с языка.
— Пойдемте отсюда, — голос прозвучал уже мягче, и она смогла прошептать:
— Я хочу домой в Москву.
— Видите электричку? — Незнакомец указал левой рукой на что-то за ее спиною, правой прижимая девочку к себе; и она почувствовала себя защищенной. — Следующая на Москву будет через полтора часа. Пойдемте.
Она покорно подчинилась, плохо понимая, что происходит, и почти пришла в себя уже на лавочке в пышном сквере за станционным домиком, за разноцветно озаренными ларьками. Он по-прежнему обнимал ее, светлые глаза близко выпукло блестели.
— Почему для самоубийства вы выбрали нашу Вечеру?
— Самоубийство? — уточнила она медленно, словно пробуя на вкус опасное слово, и окончательно опомнилась, освободилась, отодвинулась. — Меня толкнули на рельсы.
Он глядел в сомнении, сказал:
— На платформе никого не было.
— Кроме вас?
Мужчина рассмеялся:
— Да я вас в первый раз вижу!
— Мы ехали в одном вагоне.
— Помню.
— Почему вы не ушли вместе с толпой?
— Задумался, закурил.
— Прошло целых пять минут, я помню по железнодорожным часам.
— Вы полагаете, я столкнул вас в пропасть, чтоб спасти? Чересчур замысловатый ход для меня, явное извращение. — Он опять беспечно рассмеялся, и она вместе с ним, облегченно, от души. Да, он сидел в другом ряду, где закат, наискосок, изредка их взгляды встречались. Он выделялся статью, крупнолиц (крупные губы и подбородок и несколько хищный, «орлиный» профиль), русоволос, элегантен до неприличия в замотанной простецкой «массе».
— Вы меня спасли.
— Да ну, вы б успели спрятаться под платформой.
— Нет, я окаменела.
— Как вас зовут?
— Анна.
— Иван Павлович. Куда вас проводить?
— Я никогда здесь прежде не бывала, никого не знаю.
— Звучит загадочно. Как же вы попали сюда?
— Мне позвонили и назначили встречу в десять часов на платформе.
— Зачем?
— Отдать долг.
— Деньги большие?
— Мне неизвестно. Родителям были должны.
— Что с родителями-то?
— Умерли.
— Так, может, вас ждут. Проверим?
Проверили. Пуста платформа, одинокий фонарь в конце, купы кустов и деревьев по краю блестят недвижной влажной массой.
— Почему именно в Вечере? — поинтересовался ее спаситель. — И так поздно?
— У человека такая работа, где-то в Подмосковье. Он мог только сегодня деньги передать, в Москве будет не скоро. Так он объяснил.
— Кто? — Иван Павлович всмотрелся в ее лицо. — И вы одна поперлись в такую даль к незнакомцу?
— Мы собирались с подружкой, но она на вокзал не приехала: я позвонила — бабушке ее плохо. Ну, подумала и рискнула.
— Плохо подумали.
— Мне деньги очень нужны.
— Ну и что мне с вами делать? Не торчать же тут до ночи… Ладно, пойдем сейчас ко мне.
— Зачем?
— Милая девушка, я не собираюсь покушаться на вашу честь. Боже меня сохрани.
Анна рассмеялась:
— Не беспокойтесь. Я возле ларьков постою.
— С пьяными дядьками?.. Вот что. Если вы сказали правду, вам нельзя здесь оставаться. Притом жена мне не простит, что я упустил героиню такой опасной авантюры. Чаю попьем, а после я вас на электричку посажу… Или вы меня боитесь?
Детская гордость взыграла в ней, и она устремилась навстречу событиям смертельным, в неостывшем волнении почти не запоминая путь по темнеющим, патриархально заросшим улочкам, вдоль извилистой речки (пахнуло острой свежестью, и разом застрекотали кузнечики), через березово-сосновую рощицу, которая надвинулась ночной чащобой, и сжалось сердце от страха. Тут молчаливый спутник ее засвистел (очень верно и музыкально) «Сердце красавицы склонно к измене и к перемене…», ей стало весело, «забавный дядька»… Завиднелись освещенные дачи, старые, престижные, распахнулась калитка, замшелая кирпичная дорожка привела к открытой веранде, где закипал зеркальный самовар на вышитой скатерти и беспечно смеялись молодая эффектная дама в сарафане и пригожий юноша в шортах, оба с влажными волосами.
— О, ты в Москве не остался… — протянула дама, с любопытством взглянув на Анну.
— Взял работу домой.
— А почему ты не на машине?
— Что-то с мотором. Позволь тебе представить Анну. Юлия. А это наш сосед Саша.
Юноша вежливо приподнялся. Юлия воскликнула:
— А мы с речки! Вода просто парная…
— Ну так убери свои причиндалы. — Иван Павлович небрежным жестом смел с точеных перилец сине-зеленый купальник и кружевное белье, бросил Юлии на колени. — Неэстетично, дорогая.
— Иван, больше не буду. — Красотка с неожиданной пугливой робостью взглянула на мужа и так же небрежно бросила вещи на тумбочку с пишущей машинкой и пачкой бумаги. — Чай готов. И вот земляника, я сегодня в роще набрала.
Анна посмотрела на свои наручные часики.
— Мне скоро на электричку.
— Думаю, благоразумнее вам будет заночевать у нас. — Иван Павлович выдержал паузу. — Анна утверждает, что в десять часов на нашей станции на нее было совершено нападение.
— Было пусто и как-то тревожно… А может, мне сейчас так кажется. Я принялась ходить взад-вперед по платформе, как вдруг почувствовала толчок — удар в спину.
— Нет, правда? — Юлия глядела несколько недоверчиво.
— Да правда же! И помню себя уже на рельсах, я упала на бок, и такой ослепляющий свет… ну совсем близко! Подняться я успела — и все, стою. Кто-то схватил меня за руки и поднял на платформу.
Анна замолчала, на секунду поддавшись недавнему ужасу; ярковолосая дама и юноша не сводили с нее глаз, хозяин непроницаемо слушал, глядя в сад, наполненный стрекотом и пронзительным запахом табака, очнувшегося к ночи.
— Меня спас Иван Павлович.
Наконец он заговорил задумчиво:
— Кажется, на платформе, кроме меня, никого не было. Правда, я отвлекся, прикуривая — зажигалка дрянь, иссякает… Вполне вероятно, поразвлекся какой-нибудь местный дегенерат, опившись или обкурившись. Однако где, так сказать, должник? Кто он и куда делся?
— В кустах на платформе прятался? — подал голос юноша; на Анну глянули блестящие глаза под густыми «суровыми» бровями на загорелом строгом лице.
«Какой красивый!» — подумалось в некоем сердечном порыве. И тут она заметила, что глаза — разного цвета: один черный, другой зеленый; что не только не портило юное лицо, а придавало ему особую оригинальность.
— Пожалуй, — согласился Иван Павлович. — Если дегенерат — историю можно считать законченной… Ну, есть надежда. Но если Анну сюда заманили…
— Я даже никогда не слыхала про вашу Вечеру! И вообще — у меня нет врагов.
— Пока человек жив, он не может утверждать это с такой страстной категоричностью.
— А я могу.
— Да как же вы не побоялись? — Юлия с капризным изяществом повела плечами, потянулась всем телом, точно кошечка. — В незнакомое место, ночью…
— Мне деньги очень нужны.
— А зачем они вам так срочно понадобились? — поинтересовался Саша.
— Работу не могу найти.
— По какой специальности?
— Нет у меня никакой специальности. Я перешла на второй курс филфака, зимой папа умер.
— А мама?
— Три года назад. Если б за лето заработать… Вообще я готова и на вечерний перейти, вот только никак устроиться не могу.
— За три года вы научились вести домашнее хозяйство?
— Конечно.
— Тогда ноу проблем. Нам с дедушкой нужен такой человек.
Анна взглянула с радостным изумлением.
— Вы меня совсем не знаете!
— Вы нас тоже. — Он улыбнулся лихо, по-ребячьи. — Тем интересней. Правда, Иван Павлович?
Хозяин не спеша раскурил сигарету (зажигалка действительно сработала не сразу).
— Стремительно, экстравагантно, в духе времени, как говорится. Что ж, молодость. Вот только не опасно ли Анне здесь оставаться? Не нравятся мне те таинственные кусты.
— Но она же будет с нами, со мной и с дедушкой.
— А по-моему, здорово все устраивается, — вмешалась Юлия. — Ей нужна работа, а у них есть возможность держать прислугу.
Саша поморщился, Анне стало весело (злая зависть возбуждает злой задор).
— Хочу познакомиться с богатым дедушкой.
Уходя, уже из сада она обернулась… поблагодарить… ну хоть рукой помахать на прощание: кошечка прыгнула к мужу на колени и прильнула, ласкаясь…
А ночь разворачивалась мерцающим мягчайшим бархатом; и как вздрогнуло сердце ее, когда они вошли в соседний сад. Ведь никакой опасности, рядом добрый молодец, готовый на подвиг… а вот поди ж ты — страх не оставлял, словно ангел-хранитель ее, все знающий наперед, умолял: уходи, не оглядывайся, все забудь. «Что это со мной?»
В пленительном полумраке светилось окно в мансарде. «Дедушкин кабинет», — прозвучало как ремарка на сцене для обозначения места действия… Дорожка из гравия, крылечко, невнятные голоса сверху.
— Значит, он занят. Посидим?
Ступеньки прохладны, гладкое старое дерево.
— А кто ваш дедушка?
— «Твой», ладно?
— Твой.
— Он пенсионер. Но у нас есть возможность держать прислугу. — Саша до того точно передразнил соседскую даму, что они оба захохотали. — Он академик, был одним из создателей водородной бомбы.
— Ничего себе! Знаменитый физик?
— Вот уж не знаменитость, всю жизнь засекречен.
— Сколько ж ему лет?
— Дедушка был у них самый молодой, ему и сейчас всего семьдесят три. Он еще долго проживет, только вот остеохондроз, ходит с тростью.
— Ой, боюсь, я не справлюсь!
— Да ну! Дед неприхотлив, никогда не придавал особого значения комфорту… спит, например, в кабинете. Он маму очень любил — свою дочь, понимаешь? — и покупал ей драгоценности. Так что в случае полного обнищания у нас будет на что прожить. Но об этом никому.
