Вчера она сказала Астахову, что не может вот так просто взять и к нему переехать. А вот теперь решила сама к нему пойти, уговаривая себя, что идет просто в гости.
Николай Андреевич и Олеся искренне обрадовались дорогой гостье, усадили ее за стол, Олеся ради Светы даже сходила в соседний магазин за детским безалкогольным шампанским.
Астахов провозгласил тост:
— Я хочу поднять бокал за вас — двух моих милых дам, потому что вы делаете меня счастливым: одна из вас подарила мне любовь, а другая скоро подарит внука или внучку!
И все втроем дружно сдвинули свои бокалы.
Как изменилось место стоянки табора! Не было уже шатров и палаток — табор готов был отправиться в дорогу, поодаль стояли машины и большой таборный автобус.
А в центре луга люди образовали большой круг. В центре людского кольца стоял Максим.
Баро, по цыганскому обычаю, подвел Кармелиту к жениху. Жених и невеста поцеловались. Отец не-весты поцеловал дочку, пожал руку Максиму и, смеясь, уступил место еще одному отцу невесты. Астахов с удовольствием проделал все то же самое. Со стороны жениха вышел Палыч, от всего сердца обнял Максима и любезно поздравил Кармелиту.
Грянула музыка — заиграли лучшие скрипачи табора. Цыгане пустились в пляс, а Максим и Кармелита все принимали и принимали поздравления. Подошли Земфира, Миро, а за ними один за другим потянулись остальные цыгане — весь табор.
Уже поздравившие присоединялись к танцующим. Баро отплясывал с Земфирой, а когда все поздравления молодыми были уже приняты, он вывел в круг танцующих и Кармелиту. Палыч вытолкнул туда же Максима, и тому ничего другого не оставалось, как постараться перетанцевать самого Баро.
Ровно час длилась веселая помолвка Максима и Кармелиты, а потом цыгане стали рассаживаться — кто по машинам, кто в автобус, а кто и на коней. Почти все зубчановские тоже уходили в кочевье. Халадо и Груша возвращались к прежней кочевой жизни, знакомой им обоим с детства. А отчаянная русская баба Маргоша уволилась из любимой пивной и вступила на совершенно неизведанный для нее путь, но зато вместе со своим любимым Сашкой — ее чемодан он пристроил у заднего окна автобуса.
Миро верхом на Торнадо дал команду отправляться, и сам первый тронулся в путь. За ним на своей машине поехали Баро с Земфирой и напросившийся к ним Васька. А следом и все остальные цыгане на машинах, автобусах и верхом на конях. Кто-то начал — и тут же все подхватили старую цыганскую песню.
Позади оставались стена леса, купола управской церкви, далекая голубая каемка озера и так внезапно опустевший луг, на котором стояли и смотрели вслед отъезжающим Максим с Кармелитой, Астахов с Олесей да Палыч.
Как только Форса привели к следователю на допрос, он тут же объявил о желании сделать официальное заявление.
— Я вас слушаю, — бесстрастно отвечал Солодовников.
— Как обвиняемый, я имею право на адвоката.
— С этим никто и не спорит. Назовите имя вашего адвоката, или же мы можем назначить вам своего.
— Нет, мне не нужен ваш адвокат. У меня есть свой.
— Кто же это?
— Адвокат Форс. Я буду защищать себя сам.
— Ну что ж, это ваше право.
— И как адвокат, я требую, чтобы вы ознакомили меня со всеми уликами и свидетельствами против меня.
— И это ваше право. Хотите прямо сейчас?
— Да, пожалуйста.
— Начнем, — следователь достал листок из уже заведенного на Форса дела. — Итак, во-первых, у вас был изъят электрошокер, который является орудием преступления.
Во-вторых, в вашем мобильном телефоне обнаружены номера Голадникова, Кузнецова и Гусарова, они же — Рыч, Рука и Леха. При этом Голадников уже дал против вас показания. В-третьих, Зарецкий сдал вас, как главаря всей этой банды Удава. И, наконец, в-четвертых, нам остается получить показания потерпевшей Зарецкой Кармелиты Рамировны, ну а в том, что она все расскажет, сомневаться не приходится. На мой взгляд, улик достаточно. Что скажете?
Солодовников откинулся на спинку стула, гордый приведенным валом неопровержимых аргументов.
— Скажу, что список хороший, длинный… — начал Форс издалека. — Вы позволите мне взглянуть?
— Ну что ж, раз вы сам себе адвокат — извольте, — и следователь протянул ему свой листок.
— Благодарю. Итак, давайте еще раз пройдемся по пунктам. Пункт первый: об электрошокере я слышу в первый раз.
— То есть как это, в первый раз? Он же был найден в вашей машине!
— Гражданин следователь, уважаемый Ефрем Сергеевич! Если вы внимательней прочитаете уголовное дело, то увидите, что в машине был не только я один. Более того: в своем собственном автомобиле я оказался заложником. В это время мне могли подбросить не только электрошокер, но и атомную бомбу. Кстати, не думаю, что на электошокере обнаружены мои отпечатки пальцев…
— Ну хорошо, допустим, — Солодовников очень внимательно следил за ходом мысли своего оппонента, тем более — такого тертого, как Форс. — Что дальше?
— Дальше — пункт второй. Телефоны преступников в моем мобильнике ничего не доказывают. Я — адвокат, я консультирую любого, кто обратится ко мне за помощью. В том числе и уголовников.
— Допустим.
— Так, пошли дальше. Наверно, свидетельства Кузнецова и Гусарова…
— Между прочим, ваших подельников.
— Никакие они мне не подельники. Это все — ваш домысел. У вас нет доказательств моей криминальной связи с ними. Нет и быть не может.
— Хотите очную ставку?
— Очную ставку? Да, хочу. Чрезвычайно.
Утром Баро вышел из разбитой на ночь палатки, умылся на холодном утреннем воздухе и вернулся за полотенцем.
— Ну что? Как спалось? — спросила мужа Земфира, убирая постель.
— Нормально. Ты знаешь, впервые за столько лет почувствовал себя настоящим цыганом…
— Как-то не радостно ты это говоришь.
— Да, если честно, я почти и не спал…
— Ну вот, с непривычки после своего дивана?
— Да нет, Земфира, я всю ночь думал…
— О чем, Рамир?
— Я ведь в городе оставил все: дом, лошадей, бизнес, а главное — Кармелиту!
— Вот те на — ты же сам этого хотел!.. Не тревожься за нее, Рамир, — все грозившие ей опасности уже позади. Преступники пойманы и сидят в тюрьме.
— Знаю-знаю. Но меня почему-то не покидает тревога…
— Рамир, твоя дочь не одна — с ней Максим, он любит ее, он для нее надежная защита. И еще есть Астахов…
— Кто знает, может быть, мне не по себе именно поэтому. Астахов — родной отец Кармелиты.
— Ну и что? Он — это он, а ты — это ты!
— Ты так думаешь?
— Ну конечно! Ты же для нее с самого рождения — и отец, и мать. Ты ее воспитал, вложил в нее свою душу. Она любит тебя, Рамир, она — твоя дочь, и ты навсегда останешься для нее самым близким и родным человеком!.. Уверяю тебя, Рамир, все будет хорошо, не волнуйся — у тебя взрослая дочь.
— Твоя Люцита тоже взрослая, и что? Ты ведь все равно беспокоишься за нее?
— Еще как беспокоюсь, — Земфира тяжело вздохнула. — И может быть, даже больше, чем ты за Кармелиту… Твоя дочь живет в прекрасном доме, Рамир, а моя — в чистом поле, неизвестно где, с мужчиной… Доченька моя, когда же я тебя увижу!
Глаза Земфиры наполнились слезами. Баро обнял любимую жену.
— Да, Земфира… По-разному мы с тобой жили, разными дорогами шли, а пришли к одному — нет рядом с нами наших детей… Не дал нам Бог такой радости, чтобы с нами были наши дети и внуки.
— Ничего, Рамир, ничего. Даже если и нет с нами наших детей сейчас, мы все равно обязательно их увидим!
— Когда же это будет, Земфира?
— Будет, Рамир, будет! А сейчас — сейчас нам надо помочь Миро.
— Да, ты права. Он — хранитель цыганского золота и продолжатель нашего рода.
— Ну а мы с тобой, Рамир, хоть и маленькая, но тоже семья. Так что давай будем любить и уважать друг друга…
Баро рассмеялся и еще крепче обнял Земфиру.
Максим и Кармелита целовались дни напролет.
— А знаешь, чего я сейчас больше всего хочу? — спросил после очередного поцелуя Максим.
— Чего же?
— Чтобы мы с тобой скорее уже поженились!
— Я люблю тебя, Максим!
— Я тебя тоже очень люблю! Слушай, а может, прямо сейчас в загс пойдем?
— Прямо сейчас в загс? Нет, нельзя. Еще не прошло сорока дней после бабушкиной смерти… Как же можно праздник устраивать?
— Ну, можно ведь и без праздника — просто расписаться, как это сделали твой отец с Земфирой.
— Нет, Максим, ты знаешь, мы с тобой так долго и трудно шли к этому…
И теперь мне хочется, чтобы у нас был настоящий праздник!
— А разве это главное?
— Нет, конечно, — Кармелита рассмеялась и запустила руку в светлую Максимову шевелюру. — Главное, что мы вместе и нас никто не разлучит! Но все-таки давай еще немножечко потерпим, а?
— Послушай, но ведь после того как мы подадим заявление, все равно надо ждать еще месяц — и траур уже закончится… Пойми, Кармелита, для меня это очень важно. Я хочу, чтобы у нас с тобой все было по правилам, чтобы мы были законными мужем и женой. Ну, так уж я воспитан!
— Хорошо, я согласна. Вот только… — и Кармелита немного замялась.
— Что, любимая?
— Вот ты говоришь, что ты так воспитан, да? А как ты воспитан, я не знаю… Вот ты знаешь и моего отца…
— Даже двух, — улыбнулся Максим.
— …Даже двух. Знаешь, как я росла. А я о тебе ничего этого не знаю.
Не знаю ничего о твоих родителях…
— Да это неинтересно.
— То есть как это — неинтересно? Очень даже интересно познакомиться с мамой и папой моего будущего мужа!
— Я тебя обязательно как-нибудь с ними познакомлю.
— Что значит "как-нибудь"? А на свадьбу их приглашать ты что, не собираешься?
— Я не хотел об этом говорить, Кармелита, но… В общем, в моей семье тоже все очень непросто. Думаешь, я случайно живу один тут, в чужом городе?
И Максим поведал самому дорогому для него человеку о сложных взаимоотношениях со своими домашними. Нет, он, конечно, не сказал ни о ком ничего дурного. Но Кармелита поняла, что из всей семьи единственный по-настоящему дорогой для него человек — это младшая сестренка.
