— Ну что, цыган? — Рука держал палец на спусковом крючке направленного на Баро пистолета. — Спасибо тебе за деньги и передавай привет своему другу… Как там его? А, Бейбуту!
Палец Руки был готов нажать на курок огнестрельного оружия, когда в его руку повыше локтя вдруг вонзилось оружие холодное. Это Миро в самую последнюю долю секунды очень метко бросил нож.
Рука взвыл от боли, пистолетный выстрел все-таки прозвучал, но пуля ушла куда-то в стену.
Миро выскочил на сцену. Рука уже не обращал на цыган внимания. Он выдернул нож из своего правого предплечья и зажал рану, пытаясь остановить кровь и скуля от острой боли.
Да, не первый раз уже видела сцена старого управского театра меткие броски молодого цыгана.
— Миро, я же сказал тебе быть на улице! — в голосе Баро слышалось удивление.
— Он бы убил тебя, Баро, — спокойно отвечал молодой Милехин, подбирая свой нож и отшвыривая ногой пистолет подальше от катавшегося по сцене бандита.
— Но теперь они могут убить Кармелиту!
— Она уже умерла! — подал голос Рука.
Баро коршуном кинулся на него, да так, что Миро стоило немалых сил удержать старшего друга.
— Стой, Баро! Если ты его сейчас убьешь, мы ничего не узнаем!
— Да если то, что он сейчас сказал, — правда, я разорву его на куски!
Здесь! Живьем!
— Где она? — крикнул Миро Руке, удерживая Зарецкого.
— А вы поищите! — огрызался раненый бандит. Тут сдали нервы уже и у Миро. Он сам тоже бросился на Руку.
У Баро в кармане зазвонил мобильный, барон ответил:
— Да! Алло?
— Алло, Рамир! Ты слышишь меня? Кармелита дома! Рамир! — кричала в трубку Земфира.
— Она жива?!
— Да, жива, Рамир! Приезжай быстрей! Немного растерянный цыганский барон поднял взгляд на молодого цыгана:
— Звонила Земфира… Кармелита жива, она дома…
Миро устало опустился на сцену, бросив Руку, как будто бы бандита здесь уже больше и не было.
— Господи, неужели все это закончилось?
— Я еду домой, Миро. А ты разберись с этим, — он кивнул на раненого Руку. — Сдай его в милицию.
— Я сам решу, что мне делать с убийцей моего отца! — проговорил сын Бейбута вслед Зарецкому, но тот его уже не слышал.
Максим внес Кармелиту в спальню и уложил на кровать. Она так и не приходила в сознание. Вбежала Земфира, уже позвонившая Баро, и выставила Максима за дверь. Сама же, быстренько проверив у падчерицы пульс, принялась за свое цыганское лечение — недаром Рубина завещала ей быть шувани в их роду.
Земфира все шептала и шептала заклинания, положив руки Кармелите на голову, а Максим маялся за дверью, в коридоре. В дом влетел Баро, вихрем взбежал по лестнице, наткнулся на Максима:
— Где Кармелита? Что с ней? Она жива?
— Да, она жива, с ней Земфира, — Максим мотнул головой в сторону двери, за которой оставил любимую.
Баро бросился в спальню дочери, крикнув Максиму на ходу:
— Позвони Астахову!
Астахов поднялся с кресла и встал напротив Антона. Они смотрели друг другу в глаза. Антон — нагло и развязно, Николай Андреевич — силясь понять, что же именно и когда он так катастрофически упустил в воспитании сына.
— Забирай деньги и убирайся! — Астахов говорил едва слышно.
— Вот видишь, папочка, как у тебя все быстро. Узнал, что есть дочка, — сразу можно сына забыть и помогать ей.
Антон по-хозяйски придвинул к себе кейс, открыл его и стал пересчитывать банковские пачки купюр, сам удивляясь собственной наглости.
— Спасибо тебе, папочка, за посильный взнос, — Антон вошел в раж, и колкости выскакивали из него одна за другой.
— Хватит болтать! Забирай деньги и убирайся отсюда! А напоследок хочу тебя предупредить: если что-нибудь случится с Кармелитой, я и твоих дружков, которые тебя сюда прислали, и самого тебя из-под земли достану! Ты понял меня?
— Понял, понял, не сбивай, — Антон все пересчитывал пачки денег.
У Астахова зазвонил мобильный.
— Да? Да, я. Что-о?! Что ты сказал? Это точно? Хорошо. Очень хорошо! Я очень рад, очень!!!
Астахов нажал отбой и опять посмотрел на Антона:
— Боюсь, Антон, что твоя миссия посредника закончена.
— Не понял…
— Звонил Максим. Кармелита уже дома, у Зарецкого.
Антон оторопел. А Астахов спокойно придвинул кейс к себе, захлопнул его и бросил оцепеневшему Антону сквозь зубы:
— Пошел вон!
В кабинет решилась войти Олеся, слышавшая все из соседней комнаты:
— Антон, я так понимаю, что Николай Андреевич попросил вас уйти? — Нет, в ней говорило сейчас не злорадство, а величайшее презрение к этому человеку, который, так уж сложилось, носил ту же фамилию, что и ее любимый.
Антон, еще минуту назад — король положения, теперь шел к выходу, как побитый пес. Но уже в дверях он обернулся:
— Что, ваша взяла, да? Ненавижу! Ненавижу вас!!!
Миро приставил нож к горлу раненого Руки.
— Ну вот мы с тобой и встретились…
— Мстить будешь, да?
— А ты, значит, думал, что смерть моего отца останется для тебя безнаказанной?
— Ну, давай-давай! Какие там у вас, у цыган, методы, а? — храбрился Рука.
У Миро от гнева даже затряслась рука с ножом:
— А у тебя, подонок, какие методы? Девушек похищать да стариков в упор расстреливать?!
Рука скосил взгляд и уперся глазами в глаза Миро. Бандиту достаточно было двух секунд этого взгляда, чтобы с него мигом слетела вся напускная храбрость, и он в ужасе заверещал под лезвием ножа:
— Ну пойми ты! Я же подневольный человек! Мне Удав сказал — я сделал!
— Жить хочешь?
— Да! — побыстрее выкрикнул Рука.
— Кто такой Удав? Где его искать? Бандит молчал.
— Боишься? Больше ножа Удава боишься? Больше всего на свете?
— Нуты пойми, он… Он везде. Везде и нигде!
Но Миро уже заставил свое сердце слушаться разума. Он спрятал нож, бросил Руке платок, чтобы тот перевязал рану, и повез бандита в милицию.
— Правильно мне ваша цыганка сказала: "рука твоя в крови, и кровь эта — твоя", — вспомнил Рука совсем недавнее предсказание своей молодой пленницы.
В милицейском кабинете, где раньше всегда сидели два следователя, теперь остался только один. Бочарников, который вел все последние дела с цыганами, ушел в областное УВД на повышение. Но и Ефрем Солодовников, недавно принявший дела, тоже был в курсе событий. Именно к нему-то и впихнул Миро Руку.
— Гражданин Милехин, опять вы за свое?! — Солодовникову никогда не нравилась цыганская бесцеремонность.
— Это убийца моего отца! — Миро изо всех сил старался оставаться как можно спокойнее.
— А ты докажи! — в присутстви и следователя Рука снова осмелел.
— Это он тогда стрелял.
— Вы уверены?
— Абсолютно!
— А что у него с рукой?
— А это он меня ножом пырнул, — вновь вставил свое слово бандит. — Я еле увернулся!
— Он наставил пистолет на Баро, — пояснил Миро следователю.
— На Рамира Зарецкого?
— Да. И я был вынужден…
— Ясно! — Солодовников вызвал дежурного и распорядился отвести Руку в камеру.
— Как это — в камеру? Мне надо в больницу! Я кровью истеку! — Рука уже качал права. — Вы за это еще ответите!
Но дежурный милиционер завел руки бандита за спину, надел на них наручники и отправил в КПЗ.
— А где этот его пистолет?
Миро молча вынул завернутый в тряпку пистолет и положил его перед следователем.
— Ясно. Это хорошо, Милехин, что вы нашли убийцу вашего отца. А еще лучше то, что вы не стали мстить сами, а привели его сюда.
— Вы поймите, он — только исполнитель, пешка. А найти надо заказчика!
Его Удавом зовут.
Солодовников кивнул в знак согласия.
Через полчаса Миро стоял на кладбище, у могилы Бейбута.
— Мы отомстили за тебя, отец. Не до конца еще, но уже отомстили… Спи спокойно!
Земфира возилась над бесчувственной Кармелитой, но та все никак не приходила в сознание. Тогда любящая мачеха и шувани перекрестилась, поцеловала икону и тихо произнесла:
— Господи, дай мне сил помочь ей!
В комнату ворвался Баро, бросился к дочери, схватил ее за руку.
— Дочка! Доченька! Кармелита!
В душе у него все так и переворачивалось. Наконец он повернулся к Земфире:
— Она не слышит меня?
— Рамир, разреши мне…
— Верни мне ее! Земфира, верни мне дочь!
— Я стараюсь изо всех сил, Рамир… Только ты не должен мне мешать.
— Я останусь здесь, — Баро не сводил глаз с Кармелиты, и Земфира поняла, что пытаться выгнать его из комнаты сейчас бесполезно. Она положила одну руку Кармелите на лоб, второй взяла за руку больную и продолжала шептать цыганские заклинания.
И вдруг девушка, не открывая глаз, тихо сказала:
— Папа…
Баро, сидевший все это время рядом с Кармелитой, аж подскочил на месте:
— Доченька!
— Папа, — еще раз прошептала она и открыла глаза.
Земфира со вздохом облегчения перекрестилась, а Баро бросился покрывать Кармелиту поцелуями:
— Доченька! Доченька, родная моя, любимая!
— Папка мой! — голос Кармелиты был слаб, но на лице уже показалось подобие улыбки.
— Доченька!
— Папа, я так по тебе соскучилась!..
— И я по тебе соскучился, — Баро вновь еле сдерживал слезы, но теперь — наконец-то! — это были уже слезы радости. — Я так люблю тебя, доченька!
И, не отпуская руку Кармелиты, исстрадавшийся отец поднял взгляд на икону:
— Господи, спасибо тебе! Господи…
Улыбки настоящего, неподдельного счастья заливали постепенно лица всех троих — Баро, Земфиры и Кармелиты.
— А где Максим? — спросила девушка.
— Он здесь, здесь! — впервые Баро говорил о Максиме с такой большой неизмеримой радостью и благодарностью. — Ты лежи спокойно, все хорошо!
Теперь уже все хорошо, доченька! О Господи!
Форс, бросив раненого, бесчувственного и связанного Леху в пещерах подземелья, вышел на берег Волги, плюхнулся в свою машину и со злостью захлопнул дверцу. Но в тот самый момент, когда он уже вставил ключ зажигания и собирался завести мотор, вдруг почувствовал прикосновение к горлу холодного металла…
Это был цыганский нож прятавшегося на заднем сиденье Рыча.
— Тихо, Удав!
Но Форс и так вел себя достаточно тихо.
А Рыч уже знал, куда ему везти Удава — туда, где того хорошо знали как адвоката Форса: домой к Зарецкому.
Добрались благополучно. Однако охранник Баро, увидев, как ненавистный этому дому Рыч вводит в ворота юриста Зарецкого Форса, приставив нож к горлу бедняги, тут же выхватил свой пистолет и направил его на цыгана.
— Стой! Стой на месте!
— Помогите! — прошептал Форс, тут же оценив ситуацию.
— Убери нож! Брось нож на пол! — охранник двумя руками держал пистолет против головы Рыча.
— Не брошу. Позови Баро! — Рыч старался оставаться спокойным.
— Зачем тебе адвокат? Отпусти его!
— Это он похитил Кармелиту! Позови Баро!
— Ты думаешь, я тебе поверю?! — охранник крепко уважал своего хозяина, служил ему верой и правдой. — Бросай нож!!!
— Подожди! — это Максим, перепрыгивая через пять ступенек, несся вниз по лестнице. — Подожди!!!
— Максим, помоги мне!.. — Форс хватался за любую возможность вывернуться, но Рыч грубо приказал ему заткнуться.
— Максим, это он и есть тот самый Удав, похититель Кармелиты.
— Рыч, ты уверен?
— Да.
В кармане у Форса зазвонил мобильный. Форс машинально потянулся рукой в карман, но рука Рыча его опередила. Рыч перебросил мобильник Форса Максиму, тот посмотрел на высветившийся номер — он слишком хорошо его знал.
— Отлично! Это номер Антона!
— Со Светой, наверное, что-то случилось! — Форс убедительно сыграл тревогу, хотя очень хорошо догадывался, зачем ему может звонить Антон. — Дайте мне поговорить!
Но Максим ответил Антону сам: — Да?
— Леонид Вячеславович, вы что — решили нас подставить?! — орал в трубку Антон. — Где Кармелита? Что это значит?!
— Привет, Антон, — ответил ему Максим, — Леонид Вячеславович сейчас, к сожалению, не сумеет подойти к телефону, но ты можешь по старой доброй памяти пообщаться со мной.
— Максим?! — Антон наконец узнал голос говорившего.
— Да, это я. Значит, ты, гаденыш, все-таки причастен к похищению Кармелиты?
— Да пошел ты! Где Форс?
— Форс-то рядом со мной.
— Дай ему трубку!
— Э, нет! Тебе нужен не Форс. Если б ты звонил по поводу своей невесты — тогда да, тогда это к Форсу. Но ты ведь спрашиваешь о Кармелите, о моей невесте, — а значит, тебе нужен не Форс, а Удав! Так или нет?
— Что?!
— А то, что ты помог Удаву похитить Кармелиту!
Антон отключился, а Форс понял, что, пожалуй, раскрыт уже окончательно.
— Побудь с ним здесь, — сказал Максим Рычу, кивая на разоблаченного адвоката, — а я схожу за Баро и узнаю, как там Кармелита.
— Значит, ты мне теперь веришь? — спросил Рыч.
— Ты делом доказал, что тебе можно верить.
— А послушал бы ты меня сразу — ничего бы этого вообще не случилось!
— Только не надо меня же еще и делать виноватым! Если б ты во всем этом не участвовал, то похищения могло бы и не быть!
— Если бы я в этом не участвовал, ее все равно бы похитили. Но теперь это не важно — главное, что все закончилось.
Антон запаниковал. Слишком многое не срослось сегодня. Ни копейки денег он не получил, Астахов выгнал его с позором, Кармелита — дома. А главное — Форс. Если уж и у Форса все пошло не так, то что говорить об Антоне.
И еще — полная неопределенность. Теперь он даже предположить не мог, что же с ним будет дальше. И на смену наглой уверенности последних дней в душу прокрался страх. Выход был один — бежать! Бежать отсюда, бежать подальше, драпать от непонятной и потому еще более страшной опасности.
Антон заскочил в Светкину студию и принялся запихивать свои вещи в сумку. Света в домашнем халатике выглянула из кухни.
— Ау, кто это тут пришел? Это ты?
— Да, это я. А ты кого ждала? Может быть, Максима? Или милицию? — такого раздражения в голосе Антона Света еще никогда не слышала.
— Антон, я не понимаю, ты что, куда-то переезжаешь?
— Света, я не переезжаю, я уезжаю.
— Как? И куда?.. А как же я?
— Свет, слушай, отстань, а? Ты же видишь, что я очень тороплюсь!
— Антон, подожди, у тебя, наверное, опять что-то случилось, да? Ну так давай мы с тобой поговорим, я постараюсь тебе помочь…
— Позаботься лучше о себе, а не обо мне! — Антон продолжал лихорадочно собирать веши. — Привыкла жить за папенькиной спиной, да? Теперь все, больше так не будет!
— Я не понимаю…
— Твоего папашу сейчас арестуют за похищение Кармелиты!
— Это дурацкая шутка, Антон. Мой папа — адвокат, а не преступник…
— Адвокат? — Сумка была уже собрана. — Очень может быть. Только это именно он организовал похищение твоей лучшей подруги!
— Я тебе не верю!
— Не веришь? Сходи к Зарецкому, а лучше — в милицию. Там тебе все объяснят популярно! Может быть, даже свидание разрешат с папашей. Только вот когда придешь просить свидания, спрашивай не Леонида Вячеславовича Форса, а просто Удава!
— Ты что, хочешь сказать, что мой папа — это Удав? Но этого не может быть!
— Света, я думаю, ты понимаешь, что я не могу связать свою судьбу с дочкой криминального авторитета, — и Антон картинно протянул Светке ключи от ее дома. — Вот твои ключи, я их возвращаю.
— И ты меня… Ты меня бросаешь? — спросила беременная, чуть не плача.
— Да! — и Антон вышел, взяв сумку и хлопнув дверью.
Максим, постучавшись, вошел в комнату Кармелиты, где у постели дочери сидел Зарецкий.
— Там Рыч привел Форса…
— Что значит "привел"?
— Рамир Драгович, Форс и есть Удав.
— Да ты что?!! Это Рыч тебе сказал? Нашел кому верить!
— Папа, а мне ты поверишь? — и Кармелита в двух словах рассказала отцу все то, что довелось ей узнать о Форсе во время своего плена.
— Где он?
— Внизу.
Зарецкий вышел, а Максим остался с очнувшейся любимой.
Баро же спустился вниз, подошел к Форсу и посмотрел ему в глаза. Адвокат не выдержал и отвел взгляд.
— Ну, что скажешь, Форс? Ты! Ты, кому я доверял! Ты, который всегда был желанным гостем в моем доме! Ты, который знал мою дочь с детства! Она была подругой твоей дочери! За что ты так поступил со мной?
— За что? — ощерился Форс. — А ни за что. Я вообще ни в чем не виноват.
Но я тебя ненавижу! Тебя ненавижу и Астахова! Вы — ничтожества! А вообразили себя хозяевами города, пупами земли! Да я на вас работал. Сил не жалел, со всякой мразью общался. А вы меня в наручники?! — Форс сжал руку в кулак. — Мне б с вами местами поменяться. Вы б у меня как марионетки были! Как собачки ручные цирковые…
— Все? — Баро дождался конца этой длинной тирады. — А теперь послушай меня; мразь — это ты. И для тебя спокойная жизнь закончена!
С этими словами Зарецкий взял телефонную трубку и набрал номер.
— Алло, милиция? Это говорит Зарецкий, Рамир Драгович… Да-да, бизнесмен… В моем доме находится очень опасный преступник, приезжайте срочно… Приедете — вместе с вами и разберемся!.. Да, жду.
Пока милиция ехала к Зарецкому и разбиралась с Форсом, Максим и Кармелита сидели рядышком, просто смотрели друг на друга и никак не могли насмотреться.
— Знаешь, как ты меня испугала?
— А я и сама испугалась!
— Ну, ничего, вот теперь мы с тобой поженимся, и я тебя уже никогда никуда не отпущу, слышишь?
Кармелита только улыбнулась в ответ.
— Если бы ты только знала, как сильно я тебя люблю!
— А я знаю!
И они наконец позволили себе слиться в глубоком страстном поцелуе.
Астахов наконец-то добрался к Баро в Зубчановку. Возле дома стояла милицейская машина. Ворота перед Астаховым открылись сами, и из них показался Форс в наручниках. Следом за ним шел милиционер.
— Что это значит? — недоуменно спросил Николай Андреевич.
— Это? — переспросил Форс, показывая на наручники. — Это значит, Астахов, что пока ты выиграл. Но только пока! И все, кто подставил меня, свое еще получат.
Милиционер не дал развернуться беседе, а посадил Форса в машину и увез, куда следует.
Астахов вошел в дом, где его встретила Земфира.
— Где Кармелита? С ней все в порядке?
— Да-да, теперь уже все хорошо! Она у себя в комнате… С Максимом.
— А Рамир?
— Он в кабинете.
Когда милиция увела Форса, Баро и Рыч наконец остались один на один.
— Ну, Рыч? И какое ты ко всему этому имеешь отношение?
— Когда ты выгнал меня из дома, я украл золото. Я был обижен на тебя, Баро, хотел отомстить, унизить тебя… — Рыч говорил как виноватый, но при этом не опуская глаз и глядя Зарецкому прямо в лицо. — Но потом погиб Бейбут… У меня в душе многое переменилось, и когда Удав, ну, то есть Форс, хотел использовать меня для похищения Кармелиты, я всеми силами пытался ее спасти.
— Ты хочешь сказать, что сам стал жертвой Удава?
— Спроси у Кармелиты. Они меня связали и хотели убить так же, как и ее.
— Она уже рассказала… Рыч, после всего того, что ты сделал, я не могу просто так взять и простить тебя. Но и злиться тоже не могу, потому что ты помог спасти Кармелиту и поймать эту мразь — Удава.
— Ну и как же нам с тобой теперь быть, Баро?
— Уходи, Рыч. И постарайся, чтобы наши пути больше никогда не пересекались.
Рыч вышел, встретившись в дверях с Астаховым и пропуская его к Баро.
— Здравствуй, Рамир.
— Здравствуй, Николай, проходи.
Однако Астахов никак не мог понять, почему же Зарецкий смотрит на него таким тяжелым взглядом, пока Баро опять не заговорил:
— Ты пришел требовать, чтобы я рассказал Кармелите всю правду?
— Рамир, о чем ты говоришь? Я не собираюсь ничего требовать. Я дал тебе слово и сдержу его. Пока ты не дашь своего согласия, я ничего Кармелите рассказывать не буду. Я просто пришел узнать, как она.
— Теперь уже, слава Богу, все хорошо.
— Я очень рад.
— А я не рад, я не рад тому, что едва обретя дочь, снова ее теряю!
— Живой?! — закричала Люцита, когда Рыч вошел в ее таборную палатку, и бросилась ему на шею.
Он целовал ее, гладил по волосам и время от времени приговаривал:
— Все-все… Не плачь… Теперь все будет хорошо, слышишь, все будет хорошо…
— Я так боялась за тебя! Теперь ты можешь сказать мне, зачем остался там, в этом подземелье?
— Могу. Я должен был привести Удава к Баро. И теперь, когда он пойман, а Баро меня простил, нам больше незачем скрываться.
— Баро простил тебя? — Люцита не верила, что все может сразу стать так хорошо.
— Простил. Но поставил одно условие.
— Какое?
— Чтобы наши с ним пути никогда больше не пересеклись.
— Ну и ладно. Никакой Баро нам не нужен!
— Ты не поняла, Люцита. Мы с тобой должны расстаться.
— Почему?
— Да потому, что ты останешься в таборе, а я — я выполню условие Баро.
— Постой, Богдан, я тебе что, не нужна?
— Ты? Ты нужна мне как воздух!.. Но это, к сожалению, невозможно. Я не могу позволить, чтобы ты ушла со мной неизвестно куда — ведь я даже не знаю, на что буду жить. А ты — ты достойна лучшего!
— Какой же ты у меня глупый, Богдан, — в голосе Люциты звучала нежность. — Так ничего и не понял: я хочу быть с тобой, и больше мне ничего не нужно!
— Ты и вправду так думаешь?
— Да!.. Только мне надо бы поговорить с мамой.
— Нет, с твоей мамой поговорю я.
— Почему?
— А потому что так принято, — улыбнулся Рыч. — Жених должен попросить руки невесты у ее родителей!
И они снова принялись целоваться.
— Я теперь всегда буду с тобой. И никогда не уйду! — нашептывал Максим Кармелите.
— А ты и сейчас не уходи, ладно? И губы их опять слились в поцелуе.
В этот момент дверь открылась и в комнату вошли Баро с Астаховым.
Максим сильно смутился и отошел в сторонку, но Баро, казалось, настолько был погружен в себя, что не обратил внимания ни на поцелуй, ни на смущение молодых людей.
— Как ты, дочка? — спросил он.
— Нормально, пап. Здравствуйте, Николай Андреевич! — поздоровалась девушка с Астаховым.
— Кармелита, ты можешь не называть Николая Андреевича по имени-отчеству… — выдавил из себя Баро.
— Почему? А как же мне вас называть, Николай Андреевич?
Астахов переглянулся с Зарецким, прочел в его глазах твердое решение ничего не скрывать, но все же замялся:
— Это, наверное, непросто понять, Кармелита… Дай поверить трудно…
Но раз Рамир решил, значит…
— Не тяни, Николай, рассказывай! — переступая через себя, подбодрил Астахова Баро.
И Астахов принялся сбивчиво объяснять Кармелите всю эту очень непростую ситуацию.
— …И вот тогда похитители потребовали выкуп за тебя с нас обоих. Ну и поэтому им пришлось открыть мне тайну твоего рождения.
— Какую тайну моего рождения, папа? Я ничего не понимаю!
Но Баро молчал, предоставляя пока все объяснения Астахову.
— Понимаешь, — опять начал Николай Андреевич, — дело в том, что… Ты — моя родная дочь, — наконец он решился произнести главное.
Кармелита никак не могла взять в толк, о чем это ей говорят, и только видела, как Баро держится за сердце.
— Как это — я ваша дочь? А кто же тогда моя мать?
— Твоя мать — моя первая жена. Она умерла во время родов.
— Пап, что это такое? — Кармелита схватила Баро за руку. — Я ничего не понимаю, папа?!
— Доченька, — вступил наконец в разговор и Зарецкий. — В тот день, восемнадцать лет назад, в роддоме умерли две женщины — жена Николая и мама… Ну, то есть — моя жена… Умерла и моя дочь… А Рубина испугалась моего гнева за то, что она отвезла Раду в больницу, и подменила мою мертвую дочь на тебя…
— Это было выгодно и моей нынешней жене — Тамаре. Она тогда работала там акушеркой, — добавил Астахов.
По щекам Кармелиты ручьями текли слезы.
— Как… — еле проговорила она, — как же звали мою мать?
— Евгения…
Форса в наручниках ввели в кабинет к следователю.
— Добрый день, господин адвокат, он же — Удав! — приветствовал его Солодовников. — Присаживайтесь, разговор нам с вами предстоит долгий…
— Я не стану ни о чем с вами разговаривать, пока не восп?льзуюсь своим законным правом на один телефонный звонок.
— Пожалуйста! — и следователь пододвинул к нему телефонный аппарат.
Форс набрал свой домашний номер.
— Алло! Алло, Светочка?
— Папа? Папочка! Ты где?
— В милиции.
— Что?! Так что, выходит, Антон сказал правду?
— Антон? Какой же он все-таки подонок!..
— Папа, папа, это что, правда?
— Слушай, Света, что бы тебе сейчас обо мне ни говорили, ты помни: я тебя очень люблю, доченька!.. И все, что я делал, я делал только ради тебя, мое солнышко!
Следователь даже опустил глаза, стараясь не смотреть на задержанного. А Форс торопился сказать обо всем, пока у него была такая возможность:
— Послушай, Света, помнишь, я тебе говорил о твоем старом мольберте?
Так вот, искусство — это для тебя! Для тебя и для твоего будущего ребенка!
Светочка, не думаю, что я здесь надолго, — я ведь все-таки адвокат. И им нечего мне предъявить… Только разговоры.
Форс посмотрел на следователя даже с некоторым превосходством, но Солодовников работал в органах уже далеко не первый год и блефовать с собой никому не позволял.
В телефоне раздались гудки — Света положила трубку…
Через полчаса по набережной Управска шла молодая беременная женщина с небольшим этюдником в руках. С набережной она повернула на мост, дошла до середины и облокотилась на перила. Долго смотрела на воду, а затем раскрыла над водой этюдник — и из него посыпались деньги, много денег. Купюры подхватывало ветром, заносило под мост, и потом, из-под другой стороны моста, они уже выплывали, оживляя своими маленькими прямоугольничками спокойно-неторопливое течение Волги.
