Нет, это была не сцена из Островского — это было прощание с прежней жизнью очень быстро мудреющей Светланы Леонидовны Форс…
Кармелита сидела зареванная на кровати и все старалась осознать произошедшее, переводя взгляд с Баро на Астахова, с Астахова на Баро.
— Что же мне теперь делать? Перестать называть тебя папой? — Баро не знал, что и ответить. — Называть отцом вас?
Астахов в ответ прокашлялся:
— Нет, я этого и не говорю… Пусть пройдет время, и тогда ты все решишь сама.
— Господи, да лучше бы я ничего этого не знала!
— Николай так и предлагал мне, Кармелита, — заговорил Баро. — Но я посчитал, что это будет нечестно по отношению к тебе…
— Так что же, получается, что я и не цыганка?
— Кармелита, прежде всего, ты навсегда останешься мне дочерью! Самой родной и любимой! — и он обнял плачущую дочку.
Повисла тяжелая пауза.
— Гм, так у кого же мне теперь просить твоей руки? — подал голос молчавший все это время Максим. И спросил он это как нельзя более вовремя, потому что разрядил своим вопросом тягучую атмосферу. Через секунду смеялись уже и Кармелита, и оба ее отца.
— Ты не против? — улыбаясь, спросил Астахова Баро.
— Я - нет, не против.
— И я за!
Астахов положил руку Максиму на плечо:
— Я рад, что рядом с Кармелитой будет такой человек, как ты.
— Спасибо, Николай Андреевич! Спасибо, Баро!
— Береги ее, Максим! — и на другое его плечо легла рука Зарецкого.
Несмотря на охватившую его панику, Антон твердо помнил: без денег далеко не уедешь и долго не проживешь. Но все его прожекты обогащения вновь потерпели крах, на этот раз, похоже, полный и окончательный. В голову приходил только один выход — Астахов сейчас наверняка побежал в дом Зарецкого, к освобожденной Кармелите, значит, можно быстренько посмотреть, что из ценностей еще осталось в доме, в его, Антона, родном доме.
И визит домой не только оправдал, но и превзошел все Антоновы ожидания — прямо в гостиной на журнальном столике стоял тот самый большой черный кейс с миллионом, который еще сегодня Антон чуть было не унес. Удача вновь поворачивалась к нему лицом. На всякий случай, он открыл кейс — все деньги были на месте.
— Я не помешал? — раздался вдруг за спиной голос.
Это был вернувшийся из Зубчановки Астахов.
Антон со злости сплюнул прямо на пол, за что раньше непременно получил бы нагоняй и от папы, и от мамы, и процедил сквозь зубы:
— Я пришел попрощаться. Я уезжаю из города.
— Да? И что же ты тут делаешь с моими деньгами?
— Да так… Подумал, может быть, ты не будешь против, если я возьму немного денежек в дорогу.
— Это называется не "возьму", это называется "украду"!
— Называй, как хочешь.
— Ну что ж, Антон, предоставляю тебе выбор: либо ты оставляешь эти деньги здесь и уходишь отсюда честным человеком — и тогда, несмотря на все, что между нами было, ты можешь рассчитывать на мою поддержку в жизни…
— А второй вариант? — перебил его Антон.
— Второй вариант: ты становишься вором.
— Ты знаешь, лучше быть непорядочным и богатым, чем честным и нищим! — Антон взял кейс и пошел к дверям.
— Закладную Зарецкого — на стол! Быстро! — проговорил Астахов вслух, а про себя ужаснулся тому, что это — его сын, его воспитанник, его кровиночка.
Антон неохотно открыл свою барсетку, вынул закладную и положил ее перед Астаховым. Снова взял кейс в одну руку и свою сумку в другую и вышел.
Астахов опустился в кресло и обхватил голову руками. Вдруг дверь снова скрипнула. Николай Андреевич поднял голову — в дверях стоял Антон.
— Спасибо, папа… — он закрыл двери и теперь уже действительно ушел.
Баро, против обыкновения, пришел на кухню, к Земфире, и обнял ее за плечи.
— Я рассказал Кармелите обо всем… Земфира обернулась и посмотрела мужу в глаза.
— Ты правильно сделал, Рамир. От кого же еще ей было узнать правду?
— Правильно-то, наверное, правильно, вот только на душе тошно!
— Это пройдет, Рамир… Ну, а как Кармелита? Как она отнеслась к известию?
— Стойко. Как и полагается настоящей цыганке. Пусть не по рождению, но по характеру, по темпераменту она — цыганка, настоящая цыганка!
— Ну а Астахов? Он будет предъявлять на нее права?
— Нет, Земфира, Николай — честный, благородный человек. И мне очень жаль, что наше с ним знакомство началось с конфликта. Он не будет пытаться забрать у меня Кармелиту… Но я, я сам решил уйти и дать им возможность наладить отношения.
— Что это значит? — спросила Земфира, не понимая мужа.
— Помнишь, Бейбут перед смертью сказал, что настоящий цыган должен умереть в дороге?
— Ты что, Рамир, умирать собрался?
— Нет, что ты, Боже упаси! Умирать я пока не собираюсь, но вот дорога… Ты знаешь, я чувствую, что в нашей жизни наступает какой-то новый этап.
— Какой?
— Миро говорил, что, как только будет пойман Удав, он уведет табор из города. Удав пойман, табор уходит… Ну, вот я и надумал, чтобы мы с тобой ушли вместе с ними.
— А как же Кармелита?
— Кармелита останется с Максимом, с Астаховым.
— А дом, хозяйство?
— Дом я оставляю Кармелите и Максиму. А мы ведь с тобой — молодожены, нам и в шалаше рай. Вспомню с тобой кочевую жизнь, Земфира!..
В дверь квартиры Форса позвонили. Света открыла — на пороге стоял Астахов-старший.
— Здравствуй, Света!
— Здравствуйте! Проходите, Николай Андреевич…
Светлана усадила гостя и, вопросительно на него посмотрев, решила начать сама:
— Сейчас и вы будете говорить, что дочь криминального авторитета не достойна быть женой вашего сына?
— Это что, Антон тебе так сказал? — Да.
— Света, ну мы же с тобой Антона знаем… Я понимаю, тебе сейчас трудно, ты ведь совсем одна осталась… И потом, ты ждешь ребенка, и мне кажется, одной тебе здесь будет не очень уютно… Вот. А у меня большой дом.
Сейчас мы живем там вдвоем с Олесей. И я был бы очень рад, если б и ты к нам переехала.
Света была настолько удивлена предложением, что даже не нашла никакого ответа. А Астахов продолжал сыпать аргументами:
— Ведь, в конце концов, я — дед твоему ребенку!
— Николай Андреевич, спасибо вам большое. Мне, конечно, очень приятна такая ваша поддержка, но…
— А что тебя смущает?
— Ну не могу же я вот просто так взять и усесться вам на шею!..
— Что за глупости, Света, — ты ждешь ребенка!
— Это еще не означает, что я могу злоупотреблять вашей добротой…
— Ну почему же злоупотреблять? Ты художник — будешь рисовать… — Астахов подошел к свежим Светиным работам, стал их рассматривать и осторожно нахваливать.
Но Света только рассмеялась в ответ — она очень хорошо помнила, как совсем еще недавно Астахов прятал ее картины за диваном.
— Николай Андреевич, спасибо большое за то, что вы стараетесь меня успокоить, утешить…
— Так, Света, если вопрос в том, что ты не хочешь… как ты сказала? — "усесться мне на шею", — тогда я обещаю, что мы найдем тебе хорошую работу. Собирайся!
— Еще раз спасибо, Николай Андреевич, но я не могу вот так сразу…
— Хорошо, Света, я не буду тебя торопить, но ты обязательно подумай и знай: мы всегда тебя ждем!
Баро и Земфира приехали в табор. Земфира — повидать дочку, а Баро — поговорить с Миро о будущем.
Цыганский барон стал рассказывать и пересказывать вожаку табора все последние новости: о том, как же все-таки спаслась от бандитов Кармелита, о том, что Максим теперь — ее жених, а Астахов — отец, о том, что с помощью Рыча пойман Удав, оказавшийся адвокатом Форсом.
— Значит, Форс? Как же все… просто! Жаль, что я не добрался до этого гада раньше!.. Ну, значит, завтра табор может покинуть город.
— Об этом я и пришел поговорить с тобой, Миро. Мы с Земфирой хотим уйти вместе с вами.
— Вы с Земфирой хотите уйти вместе с табором? А как же Кармелита? Ты оставишь ее одну?
— Почему же одну? С ней рядом будут Максим, Астахов… На этих людей я могу положиться. Они сумеют защитить мою девочку, — Баро отчасти продолжал уговаривать и самого себя.
— Но ведь у тебя в городе свое дело, бизнес!
— Твой отец, Миро, говорил, что настоящий цыган должен жить и умереть в дороге… И ты знаешь, я понял, что жил не по цыганским обычаям.
— Я уважаю твой выбор, Баро.
— Значит, возьмешь нас с Земфирой в табор?
— Спрашиваешь!
— Спасибо тебе, Миро!
— Баро, я почту за честь, если ты возьмешь на себя и управление табором.
— Э, нет!
— Но почему же?
— Миро, ты — достойный сын свое-го отца, ты воспитан дорогой, в таборе все тебя знают и уважают.
— Ноты — вожак всего нашего рода, у тебя больше опыта.
— Пришло твое время, Миро. Я старею…
— Не наговаривай на себя: ты еще полон сил!
— Спасибо, Миро, но у нас с тобой есть еще одно незаконченное, но очень важное дело…
— Какое? — удивился молодой Милехин.
— Приходи завтра ко мне в дом, увидишь…
Земфира застала в своей палатке Люциту с Рычем. Первым делом она рассказала дочери о том, что теперь они с Баро будут жить в таборе.
— Мама, но ты же хотела остаться в доме. Почему ж ты вдруг решила снова кочевать с табором?
— Так решил мой муж… И ты знаешь, доченька, я этому очень рада — теперь мы с тобой снова будем вместе.
Люцита переглянулась с Рычем.
— Нет, мама… Нам с тобой как раз придется расстаться.
— Почему? — Земфира удивилась и забеспокоилась.
А Люцита взяла Рыча за руку и сказала матери:
— Мы с Богданом решили идти своей дорогой.
— Нет, Люцита, нет! Как же ты можешь — вот так просто взять и уйти с мужчиной… Так нельзя!
И тут наконец Рыч сделал шаг вперед.
— Земфира! Неужели ты думаешь, что я хочу оскорбить твою дочь? Она вернула меня к жизни, и я никогда не дам ее в обиду! Я понимаю, что мы — и я, и она — совершили много ошибок. Но наша встреча изменила нас обоих. Мы стали другими людьми, Земфира! И я… Я прошу у тебя руки твоей дочери.
Земфира совсем растерялась.
— Извини, но мне надо поговорить с Люцитой. Рыч вышел из палатки, а Земфира бросилась к дочери:
— Скажи мне, Люцита, что между вами было?
— Мама! Неужели ты думаешь, что я забыла наши цыганские законы?! Я не спала с Богданом, если ты об этом!
Земфира облегченно вздохнула.
— Не обижайся на меня, дочка…
А Рыч все вышагивал возле палатки, ожидая решения — в том числе и своей судьбы.
Наконец Люцита выглянула из шатра и позвала любимого.
Когда же они вдвоем вошли, Земфира смахнула с ресниц слезинку и сказала:
— Благословляю вас! Не живите во грехе. Женитесь.
— Спасибо тебе, мамочка!
— Спасибо, Земфира! Не сомневайся, мы обвенчаемся в первой же церкви, которая попадется на нашем пути.
— А завтра, дети мои, приходите в дом Баро.
— Попрощаться, мам?
— Не только. Я постараюсь кое-что для вас сделать…
Васька влетел в котельную к Палычу.
— О! Здравствуй, цыган! — приветствовал его старый истопник.
— Я попрощаться пришел, дядя Палыч… Мы завтра со стоянки снимаемся.
— Уходите, значит. Жаль, с вами в городе как-то веселей…
Палыч налил гостю стакан молока, а Васька достал из кармана золотую монетку на веревочке и протянул ее своему старшему другу.
— Возьми — это тебе. На счастье сделана…
— Спасибо. А что ж мне-то тебе на память подарить? — Палыч обвел взглядом свою котельную, но не нашел ничего подходящего.
— А, знаю! — вспомнил он, снял с груди старый цыганский талисман, подаренный ему Рубиной еще сорок лет назад, и надел его на Ваську.
— Вот, возьми. Он тебя всегда сбережет… Много лет назад мне его одна цыганка дала.
— Какая цыганка?
— Самая красивая… Да ты ж ее тоже знал — Рубина.
— Спасибо, дядя Палыч! А Рубина что, и в самом деле была красивая?
Кармелита и Максим сидели одни дома.
— Как же ты все-таки догадался, что меня надо искать именно в этом подземелье?
— Люцита сказала.
— Молодец Люцита.
— А твой отец и Миро тебя там тоже искали, но не нашли.
— Это потому что мне бандиты сказали: если я издам хоть какой-то звук, то все… Отца бы убили. Ой, как же там было страшно!
— Ну-ну, все уже позади… — Они крепко-крепко обняли друг друга.
В дом вошли вернувшиеся из табора Баро и Земфира.
— Обнимаетесь, пока вас никто не видит, — сказал Баро.
Лица Максима и Кармелиты залились краской, но тут им на помощь пришла Земфира. Она усовестила мужа:
— Ты посмотри на него — совсем молодых засмущал!
— Ничего-ничего, Земфира. Завтра они уже не будут смущаться. Дети, завтра, перед тем как табор уйдет из города, мы отпразднуем вашу помолвку!
— Помолвку? — одновременно переспросили и Кармелита, и Максим.
— Да.
— Ой, папка, правда?!
Максим ушел от Зарецких совершенно счастливым.
А Кармелита поинтересовалась у отца:
— Пап, а почему ты решил помолвку сделать именно завтра?
— А ты что, передумала выходить замуж? — улыбнулся Баро.
— Нет, конечно!
— А если серьезно, дочка, то я завтра уезжаю.
— Уезжаешь? Куда? Надолго?
— Надолго. Завтра Миро уводит табор из города. И я решил, что мы с Земфирой уедем вместе с ним.
— Подожди, папа… Ты хочешь сказать, что решил снова стать таборным цыганом?
— Да.
— Но почему? Потому что я — не твоя родная дочь?! Потому что я — не цыганка, а русская?!
— Ну что ты, доченька, что ты! Для меня ты всегда будешь цыганкой, всегда будешь моей дочерью!
— Но я не хочу с тобой расставаться! Я люблю тебя!
— Я тоже люблю тебя, Кармелита. И тоже буду скучать по тебе… — Баро утирал слезы с лица дочери. — Но мы ведь расстаемся не навсегда.
— А когда ты приедешь?
— Ну, как только у вас с Максимом появится первенец — я буду первым, кто вас с ним поздравит!
И Кармелита обняла отца. Несмотря ни на что — родного отца.
На следующее утро Максим оставил суженую собирать в дальнюю дорогу одного своего тестя, а сам отправился к другому. Астахова он застал дома, вместе с Олесей.
— Николай Андреевич, Зарецкий благодарит вас за то, что вы в трудную минуту пришли ему на помощь, и возвращает ваши деньги, — Максим поставил перед Астаховым чемоданчик.
— Вовсе не обязательно было так спешить…
— Дело в том, что он уезжает. Он решил уйти из города вместе с табором.
— Да что ты говоришь? Максим только развел руками.
— Ну тогда и я поспешу вернуть ему свой долг. Олеся, передай-ка мне бумаги… Вот — это закладная на его дом и все имущество. Правда, я собирался отдать ее ему лично, но… — Астахов на глазах у Максима разорвал закладную на множество мелких кусочков.
Максим улыбнулся:
— Так даже лучше, Николай Андреевич. Просто Баро оставляет дом нам с Кармелитой… И еще, Николай Андреевич, Олеся, мы с Кармелитой приглашаем вас на нашу помолвку. Придете?
— И ты еще спрашиваешь? Обязательно! А когда?
— Сегодня.
— Ой, Максим, ты знаешь…
Но тут на помощь Максиму пришла Олеся:
— Ничего-ничего, дела подождут, а помолвка собственной дочери — и есть главное дело!
Астахов улыбнулся, соглашаясь с таким убедительным аргументом.
Этим же утром Миро, как и обещал, приехал к Зарецкому.
— Ради какого же такого таинственного дела ты позвал меня, Баро?
— Смотри, — Зарецкий развернул перед ним тряпичный сверток.
В тряпице показались серьги, кольца, перстни.
— Это, Миро, золото табора, которое твой отец передал мне в трудную минуту, ты знаешь…
Баро развернул и другую тряпицу — из-под нее показался золотой слиток.
— А это, — продолжал Зарецкий, — это священный слиток нашего рода, — и Баро поцеловал холодный металл. — Сейчас мы с тобой отнесем все это к Халадо…
— В кузницу? — удивился Миро.
— Да. Мы сплавим золото табора со священным слитком. И пусть это будет хорошим знаком для единения нашего рода!
Миро пришел в восторг от такого мудрого и благородного предложения старшины рода, и они, не мешкая, отправились к Халадо, тем более что кузнец с Грушей тоже собирались уйти с табором из города вместе со своим бароном.
И вот уже Баро держал в руках один большой слиток.
— Много лет, Миро, я был хранителем нашего священного золота. Но теперь пришло твое время. Ты — вожак табора, а я — цыган твоего табора. И я передаю этот священный слиток тебе!
— Баро… — Миро никак не решался протянуть руки и принять цыганское золото. — Может быть, ты передумаешь и сам встанешь во главе табора?
— Я уже все обдумал, и менять мне нечего. Я знаю, что передаю нашу святыню в надежные руки.
Баро опустился на колени, Миро сделал тоже самое. Баро поцеловал слиток и передал его молодому цыгану. Миро принял священный слиток и тоже его поцеловал. После этого мужчины встали и пожали друг другу руки.
— Я клянусь тебе, — волнующимся, но твердым голосом заговорил Миро, — клянусь, что никогда у тебя не будет повода усомниться в чистоте моих действий и помыслов!
— Да хранит тебя Бог, мой мальчик!
Когда Баро вернулся домой, Земфира уже практически собрала вещи.
— Можно ехать, Рамир, все готово.
— Хорошо, сейчас едем… — Баро грустным взглядом посмотрел на свою гордость — ковер с цыганскими ножами и кинжалами.
— Рамир, ты собирался раздавать и продавать лошадей…
— Да. А почему ты об этом заговорила?
— Сегодня у твой дочери помолвка, Рамир… И моя дочка тоже скоро выходит замуж…
— Люцита выходит замуж? Поздравляю! Аза кого, за Миро? Он мне ничего не говорил.
— Нет, не за Миро. Ее жениха зовут Богдан.
— Богдан? — Баро никак не мог вспомнить цыгана с таким именем.
— Это Рыч, Рамир.
— А я и забыл… Они будут кочевать с табором? — нахмурился Зарецкий.
— Нет. Рыч выполнит твое условие — они решили идти своей дорогой. И я прошу тебя, подари им двух лошадей!
— Хорошо, сегодня в таборе я сделаю это.
— Их не будет в таборе. Они уходят сейчас, и как раз пришли попрощаться.
— Тогда пойдем к ним.
Рамир и Земфира Зарецкие вышли во двор. Баро обнял Люциту как родную дочь. Затем, хмурясь, подошел к Рычу и протянул ему руку. Рыч крепко пожал ее своей рукой.
Люцита и Земфира внимательно наблюдали за ними, прижавшись друг к дружке.
Баро подвел под уздцы к Рычу двух лошадей.
— Это вам, Рыч, — тебе и Люците. И пусть они привезут вас к счастью!
А через несколько минут Баро и Земфира уже махали вслед молодой паре.
Вдруг мимо них, как ветерок, пронесся Васька. Он едва догнал Рыча и, запыхавшись, протянул ему цыганский нож — тот самый, что когда-то Рыч отдал ему в склепе на кладбище. Малец прослышал, что Рыч теперь — хороший цыган и что он уезжает. Потому решил вернуть ему самую ценную в мальчишеском представлении вещь. Однако Рыч ножа не принял:
— Я же подарил его тебе, Вась, — он твой! — Богдан заговорщицки подмигнул восьмилетнему Василию.
Они с Люцитой последний раз помахали на прощанье Баро, Земфире и стоявшему рядом с ними Ваське и скрылись за поворотом окраинной зубчановской улицы.
Астахов ушел, а Света осталась. Осталась одна. Вернее, не совсем одна, потому что в ней уже жил еще один человечек — ее будущий ребенок. Но одиночество от этого чувствовалось только еще сильнее.
Жених и отец ребенка только что ее бросил — и сделал это грубо и недвусмысленно, не оставив никаких сомнений. Ее отец — арестован, все вокруг говорят о нем такое, что волосы дыбом встают. Что же делать ей? На кого опереться в жизни? На чью помощь рассчитывать? Как страшно оставаться одной на всем белом свете!
