Максим вихрем ворвался в светину студию. Кармелита бросилась ему навстречу:
— Максим!
— Кармелита!
Света почувствовала себя лишней, подхватила сумку, взяла ключи и уже в дверях, мимоходом, сказала:
— Ну, ребята, вы тут пока… пообщайтесь. А я пойду куплю чего-нибудь к чаю, — и подмигнула Кармелите.
Максим крепко обнял любимую. И она подумала, как же это все так получилось, еще недавно боялась думать о нем, сторонилась. А теперь позволяет ему обнимать себя. Увидел бы отец… Или Миро…
— Максим, я сбежала! Для тебя. К тебе…
— Я знаю. Ко мне уже приходили. Что случилось?
— Отец с Бейбутом опять начали договариваться о нашей свадьбе. О моей с Миро. Мне стало противно. И я убежала. Я просто не могла там оставаться…
Понимаешь… Понимаешь, мне показалось… Если бы я там Осталась, там, рядом с ними, то это бы означало, что я согласна. А я не согласна.
— И я не согласен.
Максим утопил свое лицо в ее волосах. А потом вынырнул из этого душистого океана, и они поцеловались.
Максим как-то неловко повернулся, и боль в потревоженной ране вновь скрючила его.
— Что с тобой, Максим? Что?
— Так… Ничего… Ранка побаливает. Немножко…
— Ляг! Ляг! Болезный ты мой. Нельзя тебе было из больницы уходить, не долечившись.
Кармелита села на диван, а Максимову голову уложила себе на колени. Так хорошо, таксладко было гладить его волосы.
— Макс, почему у нас все так сложно?
— Ты потерпи немного. Мы что-нибудь придумаем…
— Что тут придумаешь? Мой отец слышать о тебе не хочет.
— Да. И тайком мы встречаться тоже уже больше не можем. Нельзя убегать из тюрьмы каждый день.
— Нельзя. Не надо, не говори, Максим, о тюрьме. Беду накличешь. А убегать можно. Но очень уж трудно. И потом, почему мы должны прятаться?
После ее слов Максим вспомнил, о чем думал у себя в номере, пока не пришел Рыч:
— Знаешь, Кармелита, я сначала хотел сбежать из Управска. А потом твердо решил, что без тебя никуда отсюда не уеду.
— Да, милый, я знаю… Я верю тебе…
— Так вот. Твой отец хочет, чтобы я уехал из этого города. Хочет?
— Да.
— И я уеду.
— Как?
— Кармелита перестала гладить его волосы, застыв в напряжении. — Очень интересно…
А Максим засмеялся, довольный произведенным эффектом:
— Да-да, уеду. Но только вместе с тобой! Представляешь, убежим куда-нибудь далеко-далеко, в такое место, где нас вообще никто не найдет.
Кармелита задумалась, от одной этой мысли — она останется с Максимом, вдвоем, навсегда — стало тепло и хорошо. Но потом вспомнила об отце, жестком, властном, порой грубом. Но таком близком… И снова стало больно.
Максим почувствовал ее сомнения.
— Что… Что тебя останавливает?
— Мой отец… Я для него — все. Если я его брошу, вот так… Он мне этого никогда не простит.
— Но он же не может, не имеет права так вмешиваться в твою судьбу, если он тебя любит. Действительно любит.
— Это ты так думаешь. А он считает, что имеет. Для него наши законы важнее моих глупых переживаний! Ведь все наши так жили, женились, выходили замуж веками. И ничего — выжили. А что такое одна маленькая глупая Кармелита против многих веков истории?
— Очень много! Для меня Кармелита — это очень много. Это все! Мы поженимся. Поживем отдельно. А потом вернемся, и тогда он поймет, что был неправ.
Кармелита грустно улыбнулась:
— Ты хоть сам-то веришь в то, что сказал? Максим вскочил с дивана.
— Верю — не верю… Не знаю! Только… Ну не может же это все продолжаться вечно. Нельзя играть в прятки с собой, с судьбой, со всеми.
Кармелита, рано или поздно ты все равно должна будешь сделать выбор. Так почему не сделать его сейчас?
Выбор… Легко сказать — выбор. Предать Максима, оставшись с отцом. Или предать отца, уйдя с Максимом. Попробуй тут выбрать.
— Да, Максим, ты прав. Только не торопи меня, ладно? Дай мне время подумать. Хорошо?
— Конечно. Я тебя понимаю… Кармелита решительно встала:
— Все… Мне пора. Отец, наверное, весь город поднял на уши из-за меня.
— Я тебя провожу.
— Нет, не надо. Я не хочу, чтоб у тебя появились новые раны. Я пойду одна. Прощ…Тоесть, нет. До свидания.
Кармелита поцеловала любимого и пошла к выходу. Потом вернулась и вновь поцеловала. И снова направилась к выходу. Но теперь уже Максим догнал ее. И они снова начали целоваться.
В конце концов, Кармелита взяла себя в руки, вырвалась из объятий и пошла к двери. Не оборачиваясь, ничего не говоря, не прощаясь. У нее не было сил для всего этого. Она кусала губы, чтобы не закричать, не расплакаться от боли и безнадеги.
А Максим поступил проще. Он отпустил боль в ноющей ране. Позволил ей занять все тело, все мысли, все чувства. Он тоже очень не хотел заплакать — ведь это было бы не по-мужски.
Что происходит?
Астахов ничего не понимал. Прошла уже неделя после того, как он отправил Зарецкому факс с предложением о переговорах. А от того ни слуху, ни духу.
А еще Антон. Опять Антон. Снова Антон. Как же он устал от своего сыночка. Не зря он, Астахов, так хотел дочку. Странно. Все мужчины хотят сыновей, а он ждал дочку. Эх, если бы не то несчастье с его первой женой…
Сердце забилось часто-часто. Давно уже Николай Андреевич не распускал себя так. Сейчас придет этот юный мучитель и снова нужно будет ему что-то объяснять, упрашивать, терпеть его капризное хамство, его иронию (если б он так работал, как языком мелет!).
Антон вошел в кабинет примерным пай-мальчиком:
— Папа, о чем ты хотел со мной поговорить?
— Сначала я хотел тебя уволить. Потом передумал.
— Спасибо! Нет, правда — спасибо.
— Я решил перевести тебя на новую работу! Антон оживился, в голове со скоростью калейдоскопа мелькали виды и картинки его будущей работы.
— Интересно! — совершенно искренне сказал Антон.
— Но учти, сынок. Работа — самая простая, не престижная…
Сынок чуть приуныл. Судя по всему, назначит управлять какой-то дырой, какой-нибудь мелкой торговой точкой.
— Отец, я на все готов, — сказал он, впрочем, уже без прежней искренности. — Что за работа?
— Ты будешь работать заправщиком. Антон подскочил на кресле, как ужаленный.
— Что-о?! Подожди… Ты хочешь, чтобы я заправлял чужие машины?! Да?
Чтобы я кланялся вонючим водилам с черными пальцами? Ты вот этого хочешь?
Отец!
— Молчать!!! — Астахов заорал так, что не удержатся на высокой ноте и дал петуха. — Молчать, — повторил он еще раз, уже спокойно.
Антон затих.
— После всего, что ты тут натворил, не смей со мной спорить. Больше никакой демократии и никаких обсуждений! Это не для тебя. Ясно? Ты будешь работать там, где скажу я!
— А если не буду? — попробовал восстать Антон.
— Если не будешь… Если не будешь, ты просто уйдешь из дома. И никакая мамочка тебе не поможет. Будешь жить на то, что заработаешь сам.
— Заработаю.
Антон вышел из отцовского кабинета совершенно спокойно и пошел в мамин кабинет.
А уж там плюхнулся в кресло и закатил истерику:
— Ну, спасибо тебе, мамочка, удружила, блин! Тамара забегала вокруг него, как наседка:
— Что? Что еще? Что случилось?
— Ничего! Все замечательно! Знаешь, что он мне предложил?! Наш папашка!
Быть заправщиком на бензоколонке!
— Простым заправщиком?
— Ну что ты прикидываешься? Что прикидываешься? А то ты не знала!
Тамара присела на подлокотник кресла. Все, в общем-то, неплохо. Могло быть и хуже.
— Успокойся, сынок. Не произошло ничего страшного. Ты только подумай.
Между прочим, твой отец именно так и начинал. На бензоколонке. И с тех пор, смотри, чего добился!
— Так это же он!
— А что тебе мешает быть таким же?
— Все мешает! Надо мной смеяться будут!
— Ничего! Посмеются и перестанут. Для тебя главное — уважение отца.
Антон промолчал. Хорошо уже, что не стал спорить.
— Сынок, ты должен доказать отцу, что его интересы для тебя не пустой звук! Что по работе ты все можешь! Вот тогда отец будет тебя уважать!
Антон вышел из маминого кабинета озадаченный. А может, она и права, может, на самом деле не все так плохо. Надо обдумать. А где лучше всего думается? Ну конечно же в ресторане. И Антоша махнул в "Волгу".
А в VIP-кабинете ресторана уже сидел Форс. И это было очень вовремя. В одиночестве хотелось волком выть, а тут все же родная душа.
Выслушав рассказ своего юного друга, Форс предложил поднять рюмку за новое назначение. Антон всмотрелся в лицо собеседника, не издевается ли?..
Да нет, вроде всерьез.
Опрокинули по рюмашке, после чего Леонид Вячеславович заговорил спокойно, щадяще, по-родительски:
— Ничего, не волнуйся. Все устаканится. На заправке ты недолго проработаешь! Не враг же отец своему сыну!
— А ведет себя, как враг! Денег не дает, даже из дома грозился выгнать!
А много там, на заправке, заработаешь? Не то, что на сигареты, на спички не хватит!
— Да, уж… Это точно — дело молодое. А тебе ведь и девушку в ресторан сводить надо… или в кино… Правда?
— Что да, то да…
— Кстати, как там у тебя дела с моей Светланой?
— Нормально. Она хорошая. С ней приятно общаться…
Форс просветлел. И внутренне отругал себя за это. Уж он-то хорошо знал цену и Антону, и его похвале. А все равно приятно, когда о дочке хорошо отзываются.
— Ничего, Антон… все наладится… — подобрел еще больше Форс. — А пока вот тебе… — протянул Антону крупную купюру. — Возьми.
— Нет. Не надо. Вы что…
— Обижаешь… Я же по-дружески. Пригодится. Купишь своей девушке какой-нибудь подарочек. Да смотри, пооригинальней.
— Хорошо. Спасибо…
— А отца слушай! Делай все, что он скажет, не надо его сейчас злить. У него сейчас много дел. Я вот, кстати, сейчас поем и уеду на денек по нашим общим делам.
Антон просветлел: вот здорово! Форс уезжает, значит, можно спокойно к Свете поехать поплакаться на свою несчастную жизнь.
Но перед этим обязательно нужно заскочить в автосервис, к Игорю. Так сказать, представиться новому начальству.
Игорь встретил Антона деловито, с начальственной благожелательностью.
— Привет. Все-таки пришел? Поздновато. Почему опаздываем?
Антон, не ответив, отвел взгляд.
— Парень, пойми одну вещь: я здесь главный. А как любой начальник, должен требовать со своих подчиненных…
На этот раз Антон не дал договорить до конца:
— Слушай, я пришел сюда работать, а не выслушивать нотации.
— Отлично, — благодушно улыбнулся Игорь. — Понимаю. Сам не люблю поучений. Работа — главное. Итак, на сегодня я тебя прощаю. Но на будущее запомни — я опозданий не потерплю.
— Я это уже понял!
— Тогда можешь приступать к работе.
— Что, прямо сейчас?
— Да. Прямо сейчас. А чего тянуть-то? Клиенты ждать не будут. Вот тебе униформа…
Игорь достал из шкафчика и протянул Антону какие-то ужасные комбинезон, рубашку, бейсболку…
Черт! Черт! Черт! Антон уже представлял, как он приедет к Свете, пожалуется ей на всех. Она его утешит, успокоит, напоит чаем, а может, и чем покрепче.
И тут эта ужасная одежда, эта мерзкая работа.
Антон взял униформу в руки и тут же швырнул ее на стул.
— Я этого не надену!
— Не понял. Ты что здесь устраиваешь?!
— Ничего! Просто я в этом работать не буду!
— А ты что, какой-то особенный? По-моему, нет. Так что, взял форму и пошел переоделся! Без формы я тебя на заправку не пущу!
— Почему?!
— А потому, что правила нельзя никому нарушать. Понял, сынок?!
— Во-первых, я тебе не сынок! А во-вторых, какая разница, в чем я одет?
— Большая! На нашей заправке все работают в одной форме! Ясно?!
— Ясно. Но я — не все. Тебе ясно?! И вообще, пошел ты со своей формой и со своей заправкой тоже! — Антон направился к выходу
— Я тебе прогул засчитаю!
— Да сколько угодно!
И Антон уехал за подарком для Светы.
Конечно же, он понимал, что рискованно так начинать первый рабочий день.
Но, с другой стороны, надеялся как-нибудь выкрутиться. Зато и польза от этого демарша немалая. Пусть Игорь сильно не заносится, он должен понимать, с кем имеет дело.
Да и куда сегодня начинать работу — поздно уже.
А вот с завтра, с утра, с новыми силами…
Работу вообще всегда хорошо начинать с завтрашнего дня. И никогда — с сегодняшнего.
Максим подождал, пока уйдет Кармелита. И при этом все же не дал себе заплакать. Хотел уйти, но не мог этого сделать, пока не пришла Света. Мало ли, а вдруг она ключи не взяла?
Света пришла веселая, радостная, со всякими вкусностями к чаю: печенье, пирожные, бальзам, ликерчик… Увидев, что Максим собрался уходить, очень расстроилась:
— Вы что, уходите? Так нечестно. Я тут столько всего накупила.
Максим ободряюще улыбнулся:
— Спасибо, но ты уж извини. Пора. Кармелита вообще давно ушла. А я тебя ждал, чтоб попрощаться.
— А это все куда, кому? — Света показала на покупки.
— Извини, Светочка. Но мне пора. Девушка махнула рукой:
— Да ладно, иди. Вот так — делай людям добро.
— Пока, Света. Спасибо тебе — ты настоящий товарищ!
Едва выйдя за ворота, Максим встретился с Антоном. Тот, правда, его не сразу заметил — мешал большой, ярко упакованный сверток в руках. Зато уж когда заметил, то удивился неимоверно:
— Ну и что ты здесь делаешь?
— Ничего.
— Ничего себе ничего! Тебе что, одной цыганочки мало. Да? Решил еще и за Светкой приударить?
— Дурак!
— Не спорю. Конечно дурак, что за двумя не бегаю, как ты, умный.
— Отстань, Антон! Это не твое дело, что я здесь делаю!
— Не мое? Да? Ты всегда стоишь у меня на пути, Максим Орлов!
— Да вот, к сожалению, не всегда.
— Интересно, что это ты имеешь в виду?
— Бульдозер на кладбище, как это не удивительно. Ну что молчишь?
Возразить нечего?
— Да, положим, бульдозер на кладбище пригнал я. Но отец начальником оставил тебя, и ты недосмотрел.
— Слушай, да ты совсем совесть потерял. Хвати разводить демагогию. Ты же просто подставил меня.
— Хочешь сказать, я виноват в твоем увольнении?
— Конечно! А кто же еще?
— Ты! Ты сам виноват. А что же ты не защищался? Надо было отцу сказать правду, если такой весь белый, пушистый и невиновный, Максим посмотрел на Антона с брезгливостью: вот этого человека еще совсем недавно он считал своим лучшим другом…
— Я все понял. С тобой бессмысленно говорить. Ты знаешь, честно говоря, я даже рад, что мы теперь вместе не работаем.
— Ты знаешь, я тоже рад этому.
— Прекрасно! И еще, я очень доволен, что больше никогда в жизни не буду иметь дело с таким вот редким…
Антону уж очень не хотелось слышать окончание фразы:
— Стоп! Стоп! Ты выражения-то выбирай! Ладно?
— А то что? Что случится? Что? У меня уже хуже не будет. А еще… я не удивлюсь, если узнаю, что меня из-за тебя порезали.
— Из-за меня?
— Из-за тебя!
— А я-то здесь причем! Меньше за цыганочками бегать надо!
— Что?! Повтори!
— С удовольствием! Меньше за цыганочками… Теперь уж Максим не дал договорить и, схватив Антона за шею, прижал его к стене.
И тут светлым ангелом миротворцем явилась Света.
— Максим, Антон, что случилось? Прекратите!
— Да так, поговорили, — Максим отпустил Антона и, резко развернувшись, пошел прочь.
Антон же остался стоять, с цветастым подарком в руках. Вид у него был жалкий. Впрочем, именно так он и хотел бы выглядеть в эту секунду.
— Ой, горе ты мое! — выдохнула Света. — Пошли чай пить…
Вот и пригодились все светины покупки. Было хорошо, уютно. Тянуло на откровенность.
— Ну? Признавайся, — в конце концов не выдержала Света. — Что у вас там с Максом произошло?
— Да ничего. Он же сказал тебе — просто поговорили. И все.
— Ага. Слышала я, как вы "просто поговорили"! На весь подъезд.
— Ну, немного погорячились. С кем не бывает? Свет, ты лучше другое скажи. Я… сегодня… могу у тебя остаться?
— В смысле?
— Я могу у тебя переночевать?
— Нормально. А как же отец?
Света уже знала, что никакой отец сегодня не придет, но, на всякий случай, хотела проверить реакцию Антона.
Но ведь и Антон знал, что Форс сегодня уезжает с ночевкой. Поэтому он вполне мог себе позволить изысканно благородное поведение.
— А что отец. Поговорю с ним по-мужски. Объясню, что так сложились обстоятельства… Не в мою пользу.
— Господи! Какие обстоятельства? Что там у тебя еще случилось?
— Я не могу сегодня прийти домой…
— Почему?
— Отец послал меня на заправку работать, соответственно, заправщиком. А я туда пришел и надебоширил.
— Молодец! И зачем? Неужели непонятно, что это просто воспитательные работы…
— Светочка, давай не будем об этом… Знаешь, я сегодня уже устал говорить на эту тему. Просто скажи, я могу у тебя остаться?
Света задумалась.
А Антон тем временем начал разматывать подарок, который принес.
Ну, тут уж никакое женское любопытство взаперти не удержишь.
— Ой! А что это у тебя? — спросила Света.
— Эхо? Так, пустячок, безделушка. Вещица одна. Подарок. Тебе.
— Мне? — Да!
Под яркой оберткой оказался солидный футляр. А в нем…
Антон достал из футляра саксофон.
Света всплеснула руками в восторженном изумлении.
— Ой! Неожиданно!
— Я бы сказал, оригинально, — сказал Антон, вспомнив пожелание Форса.
— Да уж, оригинальней не придумаешь! А по какому случаю?
— А обязательно нужен случай? Я просто хотел тебе сделать приятное. И все. На, бери!
Света взяла саксофон, повертела его так и этак.
— Слушай, а ты играть на нем умеешь?
— Нет.
— И я не умею.
— Я не понял. Тебе что, не нравится?
— Почему? Нравится. Очень нравится…
Какая же загадка скрыта в красивых, неожиданных и бесполезных подарках!
Почему так происходит — бог весть! Наверно, для того, кто их получает, бесполезность становится синонимом бескорыстия.
Света вертела серебристый инструмент в руках. И мысль, вертевшаяся у нее в голове, была настолько же глубока, насколько логична: "Ну разве может быть плохим человек, который принес такой неподражаемо красивый подарок?!"
— Ладно, оставайся. Но учти, спать будешь на раскладушке!
— Конечно. Хорошо. Спасибо… — сказал Антон и подумал, что, пожалуй, те же слова стоило сказать в обратном порядке. Смысл тогда получился бы несколько иной. Более игривый что ли…
За неделю заброшенный театр совершенно преобразился. Спасибо Баро.
Бригада ромалэ-строителей поработала как для родных. Нет, это, конечно, еще не конфетка. Но репетировать уже можно. Еще неделька — и можно давать представления!
А цыгане в театре, на репетициях все как-то распушились, окрылились.
Каждый мужчина чувствовал себя Николаем Сличенко. Каждая женщина — Валентиной Пономаревой. Все радостно обсуждали, что, где, как можно приладить, и кто откуда будет выходить.
Более того, у каждого открывались новые таланты. Скажем, на дощатом полу выяснилось, что Степан потрясающе бьет чечетку. А уж когда в степ-кордебалет к нему поставили детишек Розауры, номер получился — хоть сейчас за телевидением посылай.
Однако же, и это все были пустяки, пока однажды на репетицию не пришел, чуть смущаясь, Сашка.
Бейбут встретил его с широкой улыбкой:
— А, Сашка! Заходи, заходи. За шкуркой медвежьей пришел? Созрел все-таки для большого искусства?
— Да нет, — нерешительно сказал Сашка. — Я лучше спою… можно?
— Чего? — удивился Бейбут. — Ты же раньше не пел!
— Ну, не пел. А теперь попробую. Можно?
— Ну что ж, попробуй, — великодушно ответил главный режиссер Бейбут и прокричал на весь зал. — Так. Тихо все! Сашка петь будет!
Все заинтересовались, подтянулись к сцене. Что Сашка за певец, в таборе знали. Поэтому раздались смешки.
Но Сашка мужественно вышел на сцену, откашлялся и..
Да, действительно запел. А не заорал, как это у него получалось раньше.
Пел он классику — "Очи черные". И как же у него, черт возьми, здорово получалось. Как точно, как страстно интонировал он в нужных местах. И голос сильный. И слух, оказывается, — безукоризненный. Просто человек раньше не верил в себя, а теперь — поверил!
Сашка допел романс. И в зале повисла та недолгая пауза, когда еще никто не хочет верить, что песня закончилась. Но все уже понимают, что это так. И в следующее мгновение цыганский зал неистово зааплодировал. Многие кричали: "Браво!". Весело, смеясь, но в то же время серьезно, без издевки.
Сашка смотрел со сцены с испугом: а вдруг насмехаются?
Но аплодисменты не смолкали. Да нет, похоже, и вправду понравилось.
— Ну и голосище! — высказал всеобщее мнение Бейбут. — Что ж ты раньше-то молчал?
— А то! Хотя, если честно… Я, в общем-то, и сам не знал…
Все опять засмеялись. И тут же начали подкалывать:
— То-то ты Сашка в пизной у Маргоши дольше обычного засиживаешься.
Мы-то думали "амор" или "аморал", а там "репертуар".
— Да не "репертуар", а "репетиция", бестолочь! — возразил кто-то в зале.
— Да нет же, нет! — высказал кто-то еще одну версию. — Это у Сашки от пива голос прорезался.
И, удивительная вещь, юморной, взрывной Сашка ничего никому не ответил (вот что искусство с человеком делает). Он только робко спросил у Бейбута:
— Так как? Я буду выступать?
— Ну что, ромалэ? Дадим Сашке шанс? — повернулся Бейбут к залу.
— Да! — в один голос ответили цыгане.
Перед тем как выехать из Управска, Форс решил заглянуть на огонек к Зарецкому.
А Баро сидел за столом озадаченный донельзя. Перед ним был чистый лист бумаги. Он его нашел пару минут назад под телефонно-факсовым аппаратом. Если говорить строго, лист был не совсем чистый — факсовая бумага с реквизитами того, кто отправлял это странное послание. Но кроме этих официальных цифирок на листе не было ничего, ни единого знака! Баро проверил телефон по справочникам. Оказалось, это номер приемной Астахова.
Интересно, что бы это все могло значить?
Баро протянул Форсу факсовый лист.
— Вот! Оказывается, неделю назад пришел факс от Астахова.
— Да-да, очень интересно, — Форс взял бумагу повертел ее и так, и этак. — Забавно! Это что, новый вид факсовой тайнописи. Его как, надо над огнем подержать? Или уксусом протереть, чтоб текст выступил? Не удивительно, что вы неделю над его разгадкой бьетесь.
