— Нет же, я его только сейчас нашел, — Баро смутился, ему как руководителю было стыдно за такую свою несобранность. В таких случаях он всегда ждал, что за спиной люди скажут: "Ну что с него взять — хоть и бизнесмен, а цыган!". — Понимаешь, он под телефон завалился, а я не заметил.
— Ничего, Баро, не расстраивайтесь, всякое бывает! — успокоил его Форс. — Вашей вины тут никакой. Это, по-моему, ваш оппонент над вами издевается…
— Нет, я так не думаю.
— Зря. Сегодня он вам улыбается, а завтра вонзит нож в спину. Вспомните про кладбище.
— А причем здесь кладбище?
— Как вы не понимаете? Он не считает вас серьезным противником.
— Я думаю, надо у него самого спросить, что означает этот пустой лист.
Может, у него просто факс сломался
— Ну, как же! Вот именно на письме к вам факс и сломался. Что тут выяснять. Пустой лист означает нежелание с вами разговаривать. Он дает вам понять, что разговор закончен. Кладбище — его, что бы вы ни говорили.
— Что же делать? Я не могу больше ждать.
— Абсолютно с вами согласен. А потому предлагаю перейти к ответным действиям.
— Не понял.
— Он пытался уничтожить цыганское кладбище. И не раскаялся в этом. Ведь так? Почему бы вам не уничтожить, скажем, одну из его заправок?
— Нет, ну это не выход.
— Согласен. Не выход. Но демонстрация силы. Таким образом вы покажете ему, что с вами шутки плохи.
— То есть, ты предлагаешь мне действовать его же методами.
— А что делать, если он по-другому не понимает. Баро промолчал в ответ.
Пауза затянулась.
Форс посмотрел на часы — пора ехать. Нужно подстегнуть разговор.
— Вы столько времени ничего не предпринимали. Ждали, когда он вернется из Москвы. И что?
— Да… Дождался чистый лист бумаги, — задумчиво сказал Баро.
— Вот именно. Пора показать ему свою силу.
— Не знаю, может быть… Но сейчас я ничего предпринимать не буду.
Разве что после праздника…
Почувствовав слабинку, Форс решил додавить Зарецкого:
— Баро, ну нельзя в бизнесе быть таким добрым. Вы только все затягиваете. Признайтесь, вы же согласны со мной в том, что пора показать ему силу???
Но Баро не любил, когда на него давят слишком сильно. И соскользнул с крючка:
— Пока не знаю…
"Да, чуток не рассчитал, перестарался, — подумал Форс, отъезжая от дома Зарецкого. — Ничего, в следующий раз добью его… Но Олеся, Олеся-то какая умничка. Я-то думал, она вообще ничего не отправила, а она передала по факсу чистый лист. Супер! Блестяще! Даже я такого бы сам не придумал! И Баро тоже хорош. Я про это письмо уже и думать забыл, а он только сегодня факс нашел.
Хотя… Что с него взять — хоть и бизнесмен, а все же цыган!"
У Кармелиты созрел план, может быть, немного наивный, но очень многообещающий. И ей не терпелось выложить все отцу. Но, как назло, у того засел Форс. К счастью, недолго. Как только юрист покинул дом, Кармелита решительно зашла в кабинет. Баро посмотрел на нее тяжелым отцовским взглядом:
— Здравствуй, дочка!
— Здравствуй, папа… Мне нужно сказать тебе…
— Я готов тебя выслушать, но сначала хотел бы узнать — зачем ты убегала? И где ты была на этот раз?
— Папа, ну что ты все об одном спрашиваешь? Ты и сам все знаешь.
— Я хочу, чтобы ты сама мне об этом сказала… Ну, что ты молчишь?
— Папа… прости меня… Но, но… убери от меня этого охранника…
— А ты опять — то в двери, то в окно?
— Нет., Понимаешь, папа, чтобы птица не улетала из клетки, клетка должна быть открыта. Сегодня я не от тебя сбежала, а от твоих слов. Ну, и от Рыча тоже… Отец, я же не заключенная! Я не могу жить постоянно под присмотром. Пойми.
— Дочь, и ты пойми меня. Я не хочу, чтобы ты попала в какую-нибудь неприятную историю.
— Да какую историю! Да ты хоть раз можешь вспомнить, чтобы я сподличала или кого-то подвела?
Сердце Рамира сжалось от любви к дочери. И Кармелита почувствовала, как изменился его взгляд:
— Что ты на меня так смотришь? Баро улыбнулся:
— Земфира правду сказала. У тебя действительно мой характер.
— А то! — выдала Кармелита знаменитое Сашкино восклицание. — Ну конечно. Я же твоя дочь!
Баро встал со своего массивного кресла, подошел к дочке, обнял ее за плечи, усадил на диван, сам сел рядом. И посмотрел в лицо, выискивая черты Рады. Потом опустил глаза и сказал:
— Зря я не женился после смерти твоей матери.
— Это тебе тоже Земфира сказала? — ревниво спросила Кармелита.
— Дочка-дочка, глупо ревновать к тому, чего не было. Я ведь старался, воспитывал тебя, как мог, но… теперь вижу, что этого не хватило…
— Почему?
— Ну, вот ты выросла взрослая. В детстве-то все с пацанами играла. И теперь, вишь, из окон прыгаешь.
Кармелита засмеялась. А ведь отец в чем-то прав, — Пап, я больше не буду.
— "Больше не буду", — передразнил ее Баро. — Эх, дочка-дочка, никакая ты не взрослая… Была бы мать… тебе бы такое и в голову не пришло.
— Но почему?
— Потому что женское воспитание тоньше, мудрее. Отец, как бы ни любил, все равно никогда не поймет так, как мама…
— Не-а. Ну что ты, папочка! Меня бы никто не воспитал лучше, чем ты.
Баро поцеловал Кармелиту в лоб. Вот ради таких слов стоит жить и рожать детей. Вот только умирать, как Рада, не стоило…
И Кармелита почувствовала такое единство с отцом. Казалось, что ни скажи, он все поймет…
— Да… папа… я давно тебе хотела сказать. Я так хочу учиться…
— Учиться? — удивился Баро. — Ты же и так школу закончила. Можно, конечно, на бухгалтера пойти в нархоз. Будет мне помощница…
Кармелита про себя усмехнулась: "на бухгалтера, в нархоз". Вот он, предел отцовской фантазии!
— Нет, папа, я хочу учиться на артистку.
— На артистку? — Баро удивился еще больше. — Зачем учиться? Вон, иди к Бейбуту в театр, выступай. На артиста цыганке учиться не надо. Каждая цыганка — с рождения артистка!
— Нет, папа, я хочу поехать в Москву учиться. По-настоящему.
— Вот замуж выйдешь. И если тебе муж разрешит ехать в Москву, тогда поезжай, — в голосе Зарецкого вновь зазвучал металл.
Кармелита встала с дивана.
— Папа, ты меня не понял, — металлические нотки появились и у нее. — Нет, отец, ты меня совсем не понял. Я хочу сначала получить образование. А потом уже думать о замужестве.
— Что значит "потом"?
— "Потом" — значит, после того, как я стану самостоятельной…
— Это тебя твой гаджо научил? Никуда ты не поедешь!
— Никто меня не научил! У меня своя голова есть! Ты же сам говорил, что я очень талантливая?
— Да, говорил. Но если ты поедешь в Москву, этот гаджо поедет следом за тобой!
— С чего ты взял?
— С того! Потому что я сам мужчина! Я знаю, что у него на уме. Уехать!
Учиться! Или развлекаться там с этим оболтусом? Никуда не поедешь.
— Ну, папа!
— Я все сказал!
Кармелита пантерой выскочила за дверь, Баростал барсом ходить по кабинету.
Вот и поговорили отец с дочерью…
Да, жизнь трудная штука…
Пожалуй, каждый парень, ночевавший хоть раз в жизни в одной комнате с симпатичной ему девушкой, надолго запомнит — каково это, если она спит на другой кровати.
И хоть студия в форсовом доме у Светы большая… И хоть раскладушку Антону она поставила в самом дальнем углу своей студии (дальнем от ее кровати)…
Несмотря на все эти "хоть", Антону было очень трудно. Но и подойти к ней он боялся. Куда девалась его обычная смелость в отношениях с девушками?
Стоило ей сказать "нет", он с рабской покорностью подчинялся ее приказу и покидал поле боя. А ведь раньше это "нет" было только началом долгой, увлекательной игры, И порой (пятьдесят на пятьдесят) переходило в "да".
Но только не со Светой…
В конце концов, Антон не выдержал, откинул покрывало и с кошачьей осторожностью ступил на холодный ночной пол. Потом пошел в направлении светкиной кровати. Шел медленно, вспоминая, что где стоит в этой студии, чтоб в темноте ничего не завалить.
И вот уж ее кровать совсем близко. В лунном свете светино лицо было даже прекрасней, чем всегда. Антон остановился и долго-долго смотрел на нее.
Вспомнилась картинка из детской книжки — Спящая царевна. Сейчас он ее поцелует в уста сахарные и разбудит. А там — что будет, то будет.
Антон медленно наклонился над ее лицом. До губ принцессы осталось совсем немного.
Но тут уста сахарные приоткрылись и произнесли. Медленно, громко, отчетливо:
— Даже и не думай!
И Антон понуро поплелся обратно на раскладушку. По пути он завалил станок с новым холстом, табуретку, два стула и футляр с саксофоном.
Заснул Антон только под утро. Но зато уж сном совершенно мертвым.
По крайней мере, когда Света начала его расталкивать, он по-детски сморщился и начал отбиваться от нее подушкой.
— Прекрати, хулиган! Вставай! Во сколько тебе на работу?
— На какую работу? — Антон с трудом открыл глаза. — Я никуда не пойду.
— И зря. Вот мой отец никогда не предлагал мне работу. А если бы он это сделал, я бы, наверно, очень расстаралась. И очень обрадовалась…
— Ты думаешь, быть заправщиком это предел моих мечтаний?
— Я этого не говорила. Но любая карьера начинается с первой ступеньки.
— А что же в таком случае высшая ступенька? — Антон окончательно проснулся. — Наверно, это когда тебя признают лучшим в мире заправщиком и вручают почетную грамоту, которую можно повесить на стенке и показывать внукам и правнукам?
— Ну вот, ты сказал такую длинную фразу. И это именно то, чего я хотела!
— Почему? — удивился Антон.
— Потому что это значит, что ты окончательно проснулся. И можешь идти на работу. Кофе будешь?
— Буду, — буркнул Антон.
Надо же, даже в такой мелочи девчонка его переиграла.
А может быть, именно это ему в ней и нравилось?..
Максиму этой ночью тоже плохо спалось. Все обдумывал, как бежать из города. И главное, куда. Сны снились редкой красоты — с видами далеких стран. Что-то среднее между Жюлем Верном, Индианой Джонсом и "В поисках Немо".
Встал, как из пушки разбуженный, в шесть утра.
И понял две важные вещи. Во-первых, заснуть уже не получится. А во-вторых, нужно идти к Палычу в котельную. Впрочем, второе неотвратимо вытекало из первого.
Стучался робко. Палыч, конечно, встает рано. Ну а вдруг именно в это утро он еще спит, Но Палыч не спал:
— О! Максимка! Привет, проходи, садись за стол. Я сейчас, быстренько…
Не могу оторваться. Полстранички осталось — "Хитопадешу", блин, дочитываю.
Палыч уставился в книжку со своей знаменитой интеллигентской полочки.
Максим разглядел по обложке, что это что-то индийское.
Палыч с чувством произнес последние строчки:
— "Да будет так, — сказал Вишнушарма. — И да будет с вами всегда мир и счастье", — громко закрыл книгу. — Ну как, Максим, "будет с вами всегда мир и счастье"? Или нет?
— Не знаю, Палыч, не знаю!
— Расскажи-ка еще раз, как ты ее увидел, о чем говорил?..
— С Кармелитой?
— Нет, с Рубиной!
— У-у… Палыч, да у тебя, я смотрю, сердце тоже не на месте. Ты что, до сих пор думаешь о Рубине?!
— Я? Нет… нет… Не говори чепухи…
— Отказала твоя Рубина в помощи. Говорит, все равно ничего не поможет.
Наша любовь против их обычаев!
Палыч задумчиво посмотрел в уголок, где стояли бутылки. Под такое настроение, конечно, пошла бы водочка. Но начинать такое дело с самого утра — непорядок…
И Палыч достал из холодильника две бутылочки пива.
— Что делать-то, решил?
— Да, пожалуй. Что ж мы, хуже тебя с Рубиной? Думаю, сбежать с ней — и все дела!
— Ну, сбежите… Допустим, даже не догонят вас, что вряд ли. Дальше-то что?
— А дальше?.. Дальше. Понимаешь, Палыч, я смотрю, что происходит, и другого выхода не вижу.
— Вот это ты зря. Ибо, как сказано в "Хитопадеше": "Никогда не пугайся того, что слышишь, пока не понял того, что происходит". Ты-то в себе уверен, что так уж ее любишь? И уверен ли, что она тебя так любит? Она, вообще, согласна бежать с тобой?
— Думает… А я уже бросил думать, собираю вещи.
— А если она не осмелится бежать из родительского дома?
— Палыч, я что-то не пойму. Ты чего добиваешься? Хочешь, чтобы я передумал?
— Да нет! Просто волнуюсь я за тебя.
— Не трави душу, Палыч, сам волнуюсь. Но решение я принял, а вот правильное оно или нет, как говорится, покажет время!
— Да, такие у нас времена!
— Не могу я, Палыч, оставаться в этом городе. Я здесь все потерял. Все, кроме Кармелиты!
— Молод ты еще, Максим… У тебя вся жизнь впереди. Знаешь, как говорил мудрый Вишнушарма: "Тот, кто, желая добра своему близкому, возьмется за дело, в котором ничего не смыслит, пользы не принесет, а сам пострадает".
Найдут ведь вас!
— Не найдут. Мы уедем туда, где нас никто не найдет.
— Цыганская почта — страшная сила. Вы от города отъехать не успеете, вас уже догонят.
— Не догонят.
— И всю жизнь будете жить в страхе? Максим вспылил маленько:
— Вот что, Палыч, я не знаю, что там говорит твой Вишнушарма с Брахмой вместе, но лучше жить в страхе вдвоем, чем по одиночке плакаться, что жизнь зря проходит!
И тут же посмотрел на друга с тревогой — не обиделся ли старик?
Палыч, однако, только грустно улыбнулся и сказал:
— Дай Бог тебе удачи, Максим.
Репетиция шла вовсю. На сцене цыгане повеселели, раззадорились. И только Миро сидел в сторонке ото всех, грустный. И все прокручивал свой недавний разговор с Кармелитой, состоявшийся на неделе. Миро приехал, чтобы забрать ее на репетицию. Дома никого не было.
Кармелите было совсем худо, она забилась в уголок, как раненный воробышек:
— Уходи, Миро! — сказала. — Дай мне побыть одной!
Миро ответил тепло, по-мужски, без обиды:
— Я не оставлю тебя одну. Такую… Там люди, музыка. Я без тебя отсюда не уеду.
— Ты не понимаешь, Миро…
— Понимаю! Ты, наверно, опять с отцом поссорилась, злишься на него!
Может, он и не прав, только…
Миро подошел к Кармелите, сел перед ней на корточки:
— Только и ты пойми меня: я не враг тебе, я все, что хочешь, для тебя сделаю… Чего ты хочешь?
Кармелита медленно встала с кресла, повернулась спиной, подошла к окну.
И произнесла тихонечко, едва слышно:
— Откажись от меня…
— Что?
Кармелита повернулась к нему лицом. Посмотрела по-цыгански дерзко, открыто, откровенно: глаза в глаза.
— Откажись от меня!!! Миро ответил тихо и твердо:
— Ни за что…
— Я не хочу замуж, Миро, не хочу, понимаешь?! Не хочу замуж!
Миро молчал.
— По своей воле — я за тебя не пойду, тебе придется взять меня насильно!
— А насильно я не хочу, — наконец-то выговорил Миро.
— Иначе не получится.
— Кармелита, я не буду тебя торопить… Пройдет время и…
— Время ничего не изменит, Миро…
— Почему?!
— Я люблю другого…
Она впервые сказала об этом так откровенно, прямо.
— Кто он?! Тот русский, с которым я тебя видел? Максим? Что ты в нем нашла?!
Какой вечный и какой глупый вопрос. И не объяснишь ведь, что в нем нашла. Главное — что его нашла.
— Он — не цыган! Не быть вам вместе!
— А это мы еще посмотрим.
— Да пойми же ты! У них своя жизнь, у нас — своя. Вы не будете счастливы…
— И без него я не буду счастлива.
Миро как хлыстом ударили. Но он не дал себе взорваться:
— Не торопись, Кармелита, подумай! Даже если ты… даже если вы с ним будете вместе — это ненадолго, это быстро закончится!
— Миро, ты зачем сюда пришел, морали мне читать?! У меня для этого есть отец!
Он нашел в себе силы улыбнуться:
— Нет, я приехал забрать тебя на репетицию.
— Хорошо, я поеду, но при одном условии…
— Что я тебя замуж силой не возьму? — Миро горько улыбнулся. — А разве ты думала, что может быть иначе? Не возьму, не беспокойся…
— И еще, — с мольбой сказала Кармелита. — Сватов ко мне без моего согласия не засылай, ладно?
— Конечно… Одно с другим всегда ходит под руку. Или не ходит…
…В зал зашла Рубина. Бейбут выделил ей в театре комнатку, которую тут же громко провозгласил "Салоном гадальных услуг".
Миро вскочил, подошел к Рубине и… замялся, не зная, как сказать: Рубина шутливо погрозила ему пальцем:
— Хочешь, чтобы я тебе погадала? — Да…
— Ты знаешь, по обычаю, на новом месте, чтобы была удача, надо погадать самому близкому человеку. А кто же мне тут ближе тебя, сынок. Хочешь знать правду? — уже совсем профессионально, не по-домашнему произнесла церемониальную фразу.
— Хочу.
— Ну тогда начнем.
Рубина протянула Миро карты:
— Тащи…
И пошло гадание.
— Удача! Любовь! — распознавала Рубина знаки судьбы. — Сватовство, тащи, еще тащи… Ну, так выходит, что все у тебя сладиться с Кармелитой, все будет хорошо.
— Правда?
— Еще тащи, еще… Правда, ты же видишь.
На радостях Миро хотел сказать что-то хорошее, доброе, обнимающее весь мир. Но вдруг заметил, как резко помрачнело лицо Рубины.
— Что-то не так?
Рубина промолчала. Собрала карты, дала их Миро в руки, потом опять разложила.
— Вот, что я тебе скажу, парень, не спеши засылать сватов.
— Почему? Ты ведь только что сказала…
— Ну, сказать-то сказала, только вот…
— Что, что ты видишь, Рубина?
— Вижу кровь.
— Чья это кровь?
— Просто кровь! Карты не могут сказать чья. Я вижу страшное препятствие.
— Так я тебя и спрашиваю, какое? На этот раз гадалка ответила не сразу:
— Я вижу третьего.
— Значит, все-таки третьего… — Миро отвернулся и уже шепотом, про себя, сказал. — Ну что ж, я даже знаю, кто это. И знаю, что делать…
Миро пошел на сцену к Бейбуту, но не для того, чтобы участвовать в репетиции, а чтоб отпроситься с нее.
Максим вернулся в свой номер. После разговора с Палычем он чувствовал себя совершенно опустошенным. В дверь постучали.
— Да, — ответил Макс. Вошел Миро.
— Здравствуй.
— Привет… — удивленно сказал Максим.
— Узнаешь меня?
— Конечно. Нас судьба не первый раз сталкивает.
— Я жених Кармелиты. Она тебе об этом говорила?
— А ты драться пришел или поговорить?
— Поговорить, — улыбнулся Миро. — А там видно будет.
— Тогда садись, поговорим, — засмеялся в ответ Максим. — А после уж вместе смотреть станем.
Сели напротив друг друга.
Миро посмотрел на портрет Кармелиты:
— Я вижу, ваши отношения далеко зашли.
— Ну, наверно, не дальше, чем твои? Ты же сказал, что ты жених.
— Об этом еще наши отцы сговорились. Мы с ней тогда совсем маленькими были. Детьми.
— А теперь?
— А теперь большие. И все зависит только от Кармелиты, как она скажет, так и будет.
— То есть ты хочешь сказать, — оживился Максим. — Что жених Кармелиты, в общем-то, может и не стать ее мужем?
— Я хочу сказать, что она это решит сама. Разговор прервался. Потом сам собой восстановился.
— А теперь откровенность за откровенность. Что у вас с ней было?
— Ничего. Просто встречались…
— Просто встречались?
— Да. Просто встречались. Интересно, какого ты о ней мнения, если мне такие вопросы задаешь?
— Дело не в этом. Просто я тебя плохо знаю.
— Посмотри мне в глаза и узнаешь. Ничего плохого в отношении Кармелиты я никогда не делал и никогда не сделаю.
Миро подошел к портрету.
— Она, она… — хотелось сказать красиво, точно, а получилось как-то совсем по-простому. — Она очень хорошая девушка…
Максим встал рядом, из-за плеча Миро посмотрел на портрет:
— Да… Хорошая… И что же мы будем делать?
— Давай так: она сама сделает выбор. Согласен?
— Согласен. Только потом в случае чего не обижаться. Согласен?
— Согласен. Только, вот что, — сказал Миро. — Пойми меня правильно. Я могу отвечать только за себя. За других я не смогу поручиться.
— В смысле?
— У цыган свои законы. Слово родителей для нас очень много значит.
Максим опять улыбнулся:
— А для нас, слава богу, главное — чувства. По рукам?!
— По рукам!
Пожали друг другу руки, совсем как при самой первой встрече, когда Миро отвел пистолет Рыча от Максима.
Ушел Антон рано. Вел себя по-джентльменски. Оставил шутливую записку: "Спасибо, мне все очень понравилось!". Света решила, что ему понравилось ее "Даже и не думай". Нет, все же он не так плох, как о нем говорят.
Света быстренько собралась и поехала к Кармелите. Выезды на пленэр Баро не приветствовал, но принимать гостей дома дочке разрешал. Кармелита сидела одна в своей спальне, когда раздался стук в дверь.
— Привет, Светка.
— Привет. Извини, что так рано, но я умираю от любопытства, хочу лично услышать…
— Что?
— Что вы с Максом решили?
Кармелита, как настоящая актриса, сделала эффектную паузу.
— Он предложил мне бежать вместе с ним.
— Что? Поздравляю, это супер! А почему ты расстраиваешься? Радоваться надо.
— Знаешь, как я боюсь…
— Подожди, подруга, а чего ты боишься? Хуже не будет. Если бы мне любимый человек предложил с ним бежать, я бы ни секунды не думала.
Кармелита улыбнулась грустной улыбкой мудрой, много пережившей женщины:
— Нет, милая. Это тебе сейчас так кажется. Подумай, как я оставлю отца… Он ведь мне этого в жизни не простит.
— Ой, ну что отец? Он же тебя любит. Посердится-посердится, а потом внуков нянчить будет.
— Нет, ты просто его не знаешь. Я-то знаю, он мне никогда не простит.
— Почему?
— Во-первых, потому что собралась бежать. Во-вторых, потому что бежать собралась с гаджо!
— Гаджо? Ну гаджо, но он же любимый гаджо! Так какая разница!
— Большая разница, Света. Для цыган — большая.
— Ну что за дикость, Кармелита. Слушай, ты же современная девушка!
— Современная, Света, современная. Но не настолько, чтобы отречься от своего отца…
— Понятно. Страдания выбора. Ну ничего. Ты думай. Слышишь? Думай, от этого вся жизнь зависит. А я поеду… Мне нужно… машину заправить. И встретиться кое с кем…
Кармелита все не отвечала. Тяжкие думы — такое дело: как нырнешь, так не вынырнешь. Света дернула подружку за рукав:
— Э-э, Кармелита! Знаешь что, я тебе советую… Ты… в общем, лучше долго не думай.
Русские говорят: "Утро вечера мудренее". А цыгане: "Утренняя дорога легче вечерней".
Утром помудревший Антон с легким сердцем поехал на автозаправку.
Действительно, и чего это он вчера впал в истерику. Все будет хорошо. Он еще всех купит и продаст, но в десять раз дороже.
В общем, на работу, как ни странно, пришел в настроении более чем приподнятом.
Громко постучал в кабинет Игоря:
— Здравствуй, начальник!
— Здравствуй-здравствуй… А я уж думал, что ты здесь больше не появишься…
— Как видишь, появился.
— И даже вовремя. Будешь работать?
— Работы не боюсь, работать люблю. О чем речь? Буду!
— Да, но вчера ты отказался надеть униформу. А без нее я тебя на работу не допущу. Между прочим, согласно инструкции Николая Андреича Астахова от 1998 года.
— Да что ты говоришь? Очень мудрая инструкция. Припадаю к кладезю этой мудрости. Давай свою униформу.
— Что-то ты сегодня сговорчивый… Антон взял одежду и пошел к выходу.
— Но учти, — закричал вдогонку Игорь. — Даже твоя сговорчивость не спасет тебя от вчерашнего прогула!
— Я понял, о, начальник.
Работа шла так себе. Форма неудобная, кассирша колючая, клиенты кусачие.
Так и подмывает сказать… Но нет, нет, нельзя, — успокаивал себя Антон. И держался, держался…
Когда подъехала очередная машина, он даже не посмотрел на лицо.
— Молодой человек, машинку заправите?
Света? Лицо Антона просветлело. Но тут же он нахмурился. Зачем она приехала? Полюбоваться на чернорабочего Астахова?!
А Света хорошо поняла все его мысли, отразившиеся на лице.
— Антон, ну чего ты? Брось киснуть! Смотри, я тебе завтрак привезла.
Завтрак привезла! Прямо мамочка. Много было у Антона девушек. Но ни одна из них не привозила ему завтрак на работу.
— Спасибо, Света. Ты… Ну, в общем, спасибо. Пошли, — Антон показал в сторону беседки. — У нас там все перекусывают…
Уселись поудобней. Смотрели только друг на друга. И даже не замечали, что другие работяги посмеиваются, глядя в их сторону. Правда, негромко. Все же — астаховский сынок. Лучше с ним не связываться.
— Ну! — Света торжественно вручила Антону пирожки. — Поздравляю тебя с первым рабочим днем!
— Издеваешься? — мрачно спросил Антон, надкусывая пирожок. — Может, еще и жалобу накатаешь за задержку в обслуживании?
Светка улыбнулась:
— Антон! Ну хватит! Я, между прочим, приехала только ради тебя. Я здесь вообще не заправляюсь. Ты ешь, ешь.
— Спасибо. Вкусно. А что ты здесь не заправляешься? Заправка, по-моему, на самом удачном месте. Тут столько народу за день проезжает…
Света засмеялась:
— Вот, то-то и оно!..
Антон закашлялся. Девушка протянула ему бутылку с минералкой.
— Ну вот, закашлялся, как ребенок. Запей, подавишься!
Заправщик Антон сделал несколько глотков, еще раз прокашлялся и, наконец, спросил:
— Так что за "то-то и оно"?
— Все очень просто. Место бойкое. Управских бывает мало. А те, кто издалека и далеко едут — клиенты временные, чего ими дорожить? Вот потому бензин здесь часто паленый. Так что я тут не заправляюсь. И если бы не ты, в жизни не приехала бы сюда.
