А как старый канцлер помер, упокойся его душа у ног Иллара, так заказы пошли один за другим. Каждый дворянин желает у себя в спальне бюст канцлера иметь. Говорят… — Лилин нагнулась к подруге и зашептала ей на ухо, — говорят, сам Император указ издал, у кого из баронов не будет в спальне бюста покойного канцлера, того сразу за ноги к оленям, и по площади, чтоб знал впредь. А имущество того барона раздадут пахарям. Так вот…
Джина с улыбкой отмахнулась.
— Не говори ерунды, сорока… Лучше скажи, как у тебя с Миртой?
Лилин вдруг густо покраснела и смущенно обнажила плечо. На плече красовался здоровенный багровый рубец.
— Вот! — Лилин с гордостью ткнула пальцем в рубец. — Видала? Это он кнутом, и еще… За груди тискал. И цепочку подарил. — Девушка поправила на плече накидку и показала Джине тонкую бронзовую цепочку с зеленцой. — Наверное, скоро поженимся!
Джина, сморщив очаровательный носик, оглядела рубец и произнесла:
— Ну, и Иллар вам в помощь…
— Ну, а ты уже когда женихом обзаведешься? — Лилин прижала цепочку к груди и уставилась на подругу большими зелеными глазами, — вот, я слышала Кукус к вам зачастил, парень он что надо, у самого придворного ювелира в подмастерьях ходит.
Джина протянула руку и расправила спутавшиеся стебли алой пиддии.
— А зачем? Мне и с госпожой неплохо. Не хочу, чтобы меня кнутом хлестали, даже из большой любви.
— Эх ты. Дождешься, что папаша Пруст отдаст тебя какому-нибудь старику за десять серебряных колец…
— Не отдаст. Госпожа Ви пообещала, что сама мне жениха найдет. Доброго и умного.
— Да… — Лилин с завистью посмотрела на подругу, — госпожа у тебя хорошая. Не то, что мой. Фиалок нанюхается, весь в глине вымажется, как болотный боров… То палкой побьет, то рогатой жабой кричать заставит. И мальчиков ему каждую ночь водят. А вдруг Истребители Зла прознают, сохрани нас Иллар… Вот поженимся с Миртой, и пойду к нему жить. Он меня в обиду не даст.
Тут Джина заметила, что со стороны порта, через площадь к лавочке быстрым шагом приближается мужчина в поношенном кожаном доспехе, обычной одежде наемников. По имперским законам голова его была непокрыта, и легкий ветер раздувал длинные седые волосы. Джина поспешно подняла с пола корзинку с цветами и сунула Лилин в руки.
— Все, милая… Тебе пора. Тебя уже заждался твой хозяин. Давай-ка, поторопись. Пока тебя не начали искать с городской стражей.
— А…
Джина жестом прервала подругу.
— Все, беги-беги… Завтра приходи, поболтаем.
Лилин в замешательстве подхватила корзинку, и поспешила вниз по площади, то и дело оглядываясь назад.
Джина встала в дверях лавки, перегородив проход, и откинула назад густые темные волосы. Мужчина приблизился, посмотрел по сторонам, быстро оглянулся назад, потом, вытянув шею заглянул через плечо девушки в полумрак лавки. Затем, недобро сверкнув глазами, тихо проговорил:
— Я хочу увидеть твою госпожу.
Джина сложила на груди руки и покачала головой.
— Нет. Солнце еще высоко.
Мужчина положил правую руку на рукоять меча, а левой нервно потеребил кончик уса.
— Я знаю, что солнце еще высоко. Но мне срочно нужна твоя госпожа.
— Вы нарушаете порядок, господин. Вас уже увидели многие, и кому-то могла прийти в голову мысль о городской страже…
Наемник заскрипел зубами и прошипел:
— Ну так продай мне цветов, дура набитая, и позови госпожу. Или…
— Что «или»? — Джина с невозмутимым лицом протянула руку к ближайшему букету и вытащила один цветок.
— С вас четверть карата, господин…
Мужчина перед ней побледнел так, что казалось его вот-вот хватить удар. Он сделал два неуверенных шага к стене, облокотился на косяк и прохрипел:
— Он умирает… Он истекает кровью. Если он умрет — Молли скормит меня гурпанам… Пожалуйста, позови свою госпожу, и я принесу тебе топаз величиной с орех. — Он поднял на Джину усталые слезящиеся глаза.
Джина тяжело вздохнула и потерла ладонью лоб.
— Джайллар… Госпожа мне этого не простит.
Дибо, Айзек Термес, по прозвищу «Аведжийский Палач» — одна из ключевых фигур аведжийской политики в середине, конце 18-го века.
О том, как безродный странствующий монах прибился ко двору Великого Герцога Аведжийского известно немного. Некоторые сведения можно почерпнуть из доклада, представленного канцлеру Империи Марку Россенброку Тайной Канцелярией в конце семидесятых годов. В частности, удалось выяснить, что Айзек Термес Дибо происходил из рода рифдольцев-ренегатов, поселившихся на севере графства Эркулан, после гражданской войны в Королевстве в середине 12 века. О ранних годах Дибо не известно ничего, предполагали, что он совершил обычный для того времени путь — из многодетной нищей семьи в монастырский приют, затем сума, посох странника и попрошайничество на площадях. Возможно, что именно на дорогах Эркулана прожженный монах Дибо встретил молодого герцога Аведжийского Фердинанда, следующего из Траффина домой.
Первоначально, Дибо выполнял самую грязную работу — устранял значимых чиновников, которых Фердинанд заменял преданными людьми, подыскивал шпионов и соглядаев. Впоследствии Дибо организовал при аведжийском дворе некую секретную службу, подобие Имперской Тайной Канцелярии. Он привлек на свою сторону уртских корсаров, банды наемников и головорезов из граничащих с Аведжией стран, наводнил своими шпионами земли Атегатта и Королевства. Некоторые считали, что именно Дибо приложил свою руку к скоропостижной смерти старого герцога и несчастному случаю, оборвавшему жизнь наследника аведжийского престола Генриха, освободив таким образом трон для своего патрона, молодого Фердинанда.
Дибо благополучно пережил несколько покушений на свою жизнь, и сам в свою очередь немилосердно расправлялся с врагами. Возможно, что именно человек посланный Дибо отравил канцлера Империи Марка Россенброка, однако доказательств тому не было. Личный телохранитель Россенброка Мио Шуль, по прозвищу «Весельчак» собственноручно расправился со всеми подозреваемыми, оборвав все нити расследования, и сгинул в конце концов, при попытке проникнуть в Циче.
Во время войны 99 года Айзек Термес Дибо, командовавший гарнизоном Циче, исчез при странных обстоятельствах.
В зябких предрассветных сумерках пронзительно и тонко закричала птица. Черно-красный диск Второй Луны неспешно сполз к горизонту, а на востоке уже светлело, из-за мыса Дай-Корр потянулись вверх, разрезая низкие редкие облака, первые лучи восходящего солнца.
На холме, возвышающимся над самым заливом УртСарра, у костра, кутаясь в мешковатые рубахи, сидели мальчишки. Поеживаясь от утренней прохлады они поджаривали над невысоким пламенем кусочки хлеба и тихо переговаривались. Совсем рядом, в сотне шагов от костра возвышались развалины древнего монастыря. Изредка, то один из мальчишек, то другой бросали опасливые взгляды на осыпающуюся разрушенную башню.
