— Подожди, Пётр, я пойду вперёд, посмотрю, что там.
Она высунула голову за угол и осмотрелась.
— Никого. Пошли.
Они нарочито неспешно двинулись по коридору.
— Я тебе говорил, — улыбнулся Пётр, — Егор Васильевич ещё моего отца гонял.
— А почему ты сегодня снова опоздал?
— О! Я тебе такое расскажу! — глаза Ларина Петра оживились. — Пока все спали, я тихонько выбрался из школы и решил съездить к Ситникову…
Но похвастаться подружке утренним приключением Ларин не успел. На его плечо легла чья-то рука, причём не требовалось особой прозорливости для того, чтобы догадаться чья.
— Я правильно понял вас, мой юный друг? — услышал Пётр голос, который ничего хорошего не предвещал. — Вместо того чтобы тщательно исполнять пункт восьмой второго параграфа Дисциплинарного Уложения, где весьма категорично повествуется о причинах, могущих считаться уважительными для самостоятельных отлучек воспитанников из школы, или хотя бы лишний раз перечитать Дисциплинарное Уложение, что для вас весьма небесполезно, вы наведались в ангар инженера Ситникова?
Пётр скривился, как от зубной боли, и, собрав все свое мужество, повернулся назад. Завуч Егор Васильевич стоял перед ним во всей красе — невысокого роста ехидный тип, всего на две головы выше Ларина Петра, наголо обритый по последней преподавательской моде школы номер семь, с тонкими губами, в бордовом костюме с неизменной белой рубашкой, галстуком-бабочкой и свистком на тонком шнурке.
— Вы растеряны? Удивительно! — завуч явно чему-то радовался. — Что ж, замечательно.
Он протянул Соне и Петру специальные красные фишки, выдаваемые воспитанникам, уличённым в опоздании в классы.
— Это вам, Туманова, — к счастью, первая, но, полагаю, не последняя, — Егор Васильевич не скрывал непонятного ехидства. — А это вам, Ларин. Полагаю, не стоит напоминать, что у вас это уже четвёртая.
Ларин Пётр тяжко вздохнул. Нотация никак не подходила к концу:
— Ситников — не тот человек, знакомство с которым может пойти на пользу воспитаннику школы номер семь. Он — сумасшедший, и всё, что он делает, направлено на то, чтобы напрочь подорвать основы практической магии, особенно в столь незрелом юношеском мозгу, коим является ваш мозг, Ларин. Напоминаю вновь о том, что я не сомневаюсь в самых скорых неприятностях, которые может доставить вам поддержание этого знакомства.
— Вот уже в это я не поверю никогда, — пробурчал под нос Ларин Пётр.
Похоже, эта реплика вывела завуча из себя.
— Ларин, мне не нравится, помимо прочего, ваше отношение к учёбе. — Егор Васильевич явно вскипел. — Вам напомнить о судьбе, постигшей вашего отца? Надо заметить, что он был столь же дерзок и недобросовестен в следовании Дисциплинарному Уложению.
Очередь взбелениться пришла Ларину Петру.
— Я могу идти? — с вызовом спросил он, стараясь глядеть в глаза Егору Васильевичу особенно дерзко.
Завуч крепко схватил его за локоть.
— Ещё кое-что напоследок, — прошептал он в ухо Ларину Петру. — Думаю, сегодня после уроков вам незачем терять время, участвуя в конкурсе школьных рок-групп. Ваша группа играет крайне слабо, в особенности потому, что крайне слабо играете вы. И вообще способность хотя бы одного Ларина стать по-настоящему выдающимся волшебником и преуспевающим чародеем кажется мне очень сомнительной.
Усилием воли Пётр вынудил себя растянуть губы в улыбке, которая получилась не такой уж независимой.
— Семейные хроники всегда можно переписать, Егор Васильевич, — ответил он.
Конкурс школьных рок-групп, а их в последний год развелось по нескольку в каждом классе, планировалось устроить в спортивном зале школы номер семь сразу после обеда. Чтобы не тратить излишних усилий, воспитанники простейшими пассами возвели небольшое подобие сцены, на которой стояли музыкальные инструмент и динамики. Жюри из пяти человек уже усаживалось вокруг наколдованной сцены на вполне реальных стульях. Кроме одного старшеклассника, остальные члены жюри были преподавателями, причём отнюдь не молодого возраста. Пётр недоуменно пожал плечами — тоже, мол, мне, ценители хард-рока. Маловероятно, чтобы от них можно было дождаться какой-то положительной реакции. Председатель жюри поднёс к губам микрофон.
— Следующие, пожалуйста.
Пётр направился к сцене, на ходу надевая ремень Валеркиной гитары, которую тот отдал ему за ненадобностью после того, как окончательно разуверился в наличии у себя гитарных способностей. Ребята из его группы, в том числе сладкоежка Лиза, пошли следом. Быстро настроив инструменты, они уже почти было собрались впечатлить благодарную публику. Соня оказалась среди тех немногочисленных зрителей, кто протиснулся ближе к сцене, чтобы поддержать Ларина Петра аплодисментами.
— Мы готовы, — небрежно бросил Ларин Пётр в микрофон.
Председатель жюри кивнул:
— Начинайте.
Под негромкий аккомпанемент клавишницы сладкоежки Лизы Пётр обозначил тему композиции несколькими резкими гитарными аккордами. Он вёл свою партию умело и грамотно, сменяя ритм ярким соло. Соня Туманова хлопала в ладоши, ни секунды не сомневаясь в том, что группа Ларина Петра выйдет в финал. Однако жюри на этот раз придерживалось противоположного мнения. Председатель, окинув взглядом постные лица остальных членов жюри, взял микрофон и вяло сказал:
— Всё понятно, достаточно.
Ребята умолкли. Лишь Ларин Пётр продолжал увлечённо извлекать звуки из своего инструмента.
— Достаточно, всё! — повторил в микрофон председатель жюри.
Пётр недоуменно уставился на членов жюри.
— В финал вы явно не проходите, — пояснил председатель. — У вас слишком мягкая музыка. Следующие, заступайте.
Соня Туманова надулась. Ларин Пётр медленно стащил с себя Валеркину гитару и поплёлся со сцены.
…Яркое солнце вовсю сигналило о наступившей ранней весне, однако ни прекрасный весенний день, ни раскрывшиеся над графской фабрикой небеса не могли поднять настроение Ларина Петра, понуро бредущего по парку рядом с Соней; та молчала, понимая, что утешать Петра сейчас бесполезно. Так они добрели до парковой ограды и присели возле неё на небольшие камешки. Мимо парка медленно проехал оклеенный плакатами автобус; из установленного внутри его динамика доносились пламенные призывы, неприятно разрывающие хрупкую весеннюю тишину:
