Прежде чем обратиться к положению английской аристократии (герцогов, маркизов, графов, виконтов и баронов) в XVI столетии, следует подчеркнуть значение ряда исторических факторов в формировании ее облика. Во-первых, это отсутствие по-настоящему глубоких корней английских знатных родов, которые за редчайшим исключением были не в состоянии проследить свою историю в до-нормандский период. Текущая в жилах английского пэрства кровь нормандских баронов не была достаточно древней в соответствии с континентальными мерками. Чтобы компенсировать этот недостаток, английская аристократия искала родственных связей с древними местными англосаксонскими династиями, что нашло отражение в родословных многих знатных родов. (Хотя многие удовлетворялись и происхождением от сподвижников Вильгельма Завоевателя, считая его достаточно респектабельным.) Однако отрезвляющий скепсис, всегда существовавший в обществе на этот счет, возможно, и стал причиной того, что в Англии не слишком усердно теоретизировали по поводу благородства и древности крови.
Важнее сомнительной давности происхождения был другой фактор: гораздо более сильная, чем в других странах, историческая зависимость аристократии от королевской власти, ее воли, а порой и произвола. Еще в эпоху завоевания здесь сложились специфические тесные отношения баронства с королем. Высший слой не вырастал на местной почве, а насаждался им. В результате всеобщего подданства баронов суверену и сам статус нобилитета, и титулатура были связаны в первую очередь с королевской милостью, с пожалованием. В то время как опорой аристократии на континенте были обширные земельные владения, сложившиеся естественным путем, здесь этот фактор был вторичным, поскольку земли раздавались королем, с прямым намерением, чтобы они не стали основой могущества знати. Отсюда — несовпадение титулов английского пэрства с землями, которые они держали, частая и произвольная перетасовка королями земель возвышаемых ими или неугодных подданных. В результате в XVI веке граф Эссекс, например, не имел никакого отношения к землям графства Эссекс, а земли графа Оксфорда располагались где угодно, только не в Оксфордшире. Следовательно, титул отражал в первую очередь не статус человека как земельного собственника, а его отношения с монархом. Поэтому большее значение для приобретения ранга английского аристократа, пэра имели не земли, а должности и иные королевские пожалования за службу.
Само понятие «пэр» также несет на себе отпечаток большой свободы, с которой английские монархи обращались со своей аристократией. Пэром королевства считался тот, кто имел право заседать в высшей палате парламента, призываемый туда особыми королевскими письмами.
Со временем и право, и звание стали наследственными, и в XVI в. большинство пэров наследовали свой ранг по мужской линии. (По воле короля в случае пресечения рода он мог передаваться и по женской линии в виде исключения.) Но, несмотря на то, что наследственные права пэрства усилились, не только они определяли этот почетный статус. Выбирая тех, кто будет заседать в палате лордов, короли руководствовались не только собственным политическим расчетом, но принимали во внимание и уровень благосостояния своего вассала. Статус пэра, таким образом, мог быть утерян с потерей приличествующих доходов. Так, на время исключались из пэрства герцог Бедфорд и маркиз Беркли в конце XV в., лорд Клинтон и графы Кент в первой половине XVI в. Во второй половине столетия их дела поправились, и Елизавета I вновь призвала их в парламент.
Историческая традиция определила и теоретические взгляды на возведение в разряд пэрства, распространенные в XVI в. Т. Смит суммировал их следующим образом, делая акцент не на природном праве аристократии, диктуемом благородством, а на королевском выборе: «Возведением в звание (creation) я называю в первую очередь дарование и определение условий для этого почетного звания, жалуемого государем за добрую службу; продвижение, которым государь награждает. Это звание вместе с титулом обычно, но не всегда даются ему [пэру] и его наследникам только мужского пола»[11].
Оговорка о том, что титул не всегда наследуется автоматически даже прямыми потомками пэров, весьма интересна. Пассаж, следующий у Смита ниже, говорит о разрыве между юридической нормой и бытовыми представлениями. Согласно букве закона, пэрство индивидуально и для наследования титула и достоинства герцога, маркиза, графа, виконта или барона даже прямыми наследниками необходима санкция короля. Но на практике все их потомки пользовались ореолом высокого титула предка: «Остальные из детей знати по строгости закона — не более, чем эсквайры, но в просторечьи всех сыновей герцогов и маркизов, а также старших сыновей графов называют лордами. А это звание обычно не дается никому, кто рангом ниже барона»[12].
К XVI в. английская аристократия пришла поредевшей и ослабленной. В Войне Роз и в ходе последующих репрессий Генриха VII Тюдора сложили головы представители многих заметных аристократических кланов — герцогских (Норфолк, Суффолк, Сомерсет, Эксетер, Йорк, Глостер), графских (Солсбери, Уорик, Линкольн, Ноттингем, Риверс, Марч, Рутленд, Вустер). Из высшей аристократии уцелели лишь один герцог — Бэкингем и один маркиз — Дорсет.
Генрих VII не намеревался восстанавливать этот опасный для его неокрепшей власти слой беспокойных подданных, при нем пэрство сократилось с 57 до 44 человек. Вступление на престол Генриха VIII изменило картину. Его правление чрезвычайно важно для истории английского дворянства, так как этот монарх значительно пополнил его ряды за счет новых людей, даруя титулы своим сторонникам — выходцам из рядов джентри. В 20-е — 30-е гг. XVI в. Генрих создал так называемый слой «тюдоровской аристократии», не отличающейся древностью рода, но зато всецело зависящей от короны и преданной ей. С 1509 по 1553 г. было восстановлено и пожаловано вновь 47 высших титулов, большинство из которых получили преданные сподвижники Генриха[13].
Елизавета I вновь вернулась к умеренной политике деда в раздаче аристократических титулов и званий. Однако причины ее скупости определялись не только политическими соображениями (угрозой восстания могущественных лордов севера, аристократическими заговорами конца столетия), но и психологическим настроем государыни, ее стойкими убеждениями. В условиях экономических перемен и высокой социальной мобильности, роста претензий выходцев из неблагородных слоев, обладавших значительными капиталами и вливавшихся в ряды земельных собственников, единственная грань, которая отделяла подлинное дворянство от нуворишей, — почетные титулы и звания. Елизавета ревностно стремилась сохранить чистоту этого сословия. Консерватизм ее социальной политики проявлялся в стремлении воздвигнуть барьеры между различными группами общества, регламентировать стиль жизни, костюм, даже игры и виды спорта, допустимые для дворянства и людей «подлого происхождения». Она сократила пожалования рыцарских званий, а ее позиция в отношении аристократических титулов была еще более жесткой. Из 19 случаев возведения в ранг пэра за ее царствие — 3 получили члены королевской семьи, в 6 случаях были восстановлены старые титулы, в 5 — лишь подтверждалась передача по наследству прав пэрства потомкам по мужской и женской линиям. И только два новых елизаветинских пэра были чужими в этой компании родовитых аристократов — рыцари Кромптон и Берли, старый и верный министр королевы и ее правая рука[14].
