Луиза погружается в задумчивость.
— Петицию мы все же составим! — говорит она. — А там видно будет!
К нам подходит её супруг.
— Тебе удалось убедить Робеспьера? — спрашивает он Луизу.
— Увы, нет, — хитро улыбается она. — Но только пока…
— Большинство за то, чтобы составить петицию! — весело говорит Робер. — Нас поддержит весь клуб Кордельеров!
— Отлично! — щелкает пальцами Луиза. — Редактирование петиции мы с супругом берём на себя. Бриссо не возражал.
Я киваю.
— Я краем уха слышала, что вы расследуете исчезновение дочери Марселя Бриона, — переходит Луиза на другую тему. — Мадемуазель Мариэль, моя приятельница, была близкой подругой покойного Жана Бриона. Она прожила с ним двадцать лет! Была ему женою, но их брак не был узаконен! Просто жили как жили. Поэтому после его смерти бедняжка не получила ни гроша! Завещания Брион не составил, а по закону она ему никто! Значит, ей ничего не положено.
Луиза торжествующе оглядывает наши лица. Это тоже любопытно. Похоже, дело о пропавшей дочери не так уж просто. Интересно…
— Поэтому я и не люблю новомодных браков без законного венчания! — важно произносит Луиза. — Светик, на будущее, обязательно регистрируй свой брак! В противном случае останешься ни с чем! Все мы зависим от воли Божьей.
Светлана, кивая, выслушивает нравоучение мадам Робер.
— Мой милый супруг, — ласково обращается Луиза к мужу, — когда мы пойдем домой?
— Уже сейчас, — пожимает Робер плечами.
Так мы и расстаемся. Меня очень волнует петиция… Никто не хочет слушать моих советов. Где ваша логика, граждане?
— Не понимаю, почему все вцепились в эту петицию?! — восклицает Светик. — Макс, ты же всё им понятно объяснил!
Я пожимаю плечами. Что тут поделаешь. Если уж люди что–то вобьют себе в голову, то даже сила небесная их не переубедит. Печально, но факт.
Я, Антуан Барнав, мне 30 лет. Мои успехи в политике нельзя не заметить. В свои молодые годы я имею широкую популярность не только в Париже, но и во всей Европе. А поклонницы мне просто проходу не дают. Любовные послания приходят пачками. Зимой я топлю ими камин.
Сейчас я в растерянности. Вопрос о судьбе короля — решающий. Удастся ли нам добиться того, чтобы Собрание его оправдало?
Очень печально, но популярность нашего триумвирата — Ламета, Дюпора и меня — начинает падать. Мы уже не пользуемся былым влиянием в Якобинском клубе. Вчера в клубе мы не могли даже слова вставить. А насмешливые взгляды оборванцев вроде Демулена выводят меня из себя!
— Вопрос о судьбе короля остается открытым, — говорит Ламет. — Всё очень сложно. Однако далеко не безнадежно.
— Меня беспокоит то, что мы постепенно теряем нашу популярность, — говорю я.
— Да, — кивает Дюпор. — Якобинский клуб уже давно не наш. А ведь этот клуб очень влиятелен. Его слава гремит по всей Франции.
— У меня есть предложение, — продолжаю я. — Я давно думал об этом… Сейчас как раз самый подходящий момент! Надо открыть свой клуб!
Ламет и Дюпор вопросительно смотрят на меня.
— Кого сейчас удивишь клубами, — пожимает плечами Ламет. — Их открываются сотни! Но настоящее влияние имеют только те клубы, что открылись на заре революции…
— Это будет не совсем новый клуб, — поясняю я. — Мы дадим клич, что все истинные патриоты и друзья Конституции отныне перебрались в наш новый клуб! В прежнем клубе остались лишь враги и мятежники.
— Открытие клуба довольно хлопотное дело, — говорит Дюпор.
— У меня уже всё готово, — успокаиваю я его. — Всё это время я трудился, чтобы приготовить нам этот путь. Простите, что держал в тайне, у меня не было уверенности, что нам удастся применить этот план.
— Простите, но чем нынешняя ситуация более благотворна для открытия клуба? — спрашивает Ламет.
— Петиция против короля, которую хотят утвердить в клубе Якобинцев, — поясняю я, — если Луи Тупого оправдают, то поддержавшие петицию будут мятежниками — а мы, истинные друзья Конституции, не можем находиться рядом с мятежниками! Вы меня понимаете?
Ламет и Дюпор переглядываются. На их лицах появляются улыбки!
— Ловко придумано! — восклицает Ламет.
— Браво! — хлопает Дюпор.
Я самодовольно усмехаюсь:
— Открыв новый клуб, мы лишим шайку Робеспьера его политического веса, и привлечем на свою сторону клубы провинций.
— А если Луи призовут к ответственности? — спрашивает Дюпор. — Что тогда?
— Я этого не допущу! — горячо восклицаю я.
— Я тоже, — кивает Ламет.
Да, Ламет председатель Собрания, от него многое зависит.
— Простите, но, на мой взгляд, было бы лучшее вообще не допустить петиции, — делится мыслями Дюпор. — Если Луи оправдают, мы можем покинуть клуб и без петиции, сославшись на мятежное настроение наших коллег.
— Почему вас так пугает эта петиция? — интересуется Ламет.
— Любой бунт опасен, — верно замечает Дюпор. — Он может стать стихией. Составление петиции может обернуться для нас тем, чем обернулось взятие Бастилии для короля.
Дюпор прав. Петиция представляет для нас опасность.
— Я постараюсь скорее увидится с Лафайетом и мэром Байи, — говорю я. — Мы это обсудим.
— Кстати, о Робеспьере, — говорит Дюпор, — как я понимаю, он против петиции.
— Да, Робеспьер слишком расчётлив и хорошо знает закон, — неохотно киваю я, — петицию он вряд ли поддержит. Хотя… кто его знает. Увы, весь клуб Якобинцев поступит так, как решит Робеспьер.
— Главные виновники петиции Дантон и Лакло, — говорит Дюпор. — Если бы с ними договориться…
— Да, — киваю я, — Ламет, они ведь ваши приятели!
Не понимаю, как такой человек завёл приятельские отношения с этим сбродом. Лакло — автор глупейшего романа человечества «Опасные связи», а Дантон — городской пьяница. Я молчу про Демулена и Лежандра — как мог Ламет вообще общаться с этими болванами!
— Я попробую поговорить с Дантоном, — кивает Ламет. — Но не уверен, что это принесёт какие–либо плоды.
Я тоже не уверен. Вернее, уверен, что это будет бесполезно. Они всеми силами расчищают путь для герцога Орлеанского. Засадить бы их в тюрьму месяца на два, пока всё не стихнет. Нет, Ламет этого не позволит. Он считает, что это опасно. А их присутствие в Париже не опасно?
— Дантон соратник Орлеанского, — повторяет мои мысли Дюпор. — Его цель — сделать герцога регентом. Вот и причина петиции!
— Соратник, скорее собутыльник, — хмыкаю я. — Они вдвоём вечерами шляются по кабакам и домам терпимости. Именно в этих заведениях их, наверно, и посетила идея петиции.
— Они своего рода единомышленники, — усмехается Дюпор.
Это точно. У них на уме только выпивка и девки.
— А если всё сложится так, как мы планировали? — размышляет Ламет. — Ну, оправдаем мы Луи Тупого, ну, воцарится конституционная монархия. Что дальше? Дальше чистить обувь монархам?
— Думаю, постепенно мы сможем их сместить, — отвечает Дюпор.
— А мне кажется, что монархи насмехаются над нами, — возражает Ламет. — Они планируют потом сместить нас.
— Не будем сейчас об этом, — перебиваю я их.
— Ха, вас так очаровала Мария — Антуанетта, — они хихикают. — Ласковая речь опаснее самого смазливого личика.
Как мне осточертели эти шуточки. Да, мне льстит, что королева избрала меня своим другом и советчиком. А этих проходимцев просто гложет зависть!
Они уходят. Я сажусь за письменный стол. Разбираю почту. Ничего интересного.
Мой взгляд задерживается на одном из конвертов. Знакомый почерк! Мадлен! Я смеюсь. Всегда знал, что она долго не выдержит любви врага Робеспьера. Что пишет красотка? Она просит у меня совета! Что я говорил! Я нужен Мадлен! Ну что, Робеспьер? Посмотрим, кто победит!
Ах, красотка Мадлен. Интересно, как вы объясните мне свои свидания с этим уродцем?! Разыграю перед ней ревнивого влюбленного.
Я, Жорж Дантон, мне 31 год. Судьба начинает мне потихоньку улыбаться. Это радует. Имя Жорж Дантон у всех на слуху. Хотя моя известность временами довольно скандальная. Ну и что? Главное, народ меня обожает. Моя простецкая манера очаровывает всех. Стремясь к вершине политического Олимпа, я продолжаю наслаждаться жизнью! Развлечения — моя любовь!
Я и мой друг и коллега Лакло устроились в кофейне за бокалами превосходного вина.
— Петиция против Луи Тупого — то, что надо! — говорю я, осушив свой бокал. — Его побег возмутил население! Это точно!
— Да, — кивает Лакло, — надо действовать! Но всё должно быть чётко продумано… Я договорился с Бриссо, чтобы он сделал пометку: замещение короля Луи должно быть произведено только конституционными методами!
— Молодец! — хвалю я компаньона. — Конституция предусматривает монархию! Так как сын Луи ещё мал, то речь пойдёт о регенстве, а регентом может стать только герцог Орлеанский!
— Но всё не так просто, — погружается Лакло в размышления. — Петицию должны поддержать влиятельные политики. Робеспьер, например.
Я пожимаю плечами.
— Робеспьер любит действовать наверняка, — говорю я, — но смелости ему не занимать. Всё будет зависеть о того, как он отнесется к нашему проекту. Дело в том, что Робеспьера невозможно переубедить!
— Тогда о нём следует забыть, — говорит Лакло. — У Робеспьера это мероприятия не вызвало восторга.
Ладно, поживем — увидим! Сейчас главное составить петицию!
— Редактирование петиции взяли на себя Роберы, — говорит Лакло.
— Не говори о Луизе Робер во множественном числе, — смеюсь я. — Петицию отредактирует именно она!
— Бриссо не возражал, — замечает Лакло.
— Ага, попробовал бы ты возразить Луизе Робер! — хмыкаю я. — Эта вертлявая, неугомонная дамочка — подобна пиявке!
— А я против лишения женщин права общественной деятельности! — гордо говорит Лакло.
— Как будто я хочу запереть всех женщин в монастырь! — огрызаюсь я, терпеть не могу это ехидство. — Но пойми меня, иногда Луиза просто невыносима! Везде суёт свой нос, всё ей надо — это мелочи, простительно. А вот её советы и бурная инициатива кого угодно доведут до гроба!
