Раз в месяц детей отводят в парильню, у них договор с владельцем, они сохранят для него два билета на представление, из тех, что получили от Башки, а взамен он отворяет им двери рано поутру, когда порядочные люди еще не проснулись. Парильня находится в пригороде, это просторная комната с влажными облупившимися стенами, вдоль которых с трех сторон стоят деревянные скамьи, с четвертой стороны — плотно закрывающаяся дверь с большой ручкой в виде автомобильного руля и похожим на иллюминатор окошком, таким грязным, что ничего не разглядеть ни с одной, ни с другой стороны, потолок на пару весь растрескался, с него падают обжигающие тяжелые капли, на полу лежит плитка, местами страшно скользкая, местами побитая и шероховатая, из дыры шириной с руку, спрятанной под одной из скамеек, временами вырывается струя пара, рядом пролегает желобок со свежей водой, идущий к самому центру, где в бассейне с отслаивающимся алебастром плещется какая-то муть; на улице еще темно, детей вытряхивают из мешков и, связав по ногам, делят на две колонны, отправляя затем в фургон, Малютка и Петрушка садятся позади вместе с ними, чтобы стеречь, Луна запрыгивает вперед к сидящему за рулем Пирату; остальные лежат по гамакам. Припарковав фургон как можно ближе ко входу в парильню, детей выпускают из задней двери, Пират, оглядывая улицу, курит сигарету. Луна по привычке направляется к хозяину и просит включить паровую машину на полную мощность и не скупиться с бельем, поскольку тот старается все время подсунуть кучу полотенец, уже использованных клиентами накануне, Луна швыряет их на скамейки и затем приводит в хаммам детей, расставляя их вокруг бассейна, просит Петрушку запереть наружную дверь и ждет, пока пар, вначале робко стелившийся по самому полу, а теперь уже валящий густыми клубами, заполнит всю комнату, чтобы снять у детей повязки, эта белизна ослепляет их, они все одновременно начинают вопить, фыркать, ударяться головами, и Луна, садясь на корточки, развязывает в этой неразберихе на ногах веревки, он поднимается и видит, как дети исчезают, улепетывая в непроглядной белизне, каждый раз он хочет остаться подольше, хочет побежать за ними, но Петрушка сразу же открывает дверь, чтобы он вышел, и каждый раз выговаривает ему с безразличием одним и тем же тоном, небрежно и машинально, напустив на себя грозный вид: «Ты слишком привязался к парнишкам! Это может плохо для тебя кончиться. Пират уже просек, он пока молчит, но когда-нибудь все тебе выскажет…» Луне наплевать, он стоит, приклеившись носом к иллюминатору, он ничего не различает, он силился представить глаза детей, прислушивается к их смеху и выкрикам, однако дети чаще всего таинственно затихают, скользят где-то там в заснеженном поле, лепят из пара снежки, чтобы со всей силы кидаться ими в лицо друг другу, играют в слепцов, шаря вокруг руками, обжигаются о нагревшийся алебастр и плюют в прохладную воду, на обритых головах поблескивает инеем отставшая кожа, насекомые скользят вдоль тела, пытаясь за что-нибудь уцепиться; № 2 — паренек Луны — заполз под скамейку, чтобы вдыхать пар прямиком из трубы, пока остальные его не видят, обернувшись, он заткнул себе зад и принялся поедать белых барашков: — «Теперь буду пердеть снегом!» — говорит он себе, смеясь, остальные хватаются за полотенца и хлещут друг друга, водружают себе на голову тюрбаны, напяливают юбки, складывают звезды, скручивают новые повязки, моют пол, стоя на четвереньках, от жары и влажности они возбуждаются, машут руками, загребая побольше пара, чтобы тот вился возле их членов, которые они зажимают в ладонях и трут, они лепят из пара человечков, лепят страшилищ, которые их насилуют и в объятьях которых они кончают, и Луне, прильнувшему к белому кругу иллюминатора, выпучившему глаза, когда едва различимые темные силуэты за стеклом сталкиваются, мерещатся беспрестанные спаривания, снежная оргия; «Так что, они там ебутся? Да или нет? — спрашивал Петрушка, хлопая его по спине и разворачивая, чтобы вручить ворох повязок. — Давай уже! Светает, Пират будет злиться, а, если он к тому же проиграл, то вони не оберешься!..» — Пират все это время играл в кости с хозяином, а Малютка слонялся вокруг детского сада. Луна орет, чтобы все сошлись в круг, № 2 прятался под скамьей, он знал, что здоровенная ручища сейчас его вытащит, стряхнув ему капельки с хуя, а Луна в это время думает, что от хуя грядущей ночью будет пахнуть жавелевой водой, но он быстренько избавится от этого запаха.

Как правило, в подвале с переменным успехом старались держать две группы детей, выстраивая их в два ряда по семь человек — только что украденных и едва обученных «малышей» и «взрослых», готовых к сражению, выросших уже здесь, очень злобных, ожесточенных и вышколенных — с упругими мышцами на ногах, крепкими кулаками, острыми зубами и ногтями — рвущихся в бой и напоминающих всем телом увесистые палицы; такой молодняк был опасен. Шестеро сражались на арене, седьмой был в запасе на случай, если кто-то сломает ногу, у кого-то не выдержит сердце, часто что-то случалось с одним из детей во время транспортировки. Мешки для малышей были тесными, тряпичные клети не рассчитаны на прирост, большие мешки взрослых почти касались пола. Друг друга дети не знали, разве что слышали иногда поскрипывание крюков и скулеж где-то вдали, их старались меж собой не сводить из страха, что взрослые малышей растерзают. Луна, жутко напуганный, придумал обходной маневр: каждый раз он вытаскивал № 2 из полагавшегося ему теперь мешка для взрослых и совал обратно в мешок для маленьких, из которого его выселили, поскольку он стал слишком большим и тяжелым, маленький мешок болтался подозрительно низко, ребенок рос очень быстро, и крюк мог сломаться. Когда № 2 вытряхивали, чтобы измерить рост или вес, он старался во всем походить на задохлика, уже смекнув, что спасенной жизнью обязан горячей глотке и этой простой уловке.

Волосы отрастали, и стригущий лишай чертил на головах тропы и звезды, раны то расползались, то затягивались, лишай буравил кожу, насаждая на головах сады, уродуя волосяные корни, захватывая области, где волосы росли гуще всего, там он гнездился, распыляя споры в грязи за ушами, добираясь ночами до самых бровей, где вывести его еще труднее, покрывал брови студенистой порослью, похожей на сырные крошки, распространялся в областях, где волосы стояли торчком, чтобы те полегли, лишай обожал густые остриженные гривы и непослушные вихры, которые срезал на корню, он выслеживал, где волосы принимались снова расти, он обжирался шелушащейся кожей, свивал гнездышки, чтобы укрыться от ногтей, которые превратили бы его в ни на что не годную ничтожную капельку крови, он утаскивал состриженные волосы, чтобы мастерить из них мотыги для вспахивания и соломинки для кормления, голова служила земным шаром, машинка для стрижки волос была большой, но нелепой соперницей, а лобковые вши приходились ему настроенными враждебно кузинами, и он непрестанно множил свои богатства, чтобы всегда иметь возможность вторгнуться на их территории, поскольку знал, что места там еще более плодородные, а воздух благоухает.

«Парни — это не для меня! — говорит Волк Луне, который снова попытался его напоить. — Мне нравится их ловить, муштровать, нравятся опасность и деньги, которые нам за них платят; и та штукенция, из-за которой мы в прошлый раз чуть было не подрались, в конце концов мне тоже понравилась, это правда, когда она оказалась у меня во рту, было забавно выхватить ее у тебя, но еще больше мне понравилось смотреть, как ты моргал от растерянности, потому что в тот самый момент ты уже не был похож на человека, клянусь тебе, ты был похож на зверя, мне казалось, что на щеках и на лбу у тебя растет шерсть, это тебя должны были прозвать Волком, но сам бы я не хотел опять сосать хуй у того мальчишки, меня от такого не штырит, а скажи, ты сам-то не пробовал его выебать, в рот, например, или в задницу?» — спросил Волк. — «Нет, — ответил Луна. — Я об этом не думал, и точно так же не думал предлагать тебе со мною потрахаться, поскольку мне кажется, что от твоего хрена меня так же бы затошнило, как тебя от хуя того малыша, твои причиндалы оказались бы слишком здоровенными для моего рта, я начал бы задыхаться, твой хуй меня бы прикончил, я бы боялся, что он выбьет мне зубы, что ты кончишь мне в глаза, пробьешь дыру в черепе или что от твоей спермы останутся на лице следы, которые мне не удастся стереть, несводимые, как какая-нибудь татуировка, тогда как детский член я могу пробовать, никогда им не пресыщаясь, и мой язык способен без устали отыскивать и распознавать все вкусы, которые там припрятаны между складок, мой рот уже научился ощущать, как хуй понемногу растет, я уже не могу без этого обойтись, если меня этого лишить, то это все равно, что отнять руку, ты меня понимаешь?» — «Пойдем! — говорит ему Волк, нежно улыбаясь и ведя его за руку к мешкам малышей. — Должно быть, ты хороший специалист по отсосу, покажи ему, как нужно вести себя со мной». — И Волк остановившись перед мешком № 2, вытащил хуй и начал тереться им о грубую ткань, где ложбинка меж двух бугорков. — «Разрежь вот здесь и скажи ему, что я могу сунуть ему в рот или в задницу, как ему больше хочется, на это наплевать, но пусть он как следует обработает мой хуй, как следует его сожмет и вычистит, я не мыл его уже неделю, так что пусть он его помоет, а потом сразу же перепачкает, чтобы вылизать снова, я могу кончить раз пять или шесть». — Луна в нерешительности вскрыл мешок там, где привык, и Волк сразу же сунул туда свой хуй, ткнувшись меж ног ребенка, который не понял, что происходит, и сжался от страха, дрожал на дне мешка как можно дальше от дырки. Волк отобрал у Луны нож и, схватив мешок с самого верха, полоснул вдоль всей ткани, проведя ножом заодно и по позвоночнику. Ребенок из мешка повалился на пол, ударился, весь съежился, зубы у него застучали. Волк вцепился ребенку в плечи, грубо приставив голову себе к хую и, держа за уши, начал тереться, ища отверстие. Но ребенок сопротивлялся, выплевывал здоровенный хуй, и, несмотря на то, что человек бил его ногами и руками, снова и снова кусал омерзительную и вонючую палицу, вызывавшую в нем лишь ужас. Луна попытался вырвать ребенка у Волка, но тот приставил ему к животу нож: «Покажи ему!» — проговорил Волк, и Луна, подчинившись, сел на корточки перед волчьим хуем, который был такой здоровенный, что начинался на уровне подбородка и заканчивался выше лба, а толщиной был с шею. — «Покажи ему, а то я его продырявлю и вскрою горло, и тебе придется потом от него избавляться, и сними с него повязку, я хочу видеть его взгляд, хочу видеть в нем страх!» — Повязка упала, голубые, обезумевшие глаза уставились на знакомый рот, внезапно представшее перед ним лицо и налитую кровью балду, вылезшую из белесых складок огромного мокрого хуя, который то поднимался, то опускался и был похож на только что вынутое из груди бьющееся сердце. Ребенок в кошмаре моргал, будто собираясь упасть в обморок, не сводя умоляющего взгляда с Луны, отвернувшись от елдака, который Волк сжимал в руке, собираясь пройтись им по щекам и шее ребенка. — «Он что, не голоден? — ухмыльнулся Волк. — Ты слишком хорошо его кормишь и дурно воспитываешь. Твой паренек не хочет жрать то, что ему предлагают. Объясни ему, как это вкусно. Видишь здесь внизу большую синюю жилу, готовую уже взорваться, она петляет, словно поток, обработай-ка ее языком вдоль и поперек до самого дупла, чтобы я вас всех обкончал!» — Луна, словно почувствовав внезапный голод, закапал слюной и, взглянув на ребенка, повиновался Волку, начав вылизывать извилистую вену меж ног у Волка, у ребенка тоже пошла слюна. — «Давай, покажи ему, как это делается! — прорычал Волк. — Пусть повторяет за тобой, я хочу, чтобы он пощекотал бритой головой мои яйца. А, когда все хорошенько вылижете, как два пса, тогда заглатывайте оба, одному тут не справиться, и трухню всю сожрите, тогда я про вас забуду, представляя, что меня массирует и сжимает какая-нибудь шлюха, промывая в своей пизде мои трубы!» — Ребенок решил повторять за Луной, а тот позабыл о Волке, ему казалось теперь, что он обхаживает хуй паренька, который просто почему-то вдруг стал больше обычного, и № 2 уже высунул язык, чтобы пойти по поблескивающему следу, оставшемуся после Луны, Луна же остановился, пока малыш лизал, повторяя за ним; Луна воспользовался моментом, чтобы пососать детский подбородок и шею, но Волк двинул его ногой по заднице. — «Не останавливайся, подонок, хватит думать только о себе, продолжай, вернись и соси дальше, а он пусть идет за тобой, потом ты пойдешь за ним, а он тогда будет сосать, и не деритесь, места тут на всех хватит!» — Ребенок посасывал и облизывал толстый член со всех сторон вдоль и поперек, пытка превратилась в игру, ему хотелось смеяться, он спешил, ворча, за усердными губами Луны, хотел, чтобы тот уступил ему новую часть, которая была еще лучше, он никогда еще не пробовал на вкус такого хорошего и свежего мяса. Не предупреждая, Волк кончил ему в самое горло и, застегивая ширинку, сказал Луне: «Повяжи снова повязку и побыстрее зашей мешок!» — Он сплюнул и растянулся на гамаке. № 2 хватило времени, чтобы быстро оглядеть весь подвал.

У № 5 зрение самое зоркое, а мышцы лица очень натренированы, он беспрестанно моргал, ткань на повязке в области глаз стала в конце концов тоньше, и он смог кое-что сквозь нее различать; руки у него завязаны за спиной, поэтому он был не в силах предпринять что-то более существенное, однако он копошился в мешке, стараясь зубами протереть в ткани брешь там, где мог бы потом приставить лицо, когда улучит момент, чтобы спокойно в мешке встать, притаившись и не потеряв равновесия. Его мешок висит ближе всех к самому логовищу бандитов. Когда ему удастся совместить обе крошечные потайные прорехи, он различит, разглядит в подробностях и распознает их лица, разберет, кого как зовут, у кого какие привычки, поймет, как они кормятся и в каких позах спят, запомнит, где они прячут оружие. Ему удалось уже порядочно протереть повязку, порядочно измусолить толстую ткань, и вот однажды ночью он снова поднимается и в тканевой оправе повязки появляется радужка, зрачок вперяется в протертую в мешковине прореху. Он видит тени. Перед ним предстает в свете газовых ламп и свечей на ветру мерцающая картина, раскачивающиеся под весом рухнувших тел гамаки, огромные тюки, походящие по форме на веретена, в которых упрятано множество синеватых тел с неразличимыми очертаниями, № 5 видит спаривающихся сказочных существ. Тигр ебет в задницу Пуму, у которого отсасывает Леопард, а Ягуар лижет сзади огромные, желтые, покрытые шерстью яйца Тигра, болтающиеся в разные стороны, когда он вынимает хуй из черного зада Пумы, чтоб засадить еще глубже, Леопард краснеет от удовольствия, косясь на длинную розовую елду Пумы, вываливающуюся из темно-синего, почти черного мехового футляра, чтобы Леопард лизал ее и покусывал своими клыками, Лев на бархатных лапах бесшумно обходит всю сцену и приближается к Тигру, собираясь вхуячить сзади, но тот сразу же отскакивает от Пумы, обороняясь, вцепляется Льву в шею и старается его побороть лапами, подмяв под себя, под ходящие в стороны бока, по которым пробегают электрические заряды, и под подпрыгивающий хуй, Лев выпячивает зад, как если б собирался посрать, чтобы Тигр его пробуравил, падает наземь и валяется, ища еще не вставленный кому-нибудь в жопу хуй, который он смог бы вылизывать, пока Тигр будет внутри, к нему подходит пятнистый Леопард, чтобы выебать львиную морду, но неровные мерцания в зооскопе и механическое умножение тварей зверинца действуют усыпляюще, веки № 5 закрываются, чтобы во сне явились ему очертания более реальные.

№ 2 знал, что достаточно ему хорошенько двинуть ногой, и мешок раскроется, словно ореховая скорлупка, поэтому он старался особо не шевелиться и, когда ночью пришел Луна, вел себя, как обычный пленник. Может статься, Луна последний раз брал у него в рот. Теперь настала пора решить, когда же бежать, о какое лезвие перерезать путы, какую еду захватить с собой, под какой шапкой спрятать отметину на башке и какую одежду напялить. Однако, когда № 2 бесшумно выскользнул из разорванного мешка и тихо подкатился к ножу, собираясь перерезать на руках веревку, он позабыл обо всей придуманной им стратегии и порядке следующих действий, он пошел взглянуть на рот Луны, тот манил его, он хотел на него посмотреть. Луна спал в гамаке, голый, лежа на спине, одна рука свесилась, другая на груди, скомканная одежда заменяла подстилку, из скрученной валиком куртки под головой не торчало никакого оружия, можно было взять лишь его башмаки. Чтобы высвободиться из пут, связывавших руки на бедрах, не требовалось никакого ножа, достаточно было лишь с силой дернуть, и узлы распустились, Луна никогда их особо не проверял, № 2 сразу же сорвал повязку с глаз и, держа ее, подошел поближе к Луне. Из всего лица он видел только рот, рот был во все лицо, лицо было лишь ртом с большими губами, чуть приоткрытыми, удивленными, одутловатыми из-за кровавого цвета трещинок, было видно, что они дышат, что от счастливых видений во сне по краям выступило чуть-чуть молока. № 2 едва не уснул, все глядя на эти губы, они все росли, ширились, наполняя собой весь подвал, и он не знал, что предпринять, что пожелать, что с ними сделать, поцеловать или разбить в лепешку, выцарапать, теперь уже самому, на них позорную кличку, отрезать их или омыть сильной струей мочи, которая, казалось, вот-вот разорвет его изнутри, он лишь положил на рот свою глазную повязку и подождал, пока она слегка шевельнется при выдохе. Это созерцание заставило его позабыть о голоде, о том, что он голый, а сейчас зима, оно будто его насытило, он обернулся, пошел наподдать нескольким мешкам, насельники которых закричать не могли, и с легкостью, которая его даже ужаснула, выбрался из подвала. По пути он сорвал, окончательно разделив ее на две половины, джутовую ткань, служившую ему домом, и накрылся ею, будто плащом, спрятавшим и тонзуру, и клеймо на лбу, укрывшим и защитившим плечи, он завязал ткань на животе, бедра и ноги остались голыми, правда, он надел еще башмаки Луны. Наверное, они были волшебными, поскольку ему казалось, что он идет семимильными шагами. Город потонул во тьме и тумане снов, караульные тоже дремали. № 2 ничего больше с собой не взял, не прихватил даже окорока из тех, что мариновались в подвале, их можно было легко украсть, руки его были свободны и ловки, кажется, с их помощью ему было легче преодолевать ступени бесконечных лестниц, по которым он карабкался, ровно дыша, чтобы выбраться из города, взобравшись на один из холмов, ниже располагался лес, где его столько тренировали и куда он мог бы отыскать дорогу, закрыв глаза. Он пересек турецкий квартал и попал на непривычно пустынную восьмиугольную площадь, окруженную незатейливыми жилищами, где росло лишь одно хиленькое деревце. На табличке было указано, что более века на этом месте стояла городская тюрьма, что потом из-за пагубных для здоровья условий ее отсюда перенесли и теперь город ждет вкладчиков, с помощью которых здесь будут разбиты площадка для игр, сад. Можно было подумать, что прикатили огромный кран, подцепили эту тюрьму и вместе со всеми заключенными перетащили подальше за пределы города, чтобы никто из жителей из-за нее больше не волновался. Однако № 2 не требовалось читать табличку, и он не жалел, что не может этого сделать, поскольку внезапно пронесшиеся видения, запахи раскрыли загадку площади, которая опустела, чтобы стоявшие на ней когда-то стены, башни и сторожевые вышки вновь собрались воедино где-то еще. № 2 узнал скользившие по площади тени изгнанников, будто бы возвращавшихся в прежние камеры, узнал такие же, как у него, бритые синие головы, различил в поднятом ими пыльном облаке запахи пота, грязи и жидкого мыла, которые ощущал в парильне. Он вдруг почувствовал, что ему холодно, он не хотел присоединяться к теням, ластиться к ним, становиться их любимчиком, чтобы они защищали его от подонков, которые скоро пустятся за ним в погоню. Он подумал, что однажды сам построит тюрьму, став сразу основателем, правителем и, быть может, даже заключенным, такая судьба уже не казалась ему незавидной. После дрессировки он утратил воспоминания о прежней жизни. Не помнил ни родительских лиц, ни стен комнатки, где прошли его первые годы. Он бежал в сторону леса.

Пират тихонечко взял повязку с лица Луны и, скомкав, попытался осторожно затолкать меж раскрытых губ. Растянувшийся в гамаке вздрогнул, открыл глаза и выплюнул комок ткани, рядом стоял Пират, он улыбался, в ухе у него посверкивало золотое кольцо, хотя было не ясно, что за луч света мог его осветить и откуда он в таком сумраке взялся: «Вытрись, ты весь в слюне», — сказал Пират, протягивая ему какую-то тряпку. Луна сразу же понял: что-то не так, Пират никогда не был таким заботливым и спокойным. Он даже погладил его по лбу, напевая колыбельную, затем очень мягко сообщил: «№ 2 сбежал, неизвестно, как это произошло и кто ему помогал, сбежал он один, никаких следов не оставил, давай, надевай башмаки». Луна уже понял, что башмаки тоже исчезли, он перевернулся на бок и, схватив одежду, соскочил с гамака. — «Ты найдешь ему замену, а ночью устроим облаву, наверное, он укрылся в лесу и, выбившись из сил, уснул там, но мы можем его не найти, а отряд нужно как можно быстрее пополнить, ты уже давно ничего такого не делал, так что возьми фургон и жди нас не позже шести, чтобы помочь подготовить ловушки и сети». Оказавшись за рулем грузовика, Луна подумал было сбежать и никогда больше не возвращаться, воспользовавшись тем, что пока светло, отыскать № 2 в лесу до того, как его убьют; представлял, как они вдвоем живут дикарями, едят корни, прячутся в деревьях и спариваются в вересковых зарослях, представлял, что № 2 растет, а он сам придумает всевозможные ухищрения, чтобы замедлить рост члена в то время, как хрупкое тело вытягивается, он станет растирать член толченым льдом, смастерит из навоза футляры, которые, высыхая, будут его сжимать, а, может, он просто-напросто прибегнет к воображению и, беря в рот длинный разбухающий член, начнет представлять, что на самом деле тот совсем маленький? Луна ехал, не видя мелькавших перед ним полупустых улиц, он машинально вернулся к детскому саду, где уже дважды ловил детей. Он знал, что должен действовать, подобно волку в овчарне, должен маскироваться, решительным ударом разбивая любые встающие на пути препятствия, и утащить с собой добычу, неважно какую именно, первую, попавшуюся ему под руку, взвалив на плечо сумку и сразу же бросившись наутек. Но, когда он уже собрался выйти из грузовика, припарковавшись подальше от детского сада, то почувствовал прилив необъяснимой, удушающей тошноты. Чтобы отлегло, он достал из кармана заботливо припрятанную повязку, принялся ее нюхать, потом жевать, слезы полились у него в горле и словно бы смыли блевотину. Он снова завел машину: всегда можно отправиться в школу, это сложнее, но там ему хотя бы не требовалось входить в здание, рискуя себя обнаружить; он уже много раз стучался с подельниками в это учреждение и знал, что архитекторам приплачивали, чтобы те возводили дополнительные ограды и помещения для охраны. Он припарковался на краю дороги, что ведет к классам: прямо на него бежал светловолосый мальчик, больше никого вокруг не было. Луна взялся за ручку дверцы, готовый выскочить, но мальчик его заметил и улыбнулся, и неизвестно, по какой такой причине, в этот момент, без какого бы то ни было вмешательства темных сил, по ногам будто прошлась коса и внизу стало жечь, будто он по колено стоял в муравейнике. Ребенок исчез. И можно было снова воспользоваться повязкой, пропитанной слезами, она успела уже подсохнуть. Но страх был сильнее печали. Луна подумал отправиться в обычный сад и вырвать там какого-нибудь малыша прямо из рук мамаши, уложив, если потребуется, родительницу на месте, швырнув ее на кучу песка и набив ей рот гравием, чтобы уже заткнулась и не орала, но ему представилась растущая там бирючина, над изгородью кружил целый вихрь пчел и, несмотря на то, что была зима, их жужжание и сладкий запах белых цветов, с которых пчелы таскали мед, наполнили его изнутри, словно в него засунули какие-то шланги, из которых все это хлынуло в нос, в уши, шелест лепестков и легких крылышек превратился в кошмарный писк тетки, которой кромсали живот, чтобы вырвать оттуда едва сформировавшийся зародыш. Он резко прибавил газу и помчался на самый высокий городской холм, чтоб оглядеть лес, раскинувшийся в низине, где вился еще туман, в высоте редевший, должно быть, где-то там затаился № 2, вырывший небольшую ямку, чтобы как-то устроиться, породнившись с кротами, семимильные башмаки его оберегали, сделав непобедимым. «Однажды, — подумал Луна, — мы вернемся в город, я буду выдавать тебя за своего сына, мы принарядимся и отправимся в оперу!»

Читать книгу онлайн Из-за вас я поверил в призраков - автор Эрве Гибер или скачать бесплатно и без регистрации в формате fb2. Книга написана в 2018 году, в жанре Контркультура, Современная русская и зарубежная проза. Читаемые, полные версии книг, без сокращений - на сайте Knigism.online.