— А они это сделают только по требованию органов правопорядка, — сказал я. — Должен быть какой-то другой способ найти телефон девушки.
— Насколько я знаю, нет.
— Сдаешься?
— Я сказала — насколько я знаю. Что сдаюсь, не сказала. — Она подняла глаза и заметила, что Гейб притаился за дверью кабинета. — И вообще, по-моему, твой сын проголодался. — подмигнула она.
Я повел Гейба в «Моджо», типичный бостонский бар — пять плоских экранов, на всех спорт, куча сувениров, связанных с «Ред Сокс» и «Селтик». Клиенты — в основном либо биржевые маклеры, либо таксисты.
— Мне понравилась эта девушка, что у тебя работает, — сказал Гейб.
— Джиллиан? Она необычная.
— Ага, клевая.
Херб, владелец бара, принял наш заказ. Это был крупный мужчина с большим животом.
— Привет, Ники, — сказал он. — Как там твой бухгалтерский бизнес? Может, и мне подскажешь, как, например, сделать так, чтобы налоги не платить?
— Делай, как я. Не плати, и все.
Он громко рассмеялся. Его вообще нетрудно было рассмешить.
— На самом деле я актуарий. — На двери нашего офиса висела табличка: «Хеллер и партнеры — услуги по страховым расчетам». Это было отличное прикрытие. Стоило мне сказать, что я занимаюсь страховыми расчетами, и меня больше ни о чем не спрашивали.
— Надо отдать тебе должное, дружище, — добродушно сказал Херб. — Не представляю, как ты это делаешь. Весь день сидеть и считать? Я бы спятил.
Я заказал бургер с жареной картошкой. Гейб пробежал глазами меню.
— У вас есть вегетарианские бургеры?
— С индейкой есть, молодой человек, — сказал Херб.
Гейб нахмурился и склонил голову набок. Мне был знаком этот взгляд. За это высокомерно-презрительное выражение лица его постоянно били в школе, а бывало, и из класса выставляли.
— О, — сказал он. — Не знал, что индейка — это овощ.
Херб бросил на меня быстрый взгляд искоса, словно хотел спросить: «Кого это ты сюда привел?» Но он ко мне слишком хорошо относился, чтобы огрызаться на моих гостей.
— Я возьму просто жареную картошку и кетчуп. И кока-колу.
Когда Херб отошел, я сказал:
— Похоже, Джиллиан еще одного завербовала.
— Она говорит, что красное мясо повышает агрессивность, — сказал Гейб. — А знаешь, дядя Ник, это была хорошая идея — насчет Алексиной странички на Фейсбуке.
Я замер.
— Ты это о чем?
— Алекса Маркус? Ее отец боится, что с ней что-то случилось?
Я медленно улыбнулся.
— Ты подслушивал!
— А ты разве не знал, что у Дороти в компьютере стоит аудиопередатчик, и она слышит все, что происходит у тебя в кабинете?
— Да, Гейб. Так у нас заведено. Так что ты там думаешь насчет Алексиной странички на Фейсбуке?
— Я почти уверен, что знаю, где Алекса была вчера вечером. У нее на стене в Фейсбуке было написано.
— А ты-то как увидел?
— Мы же с ней френды на Фейсбуке. Ну то есть как — у нее там что-то больше тысячи френдов, но она меня зафрендила в ответ. — Это было сказано с гордостью. — Она пару раз заходила к бабушке. Она клевая. И ее ведь никто не заставлял со мной дружить, она сама.
Я кивнул. Красивые богатые девушки вроде Алексы Маркус редко бывают дружелюбными к таким странным ребятам, как Гейб Хеллер.
— Так где она была вчера?
— Ходила в «Кутузку». И Тейлор с ней. Какой-то шикарный бар в отеле, где раньше тюрьма была? Отель «Грейбар», по-моему?
— А Тейлор — это кто, парень или девушка?
— Девушка. Тейлор Армстронг. Дочь сенатора Ричарда Армстронга. Тейлор с Алексой вместе учились в школе.
Я глянул на часы и положил Гейбу руку на плечо.
— Что, если мы попросим дать нам нашу еду с собой?
— Хочешь поговорить с Тейлор?
Я кивнул.
— Она сегодня дома, — сказал Гейб. — Отсыпается, должно быть. Спорю, что ты и Алексу там же найдешь. Дядя Ник?
— Что?
— Не говори Алексе, что я тебе рассказал. Она решит, что я ее преследую.
Младшего сенатора от Массачусетса я застал убирающим дерьмо за своей собакой.
Пудель сенатора Армстронга был острижен по-европейски: тело бритое, помпоны на ногах и на хвосте, афро на голове. Сам сенатор был ухожен столь же тщательно: седые волосы уложены в идеальную прическу. Он наклонился, засунув руку в полиэтиленовый пакет, подобрал собачьи экскременты и ловко вывернул пакет наизнанку. Выпрямился и заметил, что я стою рядом.
— Сенатор, — сказал я.
— Да? — настороженный взгляд.
Мы стояли в овальном парке, окруженном кованой металлической оградой, в одном из самых фешенебельных районов Бостона.
— Ник Хеллер, — представился я. — У вас найдется время?
Я связался с ним через общего друга, рассказал, в чем дело, и спросил, нельзя ли к нему зайти.
— Идемте со мной, — сказал он. Я подошел вместе с ним к мусорному контейнеру, куда он и выбросил пакет. — Да, мне жаль, что с дочерью Маркуса вышли какие-то неприятности. Ничего нового? Я уверен, там просто семейная ссора. Такой уж возраст.
У Армстронга был бостонский аристократический выговор. Он был из старой бостонской семьи. Мы остановились у его дома.
— Итак, если я могу чем-то помочь, спрашивайте, — сказал он. Улыбнулся своей знаменитой улыбкой, благодаря которой и избрался в сенат четыре раза. Какой-то журналист однажды сравнил улыбку Армстронга с «теплым огнем очага». Вблизи, однако, она больше напоминала электрический камин.
— Отлично, — сказал я. — Я хотел бы поговорить с вашей дочерью.
— С моей дочерью? Вряд ли Тейлор за последние месяцы хоть раз видела эту девушку.
— Они встречались вчера вечером.
— Для меня это новость. К тому же, боюсь, Тейлор все равно нет дома.
— Возможно, вы не в курсе, — сказал я. — Она наверху.
Гейб по моему поручению следил за ее бесконечными постами в Фейсбуке и слал мне эсэмэски. Не знаю уж, как он это делал — он не был во френдах у Тейлор на Фейсбуке, — но, очевидно, нашел способ.
— Я точно знаю, что они с матерью…
— Сенатор, — сказал я. — Пожалуйста, позовите ее. Это важно. Или мне просто позвонить ей на сотовый?
Конечно, на самом деле у меня не было телефона Тейлор, но, как оказалось, он мне и не понадобился. Армстронг пригласил меня в дом, больше не стараясь скрыть раздражение. Фирменная улыбка для избирателей погасла. Электрокамин выключили.
Тейлор Армстронг вошла к кабинет отца, словно школьница, которую вызвали к директору, — стараясь скрыть тревогу под маской недовольства. Села в большое, покрытое килимом кресло.
Я уселся в кресло напротив, а сенатор Армстронг перебирал какие-то бумаги на своем простом письменном столе красного дерева. Делал вид, что не обращает на нас внимания.
Девушка оказалась красивая. Волосы у нее были черные, явно не натурального цвета, и глаза ярко накрашены. На ней была коричневая замшевая маечка на лямках, джинсы скинни и короткие коричневые кожаные сапожки.
Я представился и сказал:
— Я хотел бы задать вам несколько вопросов насчет Алексы. Она пропала. Ее родители очень волнуются.
Она смотрела на меня с капризным выражением лица.
— Вы с ней не разговаривали?
Она покачала головой:
— Нет.
— Когда вы ее видели последний раз?
— Вчера вечером. Мы ходили в бар.
Хорошо, хоть об этом не соврала.
— Может быть, пойдем прогуляемся? — сказал я.
— Прогуляемся? — переспросила она таким тоном, словно я предложил ей откусить голову живой летучей мыши.
— А что? Подышим свежим воздухом.
Ее отец сказал:
— Вы можете поговорить здесь.
На несколько секунд ее лицо стало растерянным. Наконец, к моему удивлению, она ответила:
— Я не против выбраться из дома.
Мы пошли от Луисбург-сквер вниз по крутому холму, вдоль Уилоу-стрит.
— Мне показалось, ты не прочь закурить.
— Я не курю.
Но я сразу же почувствовал запах дыма, как только она спустилась вниз и вошла в кабинет.
— Не бойся, я не донесу твоему отцу.
Она пожала плечами и вытащила из маленькой черной сумочки пачку «Мальборо» и золотую зажигалку «Дюпон».
— Я ему даже про фальшивые права не скажу, — добавил я.
Она покосилась на меня, открывая колпачок зажигалки, щелкнула, зажгла сигарету и затянулась. Из ноздрей у нее поднялись две струйки дыма, как у кинозвезды прежних времен.
Мы перешли Уэст-Седар и двинулись дальше по узенькому переулку под названием Акорн-стрит.
— Вы с Алексой были вместе в «Кутузке», — сказал я. И стал ждать.
— Мы всего-то по паре коктейлей выпили, — произнесла она наконец.
— Она не показалась тебе расстроенной? Не обижалась на родителей?
— Не больше, чем всегда.
— А она ничего не говорила о том, что собирается куда-нибудь уехать?
— Нет.
— У нее есть парень?
— Нет. — Она произнесла это враждебным тоном, как будто давала понять, что я лезу не в свое дело.
— Она не говорила, что боится чего-нибудь? Или кого-нибудь? Ее однажды уже похитили на парковке…
— Знаю, — пренебрежительно ответила она. — Я же вроде как ее лучшая подруга.
— У нее не было опасений, что что-то подобное может случиться снова?
Она покачала головой.
— Говорила, правда, что ее отец ведет себя как-то странно. Как будто у него какие-то неприятности, что ли? Да не помню я.
— Вы ушли из бара вместе?
Она поколебалась:
— Да.
Это была настолько очевидная ложь, что я даже не решился вот так сразу ее разоблачить, боясь, что потеряю последнюю надежду на ее откровенность.
Наконец она выпалила:
— С Лекси что-то случилось?
Мы остановились на углу Маунт-Вернон-стрит.
— Возможно.
— Возможно? Что это значит?
— Это значит, что ты должна сказать мне всю правду.
Она швырнула сигарету на землю.
— Ну ладно, она познакомилась с парнем, ясно?
— Ты запомнила его имя?
Она не смотрела мне в глаза.
— Испанец какой-то, по-моему. Не помню.
— Ты была вместе с ней, когда они познакомились?
Я видел, как она что-то быстро прикидывает в уме. Если… тогда… Если она скажет, что ее не было рядом с Алексой, то почему? Где она была? Когда две девушки приходят в бар, они почти всегда держатся вместе.
— Да, — сказала она. — Но имя я как следует не расслышала. Да я тогда уже и не вникала ни во что. Мне домой хотелось.
— Они ушли вместе?
— Наверное. Точно не знаю.
— Как это ты не знаешь?
— Я же раньше ушла.
Я не стал указывать на противоречие.
— И сразу поехала домой?
Она кивнула.
— И не позвонила ей узнать, как прошел вечер? Я-то думал, вы с ней прямо ЛДН. — Я где-то слышал, что в чатах так сокращают «лучшие друзья навеки».
Она пожала плечами.
— Ты понимаешь, что если ты сейчас мне врешь, если что-то скрываешь, то подвергаешь опасности жизнь лучшей подруги?
Она покачала головой и пошла от меня вдоль улицы.
— Я ничего не слышала, — проговорила она, не оборачиваясь.
Шестое чувство мне подсказывало: она не врет, что Алекса ей не позвонила. Но, с другой стороны, в чем-то другом она очевидно соврала. Виноватость светилась на ее лице, как неоновая реклама.
Я позвонил Дороти:
— Как продвигаются дела с Алексиным телефоном?
— Без изменений. Нам понадобится помощь кого-нибудь из органов правопорядка, Ник. Без этого никак.
— У меня есть одна идея, — сказал я.
Когда твоя работа связана с тайнами, как моя, начинаешь понимать силу тайны. Знание ее дает тебе преимущество, даже контроль над другим человеком — хоть в конгрессе, хоть в обычной школе.
Еще в Вашингтоне, в компании «Стоддард и партнеры», я как-то работал с делом новоиспеченного конгрессмена из Флориды, которому пришлось выдержать суровую битву за перевыборы. В руки его соперника попала копия договора аренды квартиры в Сарасоте, которую он снимал для своей подружки. Это оказалось новостью для жены конгрессмена, матери его шестерых детей, и серьезной неприятностью для него самого, учитывая его предвыборную платформу — укрепление семейных ценностей. Я провел небольшую чистку, и все следы этой бумаги исчезли. Конгрессмен выиграл выборы с небольшим перевесом.
Теперь он был влиятельным лицом в Юридическом комитете палаты представителей, который контролирует ФБР. Он не мог считаться моим должником, так как сполна заплатил за «исследовательскую работу» конторе Стоддарда, но я знал о нем кое-что, а это еще хуже. Я дозвонился до него по личному номеру и попросил сделать для меня звонок в бостонское отделение ФБР.
Сказал, что мне нужно поговорить с кем-нибудь из руководства. Немедленно.
Бостонское отделение ФБР расположено на Сентер-Плаза, 1. Это часть административного комплекса, который большинство бостонцев считает уродством — бетонным шрамом, уродующим лицо нашего прекрасного города.
Выйдя из лифта на шестом этаже, я увидел на стене огромную золотую эмблему ФБР и плакат: «Десять самых опасных преступников в розыске». За окошком из пуленепробиваемого стекла сидели рецепционистки. Я сунул свои водительские права в щель, как банковскую карту, и меня заставили отдать «блэкберри». Одна из женщин за стеклом переговорила с кем-то по телефону и сказала, что кто-нибудь выйдет ко мне через несколько минут.
