«Есть три вещи, которые должны делать профессионалы:
лечить, учить и убивать. С остальным справятся и дилетанты»
Эрик Берн
– Викентий Наумович, ну дайте еще один билет! Честное слово, я готовился! – рыжеволосый, вихрастый студент пытался повторить знаменитый взгляд кота из мультика «Шрек».
– Молодой человек, не пытайтесь меня разжалобить! Нет!
– Господин профессор, вы не понимаете! У меня лежачая бабушка, вчера у нее был приступ, полночи ждали скорую, потом ездили в больницу, я только под утро домой вернулся…
– Вы не оригинальны. Знаете, сколько раз за двадцать пять лет преподавания, я слышал подобные версии?
– Но это же правда!
– Пациентам своим, вы тоже будете объяснять, что у вас бабушка болела, и вы эту тему пропустили?
– Но … профессор, – несмело заикнулся парнишка, – это же не профильный предмет… Не лечебный…
– ЧТО?!!! Нет я сказал! На пересдачу!
– Сегодня же последний день сессии! – на глазах мелькнули слезы.
– Обратитесь в деканат, если они найдут основания, вам сессию продлят.
– Но ведь это же не у меня был приступ!
– А я тут причем? Вот если деканат решит продлить вам сессию, тогда и приходите.
– Но ведь меня отчислят!
– Вот и славно, – захлопнул крышку портфеля профессор, встал, – Такие как вы, вообще не имеют права входить в стены нашего Университета. За сим позвольте откланяться, уже поздно, и меня дома заждалась семья… А вам, молодой человек, будет урок на всю жизнь!
***
– Ну вот! Наконец-то! – победно воскликнул облаченный в домашний халат профессор, и от избытка чувств хлопнул ладонью по столу. Удар пухлой пятерни по крахмальной скатерти, отозвался звоном в обеденных приборах.
– Что такое, Викушь? – поинтересовалась супруга и бросив тревожный взгляд на посуду, продолжила убирать со стола.
– Вот послушай, – с чувством стал зачитывать с планшета «Викуша», – «Воплотилась в жизнь истинно народная инициатива: сегодня утром вступил в силу закон, который был фактически написан самими гражданами, после того как на всенародном референдуме большинство проголосовало за отмену моратория на смертную казнь»! А! Каково?! – с воодушевлением продолжал профессор и воздел к потолку указательный палец. – Вот что может истинно народная инициатива, если ее не душить! Не то что эти законники, валандались бы пару лет… Ну ничего, ни чего! Теперь все это ворье, все эти взяточники по-одумаются! Ничего … – он мечтательно прищурился, – и до уличных горлопанов доберемся! Будут знать…
– Ну что ты такое говоришь, Викуша? – с мягким укором посмотрела жена, – какое еще ворье?
– Какое ворье?! – возмутился глава семейства. – А ты не помнишь? Я же рассказывал про Гамова, проректор по административно-хозяйственным у нас в Универе. Погрел, гад, руки на двадцать пять лямов! Лично бы таких стрелял!
– А вдруг не он? – робко попыталась возразить супруга.
– Что значит «не он»?! Кому отдали закупку оборудования для лабораторий? Гамову! – «Викуша» рубанул ладонью. – На акте выполненных работ чья подпись? Гамова! – ладошка с пальчиками-сосисками еще разок рассекла воздух. – Деньги потрачены? Потрачены. А оборудование, где?! Да пес его знает где! – кулак обрушился на стол. Маленькая крышечка, на хрустальном графинчике подпрыгнула и задребезжала, вызвав еще один тревожный взгляд хозяйки. А глава семейства продолжал бушевать, – Ну и все, любезный, извольте пройти к стенке! … Колбасу не убирай, – добавил Викентий Наумович совсем другим тоном, – я еще бутербродик съем.
Негромко хлопнула входная дверь.
– Ага, пожаловала наконец-то! – съязвил подливающий себе из графинчика профессор. – Мать хотя бы пожалей! Тебе сколько лет, чтоб по ночам шляться?
Через минуту в залу впорхнула высокая девушка с крашенными волосами.
– Ну папа! Сколько можно? И не ночь совсем еще, мы с девчонками к сессии готовились… У Наташки… – чему-то загадочно улыбнулась девушка. – Поесть чего-нибудь осталось? Я, кстати, там почту достала.
– Матери отдай. – Отмахнулся отец, – что, кавалеры не кормят?
– Папа! Какие кавалеры? – возмутилась дочь. – Я же сказала…
Она недоговорила, увидав вытянувшееся лицо входящей в комнату матери. Та держала в руках конверт.
– Викуша, это тебе, – протянула та, – из суда…
– Вот еще новости, – захлопал себя по карманам отец семейства. Супруга протянула очки.
– Так-с, ну и что тут у нас? – пробормотал профессор, когда очки наконец водрузились на нос. – Так… ага … на основании закона … угу … путем случайного выбора в списке, сформированного исполнительно-распорядительной комиссией, … так, … вы были выбраны для участия в процедуре … Что-о?! … – он оторвался от насквозь официального бланка, обвел глазами притихшее семейство. Скороговоркой дочитал. – Вам надлежит явиться к десяти ноль-ноль с паспортом в здание городского суда. При неявке без уважительной причины, в соответствии со статьей … вы будете подвергнуты уголовному преследованию… Э… это что за…?
– В какой-какой процедуре? – поинтересовалась дочь.
– Ни в какой, – буркнул под нос профессор, – ешь давай, пока не остыло. Ну я этим шутникам…
***
Без четверти десять следующего дня, к дежурившему на входе в городской суд приставу обратился представительный мужчина в дорогом костюме.
– Простите, – он подал бланк повестки, – мне тут прислали… Куда с этим?
– Минутку, – парень в форме прохладно-вежливо взял повестку.
Прочитал, бросил заинтересованный взгляд на посетителя, снял трубку местного телефона.
– Семен Абрамович, тут господин Лебедевский… Да, да, хорошо…
Почему-то смущаясь, обратился к посетителю:
– Обождите одну минутку, сейчас к вам выйдут…
Через пару минут ожидания, к ним сверху сбежал другой пристав.
– Викентий Наумович Лебедевский?
– Профессор Лебедевский, – важно поправил профессор.
– Паспорт ваш можно?
Сверившись с документом, пристав пригласил следовать за ним, и легко взбежал по лестнице на следующий этаж. Профессор, несмотря на некоторую грузность, не отставал.
В роскошно обставленном кабинете председателя суда его дожидались четверо.
– Здравствуйте Викентий Наумович, – поднялся навстречу мужчина, в синем прокурорском мундире, – не ожидали вас так рано…
– Если честно, – включился в беседу другой, смутно узнаваемый тип, – я поставил на то, что за вами придется посылать. Каюсь, каюсь… А вы молодец!
– Простите, я не совсем понимаю… – вся заготовленная с утра гневная отповедь куда-то делась, и профессор понял, что голос еще чуть-чуть и даст петуха.
– Давайте вначале познакомимся. Ну вас-то, все присутствующие знают, – тип усмехнулся. – Я – Японский, Борис Сергеевич, председатель городской думы.
«Ах вот ты кто!» – вспомнил Викентий Наумович, пожимая руку и кивая в ответ.
– Это – Николай Аполинарьевич Двигарский, прокурор города.
Рука у прокурора оказалась крепкой, профессор едва сдержался, когда его ладошка оказалась в медвежьих тисках.
– Председателя городского суда вы, скорее всего узнали…
Мужчина в мантии даже не поднялся со своего места, Лебедевскому пришлось шагнуть к столу, за которым восседал судья, и аккуратно пожать нехотя поданную, вялую ладошку.
– Надеюсь мэра города представлять не надо?
В голосе Японского профессору показались ироничные нотки. Мэр руку протянул первый. «Все-таки не розыгрыш» мелькнула тоскливая мысль у Викентий Наумовича.
– Итак, Викентий Наумович, – продолжал думец, видимо, как самый активный в присутствующей четверке, – вы, уже наверно догадались, за чем вас, кхм, пригласили?
Профессор заторможено покачал головой.
– Ну что ж … Тогда я поясню, в двух словах. Как вы, конечно, знаете с сегодняшнего дня в стране возвращена смертная казнь. Был референдум, потом работал комитет, куда вошел цвет нашей нации…
– Я … кхм, – у профессора резко запершило в горле, – я знаю… я сам посылал туда несколько предложений…
– Так это же прекрасно! – всплеснул руками Японский. – Значит, вы у нас и есть, та самая, неравнодушная общественность с активной гражданской позицией. Кстати, нам очень повезло, что выбор пал именно на вас!
– Кхм-кхм какой выбор? … П-почему?
– Вы – профессор нашего Университета, достойнейший член общества! Подумайте – это не карательный аппарат государства лишает человека жизни, это сама общественность, руками лучших своих представителей проявляет высшую меру защиты от таких подонков, как этот … как его там? Петров. Двенадцать присяжных, простых граждан сказали: «Виновен». И теперь общественность, в вашем лице исполнит свою волю!
Пол под ногами Лебедевского покачнулся, стало трудно дышать, в глазах потемнело…
– Профессор, профессор! – долетел до него, как будто сквозь вату голос думца. – Вам нехорошо? Господа, какой-то он слабенький. А он вообще-то справится?
– Я в порядке, – Викентий Наумович расслабил узел галстука. Стены еще плясали, пришлось облокотиться на книжный шкаф.
– Может вы присядете? – Японский показал на свободное кресло, и профессор не замедлил в него провалиться. – Поверьте, Викентий Наумович, нам ведь тоже не легко! Вы думаете, почему мы все, – он обвел рукой присутствующих, – здесь собрались? Дело для нас совершенно новое, необычное, и я бы даже сказал – историческое! Его общественная значимость неописуема!
Председатель городской думы сделал многозначительную паузу.
– А значит, мы не можем ударить лицом в грязь. Ни перед общественностью, ни перед… – и он глубокомысленно потыкал пальцем куда-то вверх.
– Но… Почему я? Я не могу! Я… я… – хотелось придумать что-то веское, такое, что собравшиеся сразу поняли: его надо отпустить, – я даже в армии не служил!
Мэр с судьей переглянулись. Председатель думы отмахнулся, как от чего-то незначимого:
– Это не обязательно. Кстати, по новому закону ни военнослужащие, ни госслужащие не имеют права претендовать на такую роль.
– И все же, господа, уверяю вас, это какая-то ошибка! Это не могу быть я!
– Почему же? – Японский пожал плечами, – Профессор, вы говорите так, как будто не имеете никакого отношения к принятому закону, – он с сомнением заглянул Лебедевскому в глаза, – меж тем процедура выбора исполнителя принята на сто процентов без изменений. Так, как прописала гражданская комиссия: компьютер, методом случайного выбора, из списка кандидатов… А вы – не судимы, не служащий. У вас нет хронических заболеваний. Сердце наверняка крепкое, вон как по лестнице взбежали! В данном судебном деле – лицо не заинтересованное, не знакомы ни с жертвой, ни с убийцей…
– Но… но я же даже не был на суде! Я даже не знаю, кто этот ваш … как там? Петров? Я даже не знаю, что он сделал!
– О, не беспокойтесь, – подал голос прокурор, – я здесь как раз за тем, чтоб познакомить вас с делом осужденного. Не переживайте, Викентий Наумович, мы же не звери, – он обвел рукой присутствующих, – ваша совесть, в момент исполнения приговора будет чиста. Вы будете абсолютно уверены, что этот, с позволения сказать … человек – достоин смерти!
Викентий Наумович вдруг явственно увидел, как сейчас он рассмеется, откинувшись в кресле, затем встанет, утрет слезу рукавом, весело хлопнет Японского по плечу, прищурившись прицелится обеими руками в мэра, скажет: «о`кей парни, красавчики, вы меня подловили. А я ведь почти поверил…»
