– Послушайте… – его голос все же сорвался на сип, – а если я… если я откажусь?
– А вот оказываться, – подал голос судья, – не советую…
Говорил он мягко, ровно, но Лебедевского обдало могильным холодом от этой, затянутой в черную мантию, худощавой фигуры.
– Викентий Наумович, – вдруг поинтересовался думец, – а вы, демократ?
– Что? Да вы что! Да как вы смеете сомневаться?! – от возмущения у профессора даже голос окреп, – Да я, знаете ли, в девяносто первом за демократию против танков выходил! Баррикады строил! …
«Блин, ну что я несу!» – мелькнула мысль. Память подсунула картинку, на которой БТР раздвигает толпу, в него летят камни, бутылки. Только вот картинка эта из телевизора.
– А что такое демократия, вам напомнить? – прищурился думец.
– Власть народа?
– Нет, – лязгнул голос Японского, – учите историю, хоть это и не ваша область. Демократия, это когда пятьдесят один процент проголосовал «За», а остальные засунули языки в задницу, и пошли делать то, за что голосовало большинство.
– Профессор, у нас все, согласно установленной процедуре, – подтвердил прокурор, – а отказ, я напомню, уголовно преследуется.
– А… а сколько … там? В смысле, что … будет?
– Вообще-то – ерунда, – поморщился Двигарский, – год колонии-поселения. Для кого-то – как на курорт съездить. Но вам… – он посмотрел профессору прямо в глаза, – вам это надо? Судимость, знаете ли…
«Черт, точно!» – Сквозь карусель мыслей пронеслось в голове Лебедевского, – «У меня же конференция в Базеле через месяц. Пошлют вместо меня Всеславского, это как пить дать!».
Потом другая мысль заставила его похолодеть еще сильнее: «Да какая конференция, о чем я! С судимостью могут и кафедру отнять, и из Универа погнать! Виданное ли дело – профессор и с уголовной статьей!»
– Викентий Наумович, – Японский взял стул, присел рядом с профессором, проникновенно взглянул ему в лицо. Голос председателя думы потеплел, приобрел задушевность, – посмотрите на ситуацию с другой стороны. Вспомните римских патрициев, которые ради общества шли на муки, и даже смерть! Да любой из нас, – он обвел глазами присутствующий, – любой, был бы счастлив, стать первым исполнителем воли народа, но … – Японский откинулся, развел руками, – вы же знаете: закон… – Председатель думы опять наклонился к Лебедевскому, приложил руку к груди, – Посмотрите на меня, профессор, вот я, голосовал против смертной казни. Но когда окончится мой срок в думе, и я стану таким же обычным гражданином как вы, то если обществу будет нужно, – голос думца набрал силу, – я ни секунды не колеблясь выполню возложенную на меня миссию!
– «Я совершенно уверен, что никто не должен ни на минуту колебаться прибегнуть к оружию для защиты бесценного дара свободы», – слабым голосом процитировал Джорджа Вашингтона Викентий Наумович.
Он наконец поднял влажные глаза, посмотрел на Японского, обозрел остальных.
– Кхм, хорошо… Я … я … согласен.
Присутствующие в комнате как будто повеселели, стали немного оживленнее. Мэр сдержано выдохнул.
– Вот и отлично! – прокурор заметно оттаял. – Пойдемте, я провожу вас в отдельную комнату, там будет время ознакомиться с делом. Чтоб вам не отвлекаться, туда же и обед подадут. Вы, кстати, что предпочитаете? – он подмигнул, – коньяк, виски? Только немного, – он погрозил пальчиком.
– Коньяк…
– Я вижу, у нас похожие вкусы, – прокурор ухмыльнулся, – пойдемте, составлю вам компанию.
Он сделал приглашающий жест, профессор двинулся к двери.
– Ну что, господа, тогда до вечера? – за спиной раздался голос мэра, – Мне сегодня еще на открытии нового корпуса больницы присутствовать…
– До вечера, – отозвался председатель думы, – вы, кстати, с супругой будете?
– Нет, что вы! Ната такая впечатлительная…
Хлопнувшая дверь отсекла Викентия Наумовича от продолжившейся беседы.
***
Спустя три часа перелистывания толстенной папки с делом, просмотра видеозаписи судебного заседания и ознакомления с результатами экспертиз, под комментарии прокурора, профессор и сам был уверен, что приговоренный достоин своей участи.
– Какая мерзость, господа, – говорил он, отрывая клешню лобстеру, принесенному на обед, – такие как этот Петров не должны жить!
Первый шок уже миновал, то, зачем его «пригласили» было делом отдаленной перспективы, а три часа в обществе прокурора позволили профессору почувствовать себя частью команды стоящей на страже закона.
– Резонансное дело, – согласно кивнул прокурор, промокая салфеткой губы, – Изнасилована и убита несовершеннолетняя дочь одинокой матери, заслуженного учителя, между прочим…
– Представляю, каково ей сейчас! – согласился Викентий Наумович. – У меня, между прочим, тоже дочь! Взрослая уже, не то, что эта бедняжка, но я своими руками удушу мерзавца, который даже не на жизнь, на честь моей дочери покусится!
– А вот это недосмотр, Николай Аполинарьевич, – приподнял столовый нож судья, присоединившийся к ним за обедом. – Представляете? У исполнителя могут быть личные мотивы.
Без мантии он уже не внушал такого страха.
– Так это же не наш недосмотр, – пожал плечами прокурор, – мы соблюдаем утвержденную процессуальную норму. Кстати, профессор, попробуйте вон тот салатик, рекомендую. После того, как наш радушный хозяин, – он сделал поклон в сторону председателя суда, – переманил шеф-повара из ресторана в ломе культуры, я, когда есть возможность, предпочитаю обедать здесь, а не в прокуратуре.
Судья ответил признательной улыбкой.
– Скажите профессор, – поинтересовался он, – вы ознакомились с делом? Согласны с приговором? Не хотелось бы, чтоб в последний момент что-то сорвалось.
– Абсолютно! Вы совершенно справедливо решили судьбу этого …!
– Ну что вы, – покачал головой судья, – приговор вынесли присяжные, я только вел заседание, и следил за нормами! Но вы не переживайте, суд во всем разобрался. Улики неопровержимы, доказательств невиновности нет, сам Петров … так и он не помнит ничего, сам же признает, что напился до беспамятства.
Судья взглянул на часы, встал из-за стола:
– Простите господа, я вас оставлю. Еще одно заседание через десять минут…
– Скажите, ваша честь, – неожиданно для самого себя спросил Лебедевский, – а вы ощущаете, что с принятием этого закона наше общество наконец-то вздохнет свободнее?
– К вашему сведенью, дорогой профессор, в странах, где смертная казнь практикуется, многие преступники, зная, что терять им нечего действуют более жестоко. Например, не оставляют живых свидетелей… – задумчиво глядя куда-то в даль сказал судья. – Так что я, если вам интересно, голосовал «против» …
Они уже заканчивали обед, когда в кабинет вошел невысокий сухощавый мужчина в форме. Взглянув на него, Викентий Наумович содрогнулся – всю правую сторону лица вошедшего обезображивал сильный ожог, а левую бровь рассекал рубец, придававший совершенно зверское выражение.
– Вы как всегда точны, Сергей Николаевич! – прокурор покосился на часы. – Познакомьтесь, профессор – ваш инструктор.
– Майор Рыбцов, – представился тот.
– Какой инструктор, – удивился Лебедевский, невольно разминая ладонь. Хоть рукопожатие и не было похоже, на медвежью хватку прокурора, пальцы у майора показались стальными. Просто он отлично дозировал силу.
– Судя по вашему делу, в армии вы не служили. Сергей Николаевич научит вас обращаться с пистолетом.
– А… – в горле у профессора опять запершило, – я что, должен буду застрелить этого … этого …
– Петрова, – подсказал прокурор.
– Да, – кивнул майор, – и поверьте моему опыту, это наиболее гуманный способ казни. Пуля в сердце – мгновенная смерть. Вы представляете, что испытывает приговоренный в Америке, когда его привязывают к электрическому стулу? Я уже молчу про повешенье и отрубание головы…
– Ну что ж, Викентий Наумович, передаю вас в следующие, заботливые руки, – сказал прокурор, – а у меня еще, знаете ли дела.
Неожиданная идея поселила Викентия Наумовича:
– Николай Аполинарьевич, я понимаю, голосование было тайным, и я не вправе, но…
– Как я голосовал? – прокурор хмыкнул. – Нет никакой тайны, я был и остаюсь против. Знаете почему? Американцы проводили исследования, в ретроспективе. У них получилось, что из двадцати пяти человек, приговоренных к смерти, один был не виновен. Посмотрите журнал «Proceedings», номера правда не помню. Вот так…
