— А что там, в этой тьме? — спросила я тихо.
— Тебе лучше этого не знать, Ульяна, — ответила Мара.
— И все же? — не удержалась от вопроса.
— Ничего, — богиня усмехнулась. — Тот, кто попадает во тьму — больше не возвращается. Его душа умирает навсегда. Теперь ты понимаешь, почему Агнешка так не хочет умирать. Для нее это будет настоящим концом без права на перерождение.
Несколько минут мы обе молчали. Я думала о том, смогу ли вернуть любимого, а Мара просто ждала моего ответа. Хотя, что тут решать — я пришла за ним и без него не вернусь.
— А если мне не удастся уговорить Роланда пойти со мной? — спросила я наконец, нарушив молчание.
— Тогда у тебя есть выбор — вернуться самой или остаться там с ним, — Мара распрямила спину, — и как? Ты решилась? Мне призывать свет?
Я кивнула.
— Хорошо! — сказала женщина. — Только смотри. Пока будешь там, в свете, не разговаривай больше ни с кем. Ищи только Роланда. Если заговоришь с другой душой, своего ведьмака не найдешь. Поняла?
— Поняла, — а по спине дрожь. Стало страшно и жутко. Я не совсем понимала, что такое свет, но если бы была на то моя воля, ни за что не отправилась бы туда. Только из-за Роланда, только ради него.
Мара тем временем встала и отложив пряжу, подняла над головой руки, соединив их в кольцо. Начала говорить. Ее голос, сначала тихий и мелодичный, стал сильнее с каждой новой фразой, громче и жестче. Он разрастался, пока не превратился в зычный рев, похожий на гром, что гремит с грозой среди скал, отражаясь эхом.
А затем я увидела свет. Яркий, желтый, солнечный…
Он полился из сведенных рук богини, прямо на пол перед моими ногами. Сама не ведая, что творю, я шагнула в него. Словно какая-то чужая рука подтолкнула меня, сказала, нашептала, что следует делать.
Перед глазами все вспыхнуло, завертелось, закрутилось. Как будто я упала в портал из солнечного света и теперь падала в никуда, летела то вверх, то вниз, купаясь в теплом ласковом потоке.
Мара исчезла. Вокруг меня был только свет и этот свет шептал мне на ухо ласково и нежно, словно голос родной матери:
— Вот ты и дома!
Я закрыла глаза, представляя, что где-то там меня ждет Роланд…
Может быть, конечно, и не ждет, но в одном я уверена — без него не вернусь.
Ева сидела за столом, сложив тонкие руки на его поверхности и наблюдала за тем, как ее дочь расставляет тарелки и приборы.
Гражина на мать почти не смотрела. Она была возмущена тем, что отец, вместо того, чтобы дать от ворот поворот этой предательнице, мало того, что пустил ее в дом, так еще и разрешил остаться. Ей, видите ли, бедняжке, негде ночевать.
«Гнать ее надо!» — зло подумала девочка и с грохотом водрузила на стол горшок с кашей. Сунула в него деревянную ложку и демонстративно удалилась, всем своим видом показывая, что ужинать не собирается.
Тадеуш проводил дочь взглядом и перевел его на жену. Он уже привык считать ее бывшей, а себя почти вдовцом, но вот она заявилась снова, спустя столько долгих лет, после того, как бросила его с детьми — маленькой дочкой и сыном Янушем, почти младенцем.
Сперва была злость и жажда мщения. Наверное, не будь у него детей, он тогда отправился бы за Евой в столицу и оторвал бы ведьме голову в наказание за предательство. А сейчас злости не было. Не осталось, после стольких лет. Он видел перед собой еще молодую, но уставшую от жизни женщину. Просто человека. Раньше, когда она имела силы, она была красивее. Он помнил ее моложе и более дерзкой.
— Прогонишь? — спросила она, даже не прикоснувшись к каше.
Щенкевич встал и положил в тарелку сыну еды, пододвинул мальчику и всучил в ладошку ложку.
— Ешь, — велел коротко.
Януш покосился на незнакомку и принялся за еду. Обычно за столом он был весел, а сейчас просто молчал, словно заразившись от взрослых этим тяжелым чувством недопонимания.
— Зачем пришла? — спросил Тадеуш спустя некоторое время. Он тоже не прикоснулся к каше и ждал лишь, когда сын закончит с ужином, чтобы после, когда тот уйдет спать, поговорить с женой.
— Мне больше некуда было идти, — ответила пани Возняк честно.
— Даже так! — усмехнулся староста.
— А ты считаешь, я должны была солгать и сказать, что во мне неожиданно проснулась материнская любовь и желание видеть снова собственного мужа, которого бросила несколько лет назад? — с резкостью в голосе спросила Ева.
Тадеуш несколько мгновений просто молча смотрел на нее, затем улыбнулся.
— Ты не изменилась, Эвка! — произнес. — Как была стервой, так и осталась!
Женщина дерзко посмотрела ему в лицо.
— Прогонишь? — спросила она с вызовом.
— А ты сама как думаешь? — мужчина нахмурился. — Гражина видеть тебя не хочет, Януш не помнит, а я… мне давно все равно, где ты и что с тобой. Вот тебе мой ответ, — затем резко поднялся из-за стола. — Сегодня можешь остаться. Не выгонять же тебя в ночь, а завтра…
— Хорошо! — кивнула Ева. — Только сперва послушай, что я тебе скажу. Я бы хотела остаться на некоторое время…
Брови Щенкевича взлетели вверх.
— И прежде чем ты меня перебьешь и скажешь, что уже все решил, хочу предложить вот что — я вижу, Гражина переняла часть моих сил, что и не мудрено, она дочь ведьмы, хоть и вампир. Я могу помочь ей освоить эти силы, подчинить себе…
— Разве ты одна такая? — спросил Тадеуш. — Я могу обратиться в Круг или нанять ей ведьму в учителя.
— Я обучу ее лучше и за более короткие сроки.
Мужчина задумался.
— Учиться ей надо, — признал он после колебаний, — только вряд ли, Грася захочет видеть тебя рядом.
— Я сама с ней поговорю завтра, — предложила Ева. — Если откажется, я уйду. Если же нет — останусь на месяц и приведу свои мысли и дела в порядок, да заодно дочь подучу ведьмовству, а затем мы простимся, и вы больше никогда меня не увидите.
Пан Щенкевич снова замолчал. Он задумчиво смотрел на жену не зная, соглашаться на ее предложение или послать ко всем чертям. Затем произнес:
— Хорошо. Пусть решает Грася, — и отвернувшись, вышел из горницы, оставив женщину сидеть одну на лавке и задумчиво смотреть ему во след.
«Поглядим, что будет завтра! — подумала устало Ева. — Малышку обмануть не тяжело. Жаль, что у меня нет сил, иначе ноги моей не было бы в этом доме!»
«Но силы можно вернуть! — мелькнула мысль, а за ней еще более крамольная. — Или забрать!»
Улыбка скользнула по губам бывшей ведьмы. В ее голове уже родился план, когда она устраивалась на лавке, подложив под щеку ладонь.
За окном загулявшийся ветер стучал в ставни.
Приближалась ночь.
Темнолесье не зря называлось таковым и не зря о нем ходила дурная слава.
В первую же ночь, когда обоз остановился к небольшого озерца на привал, на них было совершено нападении.
Генрих проснулся от шума и криков. По всей видимости, те, кто напал, действовали умело — дозорных сняли первыми, перерезав горло, а затем на спящий лагерь ринулась лавина одетых в черное людей.
Богдан уже был на ногах, когда Генрих схватился за меч.
Из темноты прямо на него неслись двое. В руках у одного крепкого детины сверкнул заточенным лезвием топор, у второго — короткий меч. Богдан сцепился с тем, что владел мечом, а Генриху достался разбойник с мечом.
Зазвенела сталь. Запела свою кровавую песню в отблесках огненных бликов костра. Громко заржали кони, почуяв кровь, заупрямились, заволновались. Вот только хозяевам обоза сейчас было не до них.
Нападавшие явно превышали численностью защитников купца. Генрих вступил в схватку со своим противником, едва успев отвести первый удар, отбив его ножнами, в которых лежал меч. Только после, прокрутившись вокруг собственной оси, князь достал оружие и второй удар уже отбил сталью.
Его противник рассмеялся и снова атаковал. Рубака он оказался славный. Короткий меч то и дело свистел, порой на волоске от лица Генриха. Только чутье волкодава порой помогало князю уйти от рубящего удара.
В свою очередь, Генрих не отступал. Ему удалось заставить врага отступить на несколько шагов назад, после чего обладателю короткого меча просто не повезло. Зацепившись ногой за что-то, лежащее на земле, он повалился назад, дав время для маневра молодому князю. И Генрих свой возможности не упустил.
Со свистом заточенная сталь разрубила грудь разбойника. Второй удар изуродовал лицо.
Даже не глядя, что там с поверженным врагом, упавшим на землю, князь перепрыгнул через тело и ринулся вперед, отыскивая взглядом Богдана. В схватке тот исчез из поля зрения Генриха, но сейчас казалось просто невозможным отыскать его в сутолоке.
