Короче говоря, Ромка Орешкин влюбился в новенькую с первого взгляда.
Теперь он спешил в школу не для того, чтобы поболтать с Димкой, а для того, чтобы поговорить с Ликой. И ведь ни о чем особенном они не говорили. Так, ерунда всякая: погода, природа, школьные дела…
Но каждый раз Ромка ловил себя на том, что ему все больше и больше нравится общаться с Ликой.
Впрочем, Ромкин кайф продолжался недолго.
Димка Молодцов — страстный борец за справедливость — пошел прямо в кабинет директорши Изабеллы Юрьевны и смело ей заявил, что в демократической стране каждый имеет право сидеть с тем, с кем ему хочется.
И представьте себе, директорша согласилась с Димкиными доводами. Молодцов опять занял свое законное место рядом с Орешкиным. А новенькую классная пересадила к Толстикову.
Но это уже не имело большого значения. Потому что за день до этого Ромка набрался смелости и предложил Лике встретиться после уроков.
— Хорошо, — просто сказала она. — Давай тогда завтра. В семь вечера.
— А где? — спросил Орешкин, чувствуя, как у него в груди от волнения прыгает сердце.
— В Таврическом саду. Тебе это удобно, Рома?
Еще бы Ромке было не удобно. Да он бы с радостью на Северный полюс понесся, вздумай Лика там назначить ему свидание.
Так они и договорились. Завтра, ровно в семь. В Таврическом саду.
Ну откуда Орешкин мог знать, что это дурацкое дежурство тоже будет завтра и тоже ровно в семь. Прямо как специально совпало.
— Значит, не можешь? — хмуро спросил Димка.
— Не могу.
— А почему?
— Нипочему. Просто не могу.
Ромке не хотелось врать, что-то выдумывать. Но и правду он сказать не мог. Димка бы его просто не понял.
Предпочесть какую-то там девчонку настоящему боевому дежурству?.. Нет, Димка явно бы его не понял.
— А ну смотри мне в глаза, — приказал вдруг Молодцов.
— Чего это я буду смотреть? — смутился Орешкин.
— Ишь глазки-то как бегают.
— Ничего и не бегают.
— Бегают, бегают. А ну давай колись, почему не можешь?!
— Бабушка заболела, — через силу соврал Ромка. — Придется к ней идти.
— Пускай Катька сходит. Катька была Ромкиной сестрой.
— У нее вечером бассейн. Димка остро прищурился.
— Бабуля, говоришь, заболела. А кто мне вчера сказал, что она на дачу уехала?
«Ах ты черт! — с досадой вспомнил Орешкин. — Действительно ведь говорил». Он невольно покраснел.
— Чего краснеешь? — сразу заметил Молодцов.
— Ничего и не краснею, — выкручивался Ромка. — Да, бабушка уехала на дачу, но почувствовала себя плохо и вернулась домой.
— Не могла она так быстро вернуться. Там автобус на станцию раз в сутки ходит. И у электричек «окно».
— Откуда ты знаешь?
— Я же был у вас на даче прошлым летом. Орешкин растерянно молчал.
— Вот что, Ромыч, — Димка похлопал друга по плечу, — не вешай мне лапшу на уши. Опытного сыщика не проведешь. Я тебя насквозь вижу.
— Ну и чего ты видишь?
— А то, что ты в новенькую втюрился. Сидели целую неделю, ворковали, как голубки. Противно было смотреть.
— Так не смотрел бы!
— Да мне тебя, Орех, жалко. Бегаешь за ней как собачка.
— Что ты сказал?!
— Что слышал! Небось на свидание к ней сегодня побежишь. Поэтому и на дежурство идти не хочешь.
Да, Молодцова не проведешь. В самую точку попал.
— Ну и побегу! — с вызовом ответил Ромка.
— Так бы сразу и говорил. А то — бабка заболела… — Димка покачал головой. — Эх ты, лучшего друга на девчонку променял.
— Брось, Димыч, — примирительно сказал Орешкин. — Ты и без меня прекрасно отдежуришь. А после все расскажешь.
Молодцов сердито засопел.
— Не буду я тебе ничего рассказывать. Иди встречайся со своей финтифлюшкой.
— Она не финтифлюшка, понятно?! — запальчиво воскликнул Ромка.
— Орешкин, Молодцов! — строго прикрикнула физичка. — Прекратите болтовню!
Друзья, бросив друг на друга сердитые взгляды, замолчали. Ромка отвернулся в одну сторону, Димка — в другую. Вот так, впервые за четырнадцать лет, они поссорились.
«Тоже мне, друг называется, — думал Димка, возвращаясь из школы домой. — Другой бы за счастье посчитал, если б ему предложили поучаствовать в рейде «Ударной группы по борьбе с бандитизмом». Вон как у Толстикова глаза загорелись, когда я ему сказал, что вечером иду на дежурство. А этот предатель с девчонкой попрется гулять. Ну и пожалуйста! Ну и катись!.. Была бы еще девчонка красивая. А то ни кожи ни рожи».
В общем, Молодцов был обижен до глубины души.
Придя домой, он заперся в своей комнате и плюхнулся на диван. Постепенно злость на Орешкина стала проходить. В принципе и сам Димка был не такой уж девчонконенавистник. Ему, к примеру, очень даже нравилась Ромкина сестра Катька.
Орешкин не звонил, и Димке из-за этого было как-то не по себе. Он понял, что Ромка первым не позвонит. И значит, придется звонить самому.
Димка набрал номер телефона, но в квартире Орешкиных трубку никто не снял. «Ладно, — решил Димка, — завтра в школе помирюсь».
Он пошел на кухню. Григорий Молодцов смазывал свой «ПМ». Мать мыла посуду.
— Готов, орел? — спросил Суперопер сына.
— Готов.
— А Ромка?
— Его мать не отпустила.
— И правильно сделала, — сказала Димки-на мама. — Разве это дело — детей на опасное дежурство брать?!
— Да какое там опасное? — Молодцов вставил в пистолет обойму. — Я же знаю статистику. Вчера преступлений было полным-полно. Значит, сегодня будет тихое дежурство.
— Все равно не дело, — упорствовала мать. — Ребенок должен уроки учить, а не носиться с тобой по городу.
— Я не ребенок, — сказал Димка.
— А тебя никто не спрашивает. — Она снова посмотрела на мужа. — У Димы совсем нет детства. То ты его с аквалангом плавать учишь, то машину водить, то на охоту с собой берешь и таскаешь целый день по лесу; не забывай, Гриша, мальчику еще четырнадцать лет.
— Уже четырнадцать лет, — поправил же- ну Молодцов. — Пора взрослеть. Я в его годы ого-го каким был. Помню, помог милиции в Пскове банду Комбинезонова взять. Такая заварушка со стрельбой была — приятно вспомнить…
— Тогда время другое было.
— Время всегда одно, — философски ответил Суперопер и, засунув пистолет в плечевую кобуру, надел потертую кожаную куртку. — Пошли, сынок.
— Димка, чтоб никуда там не лез, — наставительно сказала мать. — Узнаю — уши оборву.
— Ладно, — ответил Димка.
Они вышли на улицу. Идти было сравнительно недалеко. Молодцовы жили в Озерном переулке, а Следственное управление, где базировалась «Ударная группа по борьбе с бандитизмом», располагалось на Захарьевской улице, рядом с питерским ФСБ. Им надо было только дойти до Литейного проспекта и свернуть направо.
— Пап, — спросил Димка, — а ты мне пушку-то дашь?
— А как же, — хмыкнул Молодцов-старший.
Они вошли во внутренний дворик Следственного управления. Здесь их ждала ударная группа. Димка был знаком со всеми оперативниками. Вот Миша Сорокин по прозвищу Малыш, гигант под два метра ростом; он мог играючи согнуть пальцами толстый гвоздь. Вот Гена Зотов по прозвищу Зоркий Глаз; это прозвище он получил за меткую стрельбу. Димка сам видел, как Гена в тире сажал пулю в пулю. Вот бывший автогонщик Семеныч, ас-водитель, умеющий запросто вести машину на двух колесах. А вот его «верный конь» — «уазик» — со множеством пулевых отверстий на ветровом стекле и дверцах.
Оперативники, щурясь на солнышке, смотрели, как к ним подходят оба Молодцова. Отец и сын.
— Принимайте пополнение, — сказал Григорий, кивнув на Димку.
— Теперь-то мы живо с бандитами управимся, — раскатисто засмеялся Миша Малыш.
Суперопер достал из кармана портсигар, на крышке которого была выгравирована надпись: «Григорию Молодцову — мастеру силового задержания».
— Закуривайте, мужики, — протянул он раскрытый портсигар оперативникам.
Те взяли по сигаретке и разом задымили.
— Ну как дела? — спросил Молодцов.
— Пока тишь да гладь, Григорий Евграфыч, — ответил Гена Зоркий Глаз.
Не успел он это сказать, как в кабине «уазика» заработала рация.
— «Первый», «Первый», я — «Пятый». Прием.
Семеныч залез в кабину и взял микрофон.
— «Первый» слушает.
— Немедленно бурум-дурум-дурум-бу-рум, — неразборчиво проговорила рация. Как и «уазик», рация была старая и регулярно откалывала подобные номера.
— Чего, чего? — переспросил Семеныч. — Повторите.
— Бурум-дурум-дурум-бурум, — повторила рация.
На этот раз Семеныч все понял.
— Гриша, — повернулся он к Молодцову, — на Сенной братва разборку устроила. Палят друг в друга из автоматов.
— Заводи колымагу, — приказал Суперопер. — Едем.
Оперативники быстро заскочили в «уазик», Семеныч дал по газам, и машина, выехав из ворот Следственного управления, понеслась в сторону Сенной площади.
«Тихое» дежурство началось.
Ромка и Лика медленно брели по дорожкам Таврического сада.
«Что б такое сказать?» — мучительно соображал Ромка.
Если в школе он худо-бедно находил темы для разговоров с Ликой, то сейчас прямо как отрезало. Он совсем не знал, о чем с ней говорить.
Уже минут десять они молчали.
— Хорошая сегодня погодка, — наконец выдавил Орешкин.
— Да, — ответила Лика, — неплохая. Они снова замолчали.
— Лето скоро, — сказал Ромка шагов через тридцать.
— Угу, — согласилась Соломатина. — Скоро.
Тут Ромка понял, о чем можно поговорить.
— А ты на каникулах куда поедешь? — спросил он.
— Еще не знаю, — пожала плечами Лика. — Мы с родителями пока не решили. Но скорее всего — на Канарские острова.
Ромка подумал, что Лика шутит, и тоже пошутил:
— Что хорошего на этих Канарских? Езжайте лучше на Багамские.
— Ой, нет, — поморщилась Лика. — На Багамах мы были в прошлом году. Мне там дико не понравилось. Мне вообще Штаты не нравятся.
Орешкин понял, что Лика не шутит.
— Ты была на Багамских островах?
— Да. Мы каждый год за границей отдыхаем.
— И в Париже была?
— Конечно.
— А в Австралии?
— И в Австралии. Мы месяц в Сиднее прожили.
Для Ромки слова Париж, Сидней, Канарские острова звучали примерно так же, как Марс, Юпитер, Млечный Путь… Это было что-то очень далекое и недостижимое. Сколько Орешкин себя помнил, он всегда проводил лето у бабушки в деревне.
Дорожка повернула налево, и теперь они шли вдоль чугунной решетки сада.
— А вон там я живу, — показала Соломатина на дом, стоящий за оградой, через дорогу. — Мы недавно здесь квартиру купили.
— А где твои окна?
— На третьем этаже. Отсчитай от угла двенадцать окон. Это и будет наша квартира.
— Двенадцать окон?! — поразился Ромка.
— Да, двенадцать.
— Сколько же у вас комнат?
— Семь.
Орешкин даже остановился. Семь комнат!.. Ничего себе заявочки!
— Четвертое и пятое окна — моя комната, — показала Лика.
Но Ромка смотрел не на окна, а на Лику.
— Сколько ж твой отец выложил за такую квартирку?
— Ой, я не знаю. Кажется, очень много. В этом районе дорогие квартиры.
— Выходит, твои родители «новые русские»?
— Ну да, — спокойно подтвердила Лика. Орешкин нахмурился. Он не раз слышал, что «новые русские» сплошь бандиты и мошенники.
— Все «новые русские» — бандиты и мошенники, — не удержавшись, сказал Ромка.
— Почему все? Не все. Мой папа, например, не бандит и не мошенник.
— А откуда у него такие деньги?
— Заработал.
— Разве можно в нашей стране честным путем заработать сотни тысяч долларов?
— Видишь ли, мой папа физик-электронщик. И к тому же изобретатель. За каждое изобретение он получает процент от прибыли. Так что все по-честному.
И в самом деле по-честному выходило.
— Извини, — буркнул Орешкин.
— Да ничего, — сказала Лика. — Ты же не знал. Между прочим, мой папка совсем не такой «новый русский», каких по телику показывают. Он настоящий ученый. И деньги ему до лампочки. Он постоянно что-то изобретает. Даже когда мы на курорте отдыхаем, папка, вместо того чтобы идти с нами на пляж, запрется в номере и пишет формулы в блокнот.
— А что он изобрел?
— О-о, массу всевозможных вещей. А сейчас работает над главным изобретением своей жизни. Так он говорит. Папка хочет найти способ передачи голографического изображения на расстояние. Ты знаешь, что такое голография?
Ромка о голографии слышал впервые. Но на всякий случай кивнул.
— Знаю.
— Папка говорит, что если все получится, то настанет новый этап развития телевидения. Плоское изображение исчезнет, его заменит объемное… — Соломатина начала подробно рассказывать об объемном изображении.
Но Орешкин ее уже не слушал. Он вдруг поймал себя на том, что ему хочется поцеловать Лику.
— Лика, — перебил он.
— Что? — прервала она свой рассказ.
— Можно я тебя… — Ромка хотел сказать — «поцелую», но в последний момент сдрейфил и сказал: — Угощу мороженым.
И вот они уже сидели в маленьком кафе и ели мороженое с вишневым сиропом.
— Тебе нравится с вишневым сиропом? — спрашивал Ромка.
— Нравится, — отвечала Лика. — А тебе?
— И мне.
Лед тронулся. Теперь они разговаривали легко и свободно.
— Ты любишь осень? — спрашивала Лика.
— Люблю. А ты?
— Я тоже. А у тебя бывает, что вдруг на душе ни с того ни с сего хорошо-хорошо становится?
— Бывает. А у тебя бывает, что вдруг, тоже ни с того ни с сего, хочется закричать, затопать ногами, послать всех к черту?!
— Конечно! — смеялась Лика. — А ты с Димой Молодцовым давно дружишь?
— Тыщу лет. Мы с ним родились в один и тот же день. И в одно и то же время. Минута в минуту. Представляешь?!
— Классно!
— И ни разу в жизни не поссорились. Вот только сегодня в первый раз.
Лика облизывала ложечку со всех сторон.
— А из-за чего?
— Не из-за чего, а из-за кого.
— Ну из-за кого?
— Из-за тебя.
— Да-а? Как это?
— Димкин отец обещал взять нас на дежурство. А он у него знаешь кто? Суперопер! Лучший сыщик Питера!
— Ой, я, кажется, о нем слышала. Недавно передача была по телевизору.
— Точно. А дежурство сегодня в семь вечера. И мы должны были с тобой в семь встретиться. Пришлось выбирать.
— И ты выбрал меня?
— Ага.
— А почему? — хитро смотрела Лика.
— Потому что ты мне нравишься! — выпалил Ромка.
— Как интересно, — улыбнулась Лика. — А до меня ты с девочками дружил?
— Нет, — честно признался Ромка. — А ты с ребятами?
— Тоже нет. Разве что с Гошей. Упоминание о неведомом Гоше неприятно задело Орешкина.
— Ты с ним в прежней школе училась? Лика звонко рассмеялась.
— В какой школе? Он же старый! Гоше сорок три года. Это папин друг.
— А почему ты его Гошей называешь?
— Его все так зовут. Он очень прикольный. Всегда что-нибудь смешное выдаст. А еще он учит меня управлять яхтой.
— У вас есть яхта?
— У Гоши есть. Он яхтсмен. А яхту назвал «Лика», в мою честь. Знаешь, как классно под парусом ходить. Мы, когда в залив выходим, всегда в пиратов играем. Гоша повязывает голову черной косынкой, а к ноге привязывает деревяшку. Как будто он пират Сильвер. А я изображаю юнгу Джима. Читал «Остров сокровищ»?..
Лика начала с увлечением рассказывать о прогулках на яхте. А Ромке снова захотелось ее поцеловать. Но не в кафе же.
— Пойдем погуляем, — предложил он. Они вышли из кафе и опять углубились в Таврический сад. Сели там на скамейку, недалеко от пруда.
«Сейчас поцелую», — решил Орешкин.
Но как только он потянулся к Ликиной щеке, на дорожке сада показалась тетка с коляской. Ромка резко отпрянул.
— Ты чего? — с удивлением посмотрела на него Лика.
— Ничего, — ответил Ромка. — А этот Гоша тоже изобретатель?
— Нет, он просто папин друг. Они с детства дружат. Как вы с Димой.
Тетка с коляской прошла мимо. Ромка повторил попытку.
— Гаф-гаф-гаф! — раздался лай, и к ребятам подбежал лохматый пекинес.
— Ой, какой хорошенький! — Лика погладила собачку.
«Вот черт!» — с досадой подумал Орешкин.
К скамейке подошел пожилой мужчина.
— Ну-ка, пошли, обормот, — сказал он пекинесу.
— А как зовут этого симпатичного обормота? — спросила Лика.
— Его зовут Даффи, — ответил мужчина и принялся рассказывать о своем любимце. И не умолкал битых полчаса.
Наконец мужчина и Даффи ушли. В саду быстро темнело.
Лика встала со скамейки.
— Мне пора домой, — сказала она. Они вышли из Таврического сада и направились к Ликиному дому.
«Сейчас или никогда», — с отчаянной решимостью подумал Ромка. И, набравшись смелости, спросил:
— Лика, можно я тебя поцелую?
— Ишь ты какой быстрый, — лукаво прищурилась Лика. — Нельзя. Я сама тебя поцелую. После.
— После чего? — не понял Орешкин.
— После дождичка в четверг, — со смехом ответила Лика и скрылась в подъезде.
Димка Молодцов чуть не плакал от досады. Какой облом. Стоило ли ждать семь лет, чтобы просидеть все дежурство в четырех стенах.
Поначалу все шло хорошо. Ударная группа понеслась на Сенную площадь, где проходила разборка между двумя бандами. Димка весь извертелся на сиденье «уазика», предвкушая, как сейчас он вместе с оперативниками будет брать бандитов. Но когда они приехали на Сенную, бандитов там и след простыл.
А оставшиеся часы дежурства прошли тихо и мирно. Ни тебе головокружительных погонь, ни тебе яростных перестрелок, ни тебе рукопашных схваток… Питерские бандиты будто нарочно решили досадить Димке. За это время в городе не произошло ни одного происшествия. Ни од-но-го. Ну, если, конечно, не считать разборку на Сенной.
Хотя нет, одно происшествие произошло. С самим Димкой. Когда ударная группа вернулась в Следственное управление, он споткнулся о железяку во дворе и, грохнувшись на асфальт, оцарапал щеку.
В дежурке Миша Малыш и Гена Зоркий Глаз сели играть в шашки; Семеныч завалился на топчан с книжкой; а Димка и отец стали смотреть телевизор.
А по телику — и взрывы, и погони, и перестрелка… Димка смотрел на экран и завистливо вздыхал.
Потом дежурство окончилось, и они с отцом пошли домой.
На другой день Димка и Ромка помирились. И Ромка сразу же спросил:
— Ну как, Димыч?
Димка ждал этого вопроса. Но не мог же он сказать, что — никак.
— Было дело, — туманно ответил Молодцов.
У Орешкина глаза загорелись.
— Расскажи!
— На большой перемене расскажу, — пообещал Димка. (Надо же было еще придумать, что рассказывать.)
На большой перемене друзья отправились в школьный буфет, взяли апельсиновый сок с пирожным и уселись за дальний столик.
Молодцов было открыл рот, чтобы начать рассказ, но тут к столику подошел Леша Толстиков с подносом в руках. Леша взял себе аж пять пирожных и три стакана сока.
— У вас свободно, ребята? — спросил он.
— Занято, — ответил Ромка.
— Приземляйся, Толстый, — милостиво разрешил Димка. За то время, что он сидел с Толстиковым, у них сложились неплохие отношения.
Леша опустился на свободный стул.
— Ух ты, — сразу же заметил он царапину на Димкиной щеке. — На дежурстве, да, Дим?
— Да, — небрежно подтвердил Молодцов. — Бандитская пуля задела.
— Ух ты, — снова сказал Леша. — А как это случилось?
— Сейчас расскажу.
И Димка начал рассказывать. Сначала ему было неловко врать, но затем он постепенно разошелся, и ему самому стало казаться, что все было так, как он рассказывал.
— …Ну, значит, подлетаем мы к Сенной, а там братва друг другу перестрелку устроила.
Отец мне пушку сует: «Держи, Димка, подстрахуешь!» Выскочили мы из машины. «Стоять! — кричим. — Руки вверх!» Бандиты, естественно, деру. Мы за ними. А у них иномарка. Вижу — уходят, гады. Тогда я высунулся в окно и из пистолета по их тачке: бах-бах!..
