На протяжении следующих тридцати лет миграция населения к полюсам продолжалась. Немногие укрепленные города бросили вызов поднимающемуся уровню воды и наступающим джунглям, выстраивая по своим периметрам сложные дамбы, но одна за другой все эти дамбы были проломлены. Жизнь теперь была сносной только в пределах бывших Северного и Южного полярных кругов. Косое падение солнечных лучей обеспечивало щит против более мощной радиации. Высоколежащие города в горных районах поблизости от экватора были также заброшены несмотря на более прохладную температуру — из-за уменьшившейся атмосферной защиты.

Именно этот последний фактор обеспечил решение проблемы расселения мигрирующих обитателей новой Земли. Устойчивое снижение плодовитости млекопитающих вкупе с растущим преобладанием форм амфибий и рептилий, лучше приспособившихся к водной жизни в лагунах и болотах, нарушило экологическое равновесие, и ко времени рождения Керанса в Кемп-Берде, городе с десятитысячным населением в Северной Гренландии, было подсчитано, что на полярных шапках все еще живут не более пяти миллионов человек.

Рождение ребенка стало относительной редкостью, и лишь один брак из десяти производил на свет хоть какого-то отпрыска. Как Керанс порой себе напоминал, генеалогическое древо человечества систематически само себя подстригало, явно перемещаясь назад во времени, и в конечном итоге могла быть достигнута точка, когда вторые Адам и Ева оказались бы одни-одинешеньки в новом Эдеме.


Фантазия заставила Керанса улыбнуться — и Риггс сразу же это подметил.

— Что вас так забавляет, Роберт? Очередная ваша туманная шутка? Нет-нет, не пытайтесь мне ее объяснить.

— Я всего лишь представил себя в новой роли. — Поверх аппарели Керанс взглянул на скользящие мимо в шести-семи метрах административные здания — волны от катера выплескивались в открытые окна вдоль береговой линии. Острый запах влажной известки составлял резкий контраст с приторными душками растительности. Макреди вел катер в тени зданий, где за разбивающимися брызгами царила приятная прохлада.

На другой стороне лагуны Керансу была видна тучная гологрудая фигура доктора Бодкина на капитанском мостике по правому борту экспериментальной станции. На поясе у доктора красовался пестрый кушак, а глаза защищал зеленый целлулоидный козырек, отчего он казался правдоподобной копией завзятого картежника с речного парохода, решившего взять утреннюю передышку. Бодкин срывал с нависавших над станцией папоротников ягоды размером с добрые апельсины и швырялся ими в мартышек, что тараторили на ветке у него над головой, тем самым подбивая их к новым шаловливым выкрикам и свисткам. Метрах в пятнадцати оттуда, на каменном карнизе, за всем этим безобразием с холодным неодобрением наблюдала троица игуан — выражая также и нетерпение, ящерицы медленно водили хвостами из стороны в сторону.

Макреди повернул румпель, и они с веером брызг заложили резкий вираж под прикрытие высоченного здания с белым фасадом, что поднималось из воды на все двадцать этажей. Крыша смежного, меньшего по размеру здания служила пристанью, к которой была пришвартована ржавая моторная яхта с белым корпусом. Наклонные плексигласовые окна кабины управления были сплошь в пятнах и трещинах, а из выхлопных отверстий в воду стекало мутное масло.


Когда катер, управляемый опытной рукой Макреди, пристроился позади моторной яхты, Риггс с Керансом взобрались к проволочной дверце, спрыгнули на пристань и прошли по узким металлическим сходням, которые вели в многоквартирный дом. Стены коридора были скользкими от влаги, пятна плесени расползались по штукатурке, но лифт, питавшийся от аварийного дизеля, по-прежнему работал. Медленно поднявшись до крыши, они оказались на верхнем уровне двухэтажной квартиры, а затем по служебному коридору вышли к наружной части апартаментов.

Прямо под ними находился нижний уровень, небольшой плавательный бассейн с крытым патио, где в тени у трамплина были составлены шезлонги. Желтые подъемные жалюзи скрывали окна по трем сторонам бассейна, однако сквозь щели в жалюзи видны были прохладные тени внутренней гостиной, мерцание серебра и хрусталя на журнальных столиках. В мутном свете под тентом в синюю полоску в задней части патио виднелась длинная хромированная стойка, столь же зазывная, как бар с кондиционером, видимый с пыльной улицы в минуту острого похмелья, бокалы и графины отражались в зеркале с ромбовидной рамкой. Все в этом персональном убежище казалось чистым и сдержанным — словно бы в тысяче миль от насиженной мухами растительности и тепловатой воды джунглей двадцатью этажами ниже.

За дальним концом бассейна, несколько прикрытый декоративным балконом, открывался широкий вид на лагуну — на город, что вырастал из наступающих джунглей, на гладкие полотна серебристой воды, что тянулись к зеленым кляксам вдоль южного горизонта. Массивные наносы ила вздымали свои спины над поверхностью, и светло-желтый пух у них на хребтах отмечал появление первых побегов гигантского бамбука.