— Как ты и хотел, я написал заявление с просьбой о переводе на завод в Тулузу. Они пойдут мне навстречу. Для меня будет честью сделать то же самое там на другом самолете, — с надеждой произнес он.
Риш издал звук, похожий на смешок, и по спине Саламеха пробежал холод. Развязка приближалась.
— Нет, мой друг, — прозвучал голос из темноты. — Этот вопрос уже решен. Ты свое дело сделал, а об остальном позаботятся другие.
Саламех сглотнул подступивший к горлу комок.
— Конечно, но… — Он услышал, как Риш хлопнул в ладоши.
Несколько рук проворно и ловко прижали Саламеха к скользкой стене укрытия. Он ощутил прикосновение к горлу холодной стали, но не смог даже крикнуть, потому что ему зажали рот. Второй и третий ножи вонзились в область сердца, но в спешке убийцы пробили только легкие. Саламех почувствовал, как теплая кровь хлынула на его холодную кожу, услышал хрипы, вырывавшиеся из горла и легких. Еще один нож вонзился в спину, но скользнул по кости. Понимая, что обречен, Саламех сопротивлялся чисто машинально. Охватившая его боль свидетельствовала о том, что убийцы пытались быстро сделать свою работу, но излишнее возбуждение помешало им выполнить ее хорошо. Саламех подумал о жене и детях, ожидавших его к ужину. А затем лезвие ножа все-таки нашло его сердце, муки его закончились, и он умер, дернувшись в предсмертной судороге.
Риш что-то тихо проговорил убийцам, опустившимся на колени возле трупа. Они вытащили у убитого бумажник, сняли часы, вывернули все карманы и сняли с него добротные рабочие ботинки. А затем перекинули труп через край помоста, держа за ноги, и тело Саламеха зависло над черными волнами, ритмично ударявшими о стены укрытия. Водяные крысы, постоянно пищавшие со всех сторон, затихли в ожидании. Залитое кровью лицо Саламеха коснулось холодной затхлой воды, и убийцы отпустили ноги трупа. Своды укрытия вновь огласились писком прыгавших с помоста водяных крыс.
Рабочие в респираторах закончили свою работу и выключили пневматические пульверизаторы. «Конкорд», стоявший в сводчатом красильном цехе, поблескивал белой краской. В цехе, где совсем недавно слышались звуки и царила суета, теперь наступила полная тишина. Мрачно засветились инфракрасные нагревательные лампы, туман от распыляемой краски завис вокруг отливавшего красным светом самолета. Насосы для очистки воздуха вытягивали из цеха ядовитые пары.
Потом насосы отключились. Инфракрасные лампы потускнели и потухли. Внезапно темный цех залил бело-голубой свет сотен вспыхнувших ламп.
А затем в цех начали заходить люди в белых комбинезонах. Они заходили туда молча, как в святилище. Несколько секунд они стояли, задрав головы, и смотрели на длинную, грациозную птицу. Казалось, что и сам самолет, возвышаясь на длинных ногах и опустив клюв, смотрит вниз на рабочих с надменностью и безразличием священного Ибиса с берегов Нила.
Рабочие принесли трафареты и пульверизаторы, прикатили двухсотлитровые бочки светло-голубой краски, подогнали платформу и развернули трафареты.
Разговаривали во время работы мало. Маляр разместил свои трафареты на хвостовом оперении, где из-под только что нанесенной белой эмали слегка проступал серийный номер. Теперь серийному номеру предстояло стать постоянным международным регистрационным номером. С помощью трафарета на хвостовом оперении появились цифра и буква — «4x» — международное обозначение страны, владеющей самолетом, а затем буквы «LPN» — индивидуальное регистрационное обозначение самолета.
Над ним, на более высокой платформе, два других маляра сняли черный виниловый трафарет, приложенный к хвостовому оперению. На белом фоне осталась светло-голубая шестиконечная звезда Давида, а под ней название авиакомпании «EL AL»[2].
На Самарианских холмах, с которых открывался вид на равнину Шарон, в предрассветной темноте тихо стояли четверо мужчин. Они могли видеть яркие огни международного аэропорта Лидды, находившегося от них на расстоянии почти девяти километров. Позади Лидды туманно светились огни Тель-Авива и Герцлии, а еще дальше в водах Средиземного моря отражался свет заходящей луны.
То место, где они сейчас стояли, до Шестидневной войны считалось территорией Иордании. В 1967 году Самарианские холмы представляли собой стратегическую позицию, возвышавшуюся почти на полкилометра над равниной Шарон и вклинивавшуюся в демаркационную линию 1948 года. В 1967 году это была самая близкая к аэропорту Лидды военная позиция Иордании. Отсюда иорданские орудия и минометы успели сделать несколько выстрелов по аэропорту, прежде чем боевая авиация Израиля подавила их. Арабский легион отошел с этой позиции, как, впрочем, и со всех остальных на Западном берегу реки Иордан. Сейчас здесь не наблюдалось никаких очевидных признаков присутствия военной техники. Исчезли доты, разделяемые полосой «ничьей» земли, исчезли километры колючей проволоки. Но главное — исчезли израильские пограничные патрули.
Однако в 1967 году Арабский легион при отступлении оставил здесь некоторое вооружение и личный состав для его обслуживания. Вооружение состояло из трех 120-мм минометов с боеприпасами, а личным составом являлись эти четверо палестинцев, в прошлом бойцы палестинского вспомогательного корпуса, приданного Арабскому легиону. Тогда они были молодыми парнями. Их оставили при отступлении с задачей ждать дальнейших приказов. Старая военная хитрость — оставлять при отступлении людей и оружие. Все современные армии при отступлении прибегали к подобной хитрости в надежде, что оставленные на вражеской территории оружие и законспирированные люди окажут им помощь, когда они снова перейдут в наступление.
