По песку клячонка с закисшими глазами едва тащила телегу. Колеса телеги до того вихляли, что мне казалось, они вот-вот соскочат и раскатятся в разные стороны. На телеге сидел возница в допотопном армяке, сзади него - полная женщина в шляпе, похожей на медный таз, в котором мама варила варенье, рядом с ней - девочка в клетчатом пальто. Женщина томилась от усталости, а дочка смотрела на наши хаты, на разбитую дорогу и на людей в грубой сельской одежде так, будто извинялась перед ними за свой нарядный вид, за свои розовые щеки.

Впереди этого забавного экипажа шагал мужчина с остренькой бородкой, в золотом пенсне. Он щурил глаза, быстро-быстро поворачивал маленькую голову и резко, как шпагу, выбрасывал вперёд трость. При этом он пел какую-то весёлую песню.

На него из каждой калитки смотрели будто на бродячего комедианта, а он не смущался и добродушно со всеми здоровался, словно со старыми знакомыми.

Вскоре этот человек в пенсне, уже без трости, сюртука, пришёл к нам и отрекомендовался:

- Стефан Адамович Млинский. Композитор. Ваш новый сосед. Постоянное место жительства имею в Москве, но сейчас работаю над большим музыкальным произведением о Конармии, вот и приехал сюда - поближе к историческим местам. Да и вообще, знаете ли, я по рождению мужик, и меня тянет к деревне, к мужицкой мудрости... Я пришёл к вам представиться, а заодно одолжить косу и ведро с верёвкой.

Я смотрел на Млинского во все глаза. Сначала решил, что он тоже колдун, раз приехал жить в Мазухин дом, но потом переменил своё мнение: уж очень простым и весёлым человеком он выглядел, ничего в нем не было от колдуна.

- Ну-с, а тебя как зовут, молодой человек?

Я, задыхаясь, ответил:

- Ну и чудесно, Геночка. Я всех вас, дорогие мои соседи, приглашаю завтра на новоселье, а ты, Гена, можешь пойти со мной и сейчас, если, разумеется, хочешь.

Мы пошли. У меня дрожали руки и ноги от страха - было боязно войти в дом, где жил когда-то колдун с мохнатым чёртом.

У калитки, на той самой скамейке, где когда-то целыми днями просиживал дед Мазуха, сидели жена Стефана Адамовича и дочка. Они о чем-то весело говорили, смеялись. Мне казалось, что сейчас раздастся грозный голос деда Мазухи, зашатается и провалится под землю скамейка. Но, к моему удивлению, ничего этого не случилось.

Мне никогда не забыть того дня. Со скрежетом отмыкались заржавевшие замки, открывались двери, срывались кресты с окон. Мы входили в пропахшие паутиной и пылью комнаты, в мрачный сарай. Мы открывали окна, выгоняли из дома застоявшуюся жуткую тишину. Таскали из колодца холодную воду, пахнущую ручьями и весенней землёй. Лили её из вёдер, прямо на пол, обливали бревенчатые стены, скамейки... По комнатам гулял свежий ветер, плясали солнечные зайчики.

В доме стало холодно от воды и ветра, ни в одном закоулке не осталось затхлого запаха.

Анна Павловна (так звали жену Млинского) сказала:

- Здесь я теперь и без вас управлюсь. Идите во двор и повыдирайте крапиву. Она мне действует на нервы.

Потные, раскрасневшиеся, мы работали целый день без устали. Радовались весеннему солнцу, своему весёлому труду. А когда солнце коснулось краешком дальнего леса, зажгло глыбы облаков, Анна Павловна с засученными рукавами, в подоткнутой юбке, очень похожая на наших деревенских баб - вышла на крыльцо и скомандовала:

- Кончай работу! Умываться! Ужинать!

В кухне жарко горела русская печка, выбрасывая из своего жерла поток красного пляшущего света.

И оттого, что для меня колбаса была редким лакомством, и оттого, что проголодался за день, я глотал еду, как утёнок, совсем не пережёвывая.

- А теперь, - сказал Стефан Адамович после ужина, - я расскажу вам сказку. Хотите?

- Хотим, - дружно ответили мы с Наташей - дочерью Млинского.

Во дворе зажгли костёр из скошенного прошлогоднего чертополоха и крапивы, разостлали одеяло, расселись на нем поудобней и стали ожидать Стефана Адамовича. Он пришёл с крошечным чемоданчиком. Раскрыл его, достал оттуда две чёрные трубки с какими-то блестящими штучками на них. Сложил эти две трубочки - получилась одна.