С каждым годом наша деревня становилась для меня все скучнее и теснее. Я презирал тихую речушку, в которой даже на середине можно было достать до дна, жиденький ольховый лес, в котором, кроме синиц, ничего не водилось.
Стефан Адамович подарил мне карту полушарий. Из Одессы я прокладывал цветными карандашами маршруты на Мадагаскар, в Гонолулу, на Гаити и плыл туда то на собственной бригантине, то помощником у какого-нибудь корсара.
Летом чердак, а зимой погреб бывали поочерёдно штабом путешествий. И я твёрдо верил, что когда-нибудь отправлюсь путешествовать.
Трижды убегал из дома, но ни разу так и не смог добраться даже до Одессы.
А время шло.
Как море превращает острые режущие камни в круглые гладкие голыши, так время обточило и успокоило меня.
Я пахал землю и молотил пшеницу, чтобы кормить младших братьев и сестёр. Я стал конюхом, а не капитаном дальнего плавания.
Началась война. В сорок третьем году я ушёл на фронт.
Среди моих сверстников были поклонники военной романтики. Я к их числу не принадлежу. Но война есть война, раз на нашу землю пришёл враг, его надо бить. И я бил, как мог. Наградили меня тремя орденами, медалями. Хоть и ненавистна была мне война, но я знал, что делаю великое дело, а когда она окончилась и я вернулся в деревню, то оглох от тишины. Мальчишки ходили за мной следом, смотрели, как на живую легенду, а эта «легенда» не знала, что ей делать дальше. Восстанавливать, строить? Да, но все это обычно, скучно.
Однажды сидел с удочкой, курил прелую солдатскую махорку и думал. Мне казалось, что виноват Млинский - это он рассказал мне на кларнете самую неправдоподобную сказку и заставил меня поверить в неё, как в настоящую жизнь. Это он забросил меня с родной земли на какой-то фантастический корабль, на котором я так и не достиг неизведанных заманчивых берегов и вот болтаюсь в какой-то пустоте. А может быть, я чего-нибудь не понял из его сказки? Но где найти теперь этого одержимого музыканта, чтобы расспросить его толком?
Наконец я очнулся от своих мыслей и увидел, что моё удилище, то и дело ныряя тонким концом, плыло по реке.
Время обточило и успокоило меня - я поплыл, как это удилище, по воле волн. Закончил строительный институт, работал на стройках - честно, но без интереса, без энтузиазма, а просто так. Не сердился ни на кого, не жаловался. И только иногда - неизвестно почему и зачем - я думал, что всё-таки настанет время, когда однажды глухой ночью ко мне войдут молчаливые люди с суровыми лицами и поманят: пора, мол, пойдём. Я ни о чем не буду их спрашивать, поднимусь и пойду. Они поведут меня во льды Арктики, прикажут спуститься в новом снаряде в морскую бездну, а может быть, лететь в космос. Я ни от чего не откажусь, буду работать без сна и отдыха, постоянно рискуя жизнью. Пройдут годы. Много лет. Я вернусь в свою деревню совсем старым, седым человеком и буду рассказывать мальчишкам о необыкновенных людях, о великих тайнах... А если не вернусь? Ну что ж, тогда обо мне расскажут другие.
Я грустно смеялся над этой тенью моей мальчишеской мечты.
Но вот однажды меня вызвали в отдел кадров.
- Ты должен поехать на строительство крупнейшей в мире гидроэлектростанции, которая сооружается на великой русской реке. Извини меня за такое высокопарное выражение, - сказал начальник отдела кадров. - Но про такую стройку иначе и не скажешь.
В Сталинград я ехал в одном купе с начальником милиции города Волжского подполковником Пельниковым. Это был пожилой человек небольшого роста. Левое плечо у него высокое, мослаковатое, а правого совсем не было. («Война следочек оставила».) Когда он стоял передо мной, мне казалось, будто он нарочно изогнулся, ловчится, и вот сейчас взмахнёт кулачищем, собьёт меня с ног. Жесты у него короткие, резкие. Глаза подвижные, яркие. Они зорко, пытливо следили за каждым движением собеседника и были то откровенно простодушными, то весёлыми, то плутоватыми, а то вдруг задумчивыми. Все эти перемены в нем происходили так же неуловимо быстро, как быстро он переходил от одной темы разговора к другой. И что удивительно, его невозможно было слушать равнодушно, невозможно было не подчиниться его воле. Даже когда он слушал тебя, то своими глазами не давал тебе покоя: требовал искреннего, прямого разговора.
Мы говорили о нашем великом времени, когда человек из существа, приспосабливающегося к природе, становится её хозяином.
Я почувствовал, что меня подхватила и понесла волна восторга. Я представил грандиозную стройку, на которую ехал, и говорил о ней какими-то блестящими, как ёлочные игрушки, словами. Мне оставалось только провозгласить «ура» славе, величию и прочему, как вдруг я заметил, что подполковник далёк от возвышенной патетики. Он с лукавой усмешкой смотрел на меня. Я оторопел и тревожно спросил:
- Что случилось?
Пельников не обратил внимания на мой вопрос, а, будто продолжая свою мысль, сказал:
- Месяца через два вы убежите со стройки.
- Почему?
И опять Пельников не обратил внимания на мой вопрос. Его маленькие глаза ещё больше сузились.
- Герцен как-то говорил, что есть люди, которые нафантазировали себе план и выходят из себя оттого, что жизнь не исполняет их гордых приказов и личных фантазий, они ждали от жизни совсем не то, что она им дала, они негодуют на неё, сердятся. Познать истинные законы развития человеческого общества, трудиться в жизни они не могут. Они способны голодать, мёрзнуть, работать без отдыха, но все это для них надо красиво обставить. Они хотят голодать и умирать красиво. В их планы всегда входит какой-нибудь великолепный эффект, и обязательно скорый. А жизнь дарит людям такие штучки чрезвычайно редко. И получается у этих людей: благие вроде бы намерения, а результат плачевный. Они ходят на романтических ходулях. Нет, нет, вы меня неправильно поняли. Я воюю только против фальшивой романтики. Я за красивый, но не великолепный подвиг. Я за подвиг как результат повседневного, упорного, а иногда и мучительно тяжёлого труда.
Подполковник посмотрел на меня долгим взглядом, как психиатр на больного, и потом опять продолжал.
- Вот и вы едете на великую стройку, но, к сожалению, не строить, а совершать «великолепный подвиг». А вы знаете, с чего может начаться ваша жизнь на стройке? Да с того, что в первый же вечер где-нибудь в тёмном углу вас разденут грабители. У нас ещё случается такое... Или вот... Будете идти по городу, вам повстречаются сотни порядочных людей, и потом вы увидите одного пьяного. Повторится так несколько раз, и вам покажется, будто вы попали в город пьяниц... У нас каждую весну на улицах, в парке, скверах высаживается несколько миллионов цветов. Боюсь, вы увидите на клумбах немного сорняков и за ними не увидите цветов. Вы, как праздный гость, поморщитесь и пройдёте мимо, а настоящий строитель засучит рукава и повыдирает сорняки. И для него неважно, что он обдерёт ладони, немного загрязнит праздничные брюки. А вы... по-моему, вы - гость.
Подполковник улыбнулся.
- Если б вы мне продемонстрировали какой-нибудь свой инженерский опыт, то я бы на вас не обиделся. Не обижайтесь и вы на меня за мой профессиональный психологический опыт. И давайте не будем больше говорить на эту тему. Ответите мне как-нибудь потом. Потом, ладно?
