– Идем! – потянула Русалочка Ханса. – Нам еще нужно нарвать цветов для отца! – и осторожно двинулась вперед.
Направление, в общем-то, не имело большого значения, раз не знаешь, куда нужно идти.
Ханс медлил. Решился.
– Погоди, Майя, – попросил юноша, – я знаю, что это наш последний разговор. Знаю, что твой выбор – это всего лишь шутка...
Майя хотела поспорить, но прикусила губу. Всерьез ли она хотела из принцессы превратиться в садовницу? Ковыряться на грядках и возиться с рассадой? Наплодить ребятишек и вечерами, сплевшись хвостами, обсуждать с Хансом цены на фрукты?
Майя чувствовала легкую тоску, словно из позвонков кто-то невидимый тянет бесконечную нить: щекотно и неприятно.
Ханс, всегда веселый и гораздый на выдумки, что-то мямлил. Майя резко выдернула руку:
– Да, – холодно отрезала она, – это, конечно, была шутка. Или ты всерьез решил, что я мечтаю стать твоей женой?
Что-то похожее на брезгливый интерес мелькнуло в глазах юноши:
– А ты стала другой, Майя!
– Взрослой, – уточнил невидимый голос.
Оба вздрогнули и отпрянули друг от друга. Первой опомнилась Майя.
– Да это же цветок! Всего-навсего мой говорящий цветок! – и потрясла своего говорливого Друга.
– Молчу я, – заперечил лиловый венчик, сворачивая и раскрывая лепестки.
Вдруг прямо перед ними, треснув посередине, расползалась, грохоча камнями, скала. Из трещины струился бледный жемчужный свет. И, разгораясь, обдавал нестерпимым жаром.
Майя, прикрываясь кистью от света, шагнула в проем. Ладони мгновенно вспотели.
– Ты меня задушишь! – возмутился цветок, но Русалочка не слышала, околдованная.
Не услышала, как, закрученный омутом, вскрикнул и бесследно пропал Ханс, как сомкнулась скала у нее за спиной. Впереди, клубясь туманами и облаками, простиралась Долина Белых Цветов. Майя очутилась на густо поросшем кустарником холме, к подножию которого уводила извилистая дорожка. Облака и туманы оказались над головой, стоило Русалочке переступить невидимую черту.
Шелковистые травы с гребнями белопенных соцветий походили на тихое лесное озеро в сентябрьский полдень. Равнина то разливалась гладью, то холмилась на горизонте. И от края до края полнилась звуками.
Майя прилегла на траву. Запахи убаюкивали. Ресницы слипались. В этом мире царил покой. А белоснежки, подступая к принцессе, нашептывали о вечном лете и сладкой истоме. Майя вслушивалась и засыпала.
Она забыла дворец, отца и весь морской народец. Забыла сестер и имя Секлесты. Лишь белые цветки с четырьмя лепестками кружились перед глазами. И самой захотелось стать одной из многих, расти на приволье, наслаждаясь светом и солнцем. Одна из сказок грота Безмолвия оказалась правдой.
И вот уже хвост Русалочки отрастил корешок. Корень крепко ввинтился в почву. Тело обернулось зеленым стеблем, а руки сомкнулись в соцветье. Майя отдалась тихому течению. Стебель раскачивался в такт с другими. Ее голос слился с миллионами голосов Долины Белых Цветов. Но что-то скрипучее мешало полному растворению. Русалочка поморщилась, стараясь избавиться от помехи. А верещавший голосок назойливо теребил, сверлил мозг:
– Майя! Да Майя же!
Русалочка недовольно открыла глаза, желая раз и навсегда покончить с надоедой. Веки, точно свинцовые.
– Да проснись же ты, наконец! – теребил Майю цветок.
Русалочка разозлилась, твердо решив измочалить ему стебель. И тут же рванулась бежать: вокруг нее, алчно облизывая окровавленные клыки, толпились уродливые монстры. Свиные рыла и морды с ослиными ушами отступили. Пасти разверзлись в яростном реве при виде ускользавшей добычи, и некоторые наспех попытались запрятать истинное обличье, превращаясь в цветы.
Русалочка в ужасе озиралась, отбиваясь от наседавших тварей. Хотела всплыть на поверхность и только тут заметила, что и в самом деле она проросла корешками, точь-в-точь как во сне. Майя с силой дернулась, оставив на траве крупные капли крови.
Орда, рыча, расползалась. Превращалась в цветы-белоснежки. Долина снова казалась заманчиво спокойной. Но теперь Русалочка знала, что в каждом цветке притаилось чудовище, а каждый стебель – безжалостный жгут, готовый захлестнуться у нее на шее.
– Цветы счастья, – с безопасного расстояния погрозила Русалочка белоснежкам. – Уж куда милее мой невзрачный цветок, хоть всего и умеет, что рассказывать сказки, – и Майя улыбнулась своему лиловому другу, – ты тоже перетрусил?
Лепестки из нежно-сиреневых стали бледно-небесными, почти белыми. Цветок попытался расправить венчик, но тут же лепестки бессильно опали. Цветок хрипло дышал. Только тут Майя увидела, в каком плачевном состоянии ее маленький друг. Лепесток хранил отпечаток клыков, стебель был до сердцевины надорван когтями. Бледный сок вытекал из раны, и цветок с каждым мгновением терял силы. Русалочка боялась поверить, что цветок умирал.
– Не смотри на меня, я такой безобразный, – из последних сил цветок постарался отвернуться.
– Ты прекрасен, мой друг. Вот увидишь, ты поправишься, ты еще столько придумаешь песен и сказок! – бормотала Русалочка, всхлипывая, и ее слезы смешивались с кровью цветка.
А тот, теряя последние краски, шептал почти неслышно:
– Живи долго и счастливо, Майя!
И Русалочка сделала единственное, что могла сделать. Она обещала:
– Клянусь, так и будет!
До нее донесся знакомый звон – четверть часа прошли. А скала, запиравшая грот Безмолвия, отвалилась. Вспыхнул свет. Нептун привстал с трона и огорченно крякнул: его младшая дочка не тронулась за все это время с места. Гости, окружив Майю, как обычно, поздравляли.
