Русалочка искала глазами отца. Трон опустел в тот миг, когда она появилась в зале. Расталкивая гостей и не отвечая на поздравления, Майя нашла отца на балконе.
Нептун смотрел на толпу простолюдинов, для которых прямо на улице были накрыты столы. Он слышал, как сзади подплывает Майя, но не обернулся.
Русалочка положила ладонь на плечо отцу, повернула Нептуна к себе. Протянула белый цветок, вялый и измятый:
– Возьми – это то, что ты ищешь.
Нептун осторожно принял подарок. Цветок был скорее грязно-белый, чем жемчужный. Морской повелитель поморщился: неудачное время для шуток выбрала младшая дочь.
– Я была в Долине Белых Цветов, – равнодушно уточнила Русалочка. – И мир, и любовь, и покой – в нас самих и в тех, кто всегда рядом с нами. Люди выдумали, что у нас холодная кровь, и мы не узнаем любви. У цветка вовсе не было крови, а он отдал за меня жизнь. Так получилось, что и за тебя, за твою прихоть он тоже отдал жизнь.
Русалочка скользнула прочь. Нептун повертел бесполезный цветок. Проводил худенькие плечи дочери взглядом. На фоне дворца фигурка уплывающей вверх Русалочки казалась крошечной и беззащитной. И еще – одинокой. Нептун в бессилии скрипнул зубами. Да он горы свернет, вывернет океан наизнанку, если кто-то посмеет обидеть принцессу.
– Жила-была Русалочка... – почудилось, шепнул океан.
– Долго и счастливо, – и Нептун так припечатал кулаком балконную ограду, что металл задрожал.
Ты ошибся, дружок, и попал в тупиковую сказку. Конечно, герои истории остались. Их ждут новые приключения, но мы о них не сможем узнать.
Вернись назад, в конец Главы 1, и попробуй еще раз.
Помнишь? У сказки есть дорожки 2b и 2с.
Итак, дружок, ты в варианте 2b. Смотри, куда ты попал: ты опять у колыбели Русалочки.
...Крабс дождался, пока старуха уснула. Вывернулся из железной сетки, в которую его засадили, и, перебравшись по стене к подоконнику, свесился вниз и тихо свистнул. Тотчас в кустах зашевелилась темная масса, и морская ведьма уцепилась за сброшенную Крабсом веревку.
Тяжело перевалившись через подоконник, хищно улыбаясь, склонилась над колыбелью.
– Хороша, – прошипела ведьма, разглядывая младенца.
Русалочка не спала, забавляясь собственным хвостом. Когда грубая ручища ведьмы коснулась Майи, принцесса недовольно чмыхнула, но Крабс клешней прикрыл Русалочке рот.
Секлеста перестала храпеть. Похитители замерли. Но оказалось, старуха лишь перевернулась.
– Пошевеливайся, безмозглый, – тряхнула ведьма краба за камзол.
Крабс суетился, запихивая в мешок детские распашонки. Ведьма с Русалочкой на руках уже спускалась. Крабс лихорадочно разыскивал пластмассового попугая – любимую погремушку Русалочки. Погремушка закатилась между ножкой кровати и стеной да там и застряла. Крабс тянул изо всех сил, отдуваясь и поминая морского дракона. Попугай, наполненный сухим горохом, трещал, но застрял прочно.
– Ах, мошенник! – Секлеста двумя пальцами подхватила краба. Крабс приготовился к смерти и зажмурился. Но нянька, кряхтя, чуть сдвинула кроватку, поднимая игрушку. Отерла рукавом. Подышала, собираясь сунуть погремушку младенцу. Мига было достаточно, чтобы Крабс бросился вниз головой с подоконника. Удар был так силен, что краб, взмутив воду и распугав пескарей, на полметра зарылся в песок. Но тут же отряхнулся, улепетывая вслед за черными задниками ведьмы Грубэ.
Неслись истошные вопли старухи, и уже слышался топот стражи. Стража настигала Крабса, он на ходу стягивал с себя слишком яркий, ядовито-красный камзол, но шансов уйти от стремительной погони было немного.
Дорога раздваивалась. Крабс нырнул за камень и зарылся в ил. Стража на развилке разделилась. Когда шум стих, Крабс выбрался из убежища и поковылял целиной. Кони ведьмы в дороге не нуждались, мчась напролом.
Погоня царской охраны сбилась со следа. Теперь можно было не торопиться. Крабс завернул в таверну. Медленно выцедил кружечку осеннего эля. Поболтал о погоде с подвернувшимся приятелем и неторопливо, точно краб, у которого все и всегда благополучно, тронулся в сторону Мертвого ущелья. Там, в самой чащобе из вереска и бузины, прятался замок ведьмы Грубэ. Верноподданные Нептуна опасливо шутили, что, если хочешь хорошо чувствовать себя днем, то не поминай Грубэ к ночи. Само зло поселилось в черных гранитных махинах дворца колдуньи.
Никто не помнил, когда и откуда появилась ведьма в этих краях. Поселилась она в глуши, в тростниковой хижине. По утрам приносила на базар на продажу молоко и сливки. Была старушонка тихая, неприметная, благообразная. Разговорами не докучала, помощи не просила. Жила бы себе да жила, если бы однажды под вечер в местный трактир не ввалился потрепанный осьминог Федь и, жестикулируя всеми щупальцами, не принялся нести несусветное. Мол, охотился он в лесу на морских песчанок. Почти насытился, но тут перед самым его носом одна из этих прожорливых тварей принялась вылизывать шкурку: только чешуя во все стороны.
– Не стерпел я такой обиды, – рассказывал Федь, – как положено, ухватил мышь, а она и говорит...
– Кто говорит? – оторопели слушатели. Осьминог разом осушил бочонок. Утерся.
– Мышь говорит! – огрызнулся он.
Присоски на щупальцах Федя недвусмысленно сокращались – пришлось верить.
– Отпусти, мол, образина! Я и отпустил.
Трактирщику заказали еще пива на всех. Говорящие мыши – предмет, достойный обсуждения. В царстве морском и так все запутано и перепутано. Кто жертва, а кто охотник? Кого есть можно, а кто там по образу и подобию его морского владычества? Словом, шуму было много до тех пор, пока не условились: всякая тварь, умеющая складно выражать мысли, считается разумной. Сожрать такую – и думать не смей. Немало пескарей и карасей уцелели от щучьих зубов только оттого, что вовремя крикнули хищнице:
– Ha-ка выкуси! Я – говорящий!
Морские мыши были чуть ли не единственной добычей, которая в зубах лишь попискивала.
– Но и не это самое главное, – подогрел любопытство Федь, – а дело-то было у самой хижины старухи Грубэ. И мышь, клянусь присосками, деловито так прошествовала к самой двери и скрылась в логове этой чертовки.
– Ведьма! – ахнул морской народец.
– Сжечь ведьму! – тут же решили.
Разогретые пивом, гурьбой вывалили из трактира. Кое-кто по дороге отстал. Но когда приблизились с чадящими факелами к хижине Грубэ, орда насчитывала самое меньшее три десятка орущих глоток.
– Эй, ведьма, выходи!
Окружили подворье, разломав изгородь, просочились во двор.
Старуха точно ждала. Тотчас дверь хижины отворилась перед непрошеными визитерами. За спиной старухи маячили хищные морды акул-людоедов.
Праведный гнев собутыльников приутих. Народец попятился. Ведьма оскалилась:
– Так и знала, что рано или поздно заявитесь! Только вы чересчур глупы, чтобы сражаться со мной голыми руками. Возьмите на бедность!
И тотчас откуда-то сверху, сверкнув пламенем, посыпались копья. Попадали раненые. Остальные бросились наутек, преследуемые хохотом ведьмы.
Когда наутро Нептун, возмущенный дерзостью морской ведьмы, со свитой прискакал к хижине старухи, путь им преградила непролазная чащоба, скрывавшая высоченный крепостной вал. Всадники попробовали вломиться в чащу. Но кони застонали, потому что им в бока, разрывая шкуру, впились колючки. Нептун повернул назад, когда из леса, шипя и брызгая ядом, поползли двухметровые змеи.
