Но вернемся к переговорам, начавшимся в кремлевском кабинете Молотова ровно в 15 часов 30 минут. Риббентропа сопровождали Шуленбург и в качестве переводчика Хильгер. С советской стороны присутствовали: Сталин и Молотов. В ходе переговоров, как явствует из записей Г. Хильгера, «Сталин держался просто и без претензий»{53}. Другой источник, тоже немецкий, свидетельствует, что Молотов, обратившись к нацистскому министру, сказал: «поговорим о деле»{54}. «Дело», ради которого собрались коммунисты и нацисты, завершилось через три часа. Церемонию подписания договора отложили на вечер, приступив к обсуждению протокола к договору. Немецкий переводчик зачитал предложение Гитлера. Текст документа гласил:
«1. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав прибалтийских государств (Финляндия, Эстония, Латвия, Литва), северная граница Латвии одновременно является границей сфер интересов Германии и СССР. При этом обеими сторонами признаются интересы Литвы и Виленской области.
2. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польского государства и каковы будут границы этого государства, граница сфер интересов Германии и СССР будет проходить примерно по линии рек Нарева, Вислы и Сана.
3. Вопрос о том, является ли в интересах обеих сторон желательным сохранение независимого Польского государства, может быть окончательно выяснен только в ходе дальнейшего политического развития.
В любом случае оба правительства будут решать этот вопрос на путях дружественного обоюдного согласия»{55}
Когда был зачитан документ, все присутствующие в молчании стали смотреть на Сталина, ожидая его реакции. Выгоды, предлагаемые Кремлю, были заманчивы: оккупация Западной Украины и Западной Беларуси, выход на просторы Балтики… Вождь коммунистов, чьи имперские амбиции взяли верх, стал торговаться. Ему было мало раздела Польши на две части, граница между которыми должна была пройти через Варшаву, Сталин желал большего. Он потребовал внести одну поправку и одно дополнение. Суть их сводилась к следующему: порты Либава (Лиепая) и Виндава (Вентспилс) вошли в сферу государственных интересов Советского Союза и были подтверждены интересы Москвы в Бессарабии. Риббентроп, запросивший согласия Гитлера, получил из Берлина лаконичный ответ: «Согласен»{56}.
Молотов и Риббентроп, когда стрелки часов давно перевалили за полночь, поставили свои подписи под документами — советско-германским договором о ненападении и секретным протоколом к нему, который по настоянию Сталина становился тайным. Теперь дополнительный протокол имел следующее содержание:
«При подписании Договора о ненападении между Германией и Союзом Советских Социалистических Республик нижеподписавшиеся уполномоченные обеих сторон обсудили в строго конфиденциальном порядке вопрос о разграничении сфер обоюдных интересов в Восточной Европе. Это обсуждение привело к нижеследующим результатам:
1. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав прибалтийских государств (Финляндия, Эстония, Латвия, Литва), северная граница Латвии одновременно является границей сфер интересов Германии и СССР. При этом интересы Литвы по отношению к Виленской области признаются обеими сторонами.
2. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польского государства, граница сфер интересов Германии и СССР будет проходить примерно по линии рек Нарева, Вислы и Сана.
Вопрос о том, является ли в интересах обеих сторон желательным сохранение независимого Польского государства, и каковы будут границы этого государства, может быть окончательно выяснен только в ходе дальнейшего политического развития.
Во всяком случае, оба Правительства будут решать этот вопрос в порядке дружественного обоюдного согласия.
3. Касательно юго-востока Европы с советской стороны подчеркивается интерес СССР к Бессарабии. С германской стороны заявляется о ее полной политической незаинтересованности в этих областях.
4. Этот протокол будет сохраняться обеими сторонами в строгом секрете.
По уполномочию Правительства СССР Подписал: В. Молотов
За правительство Германии И. Риббентроп
Москва, 23 августа 1939 года»{57}
Как видим, точки над «і» были поставлены. Потом чуть ли не до утра был банкет, на котором союзники знакомились ближе. Были поданы бокалы с шампанским. Риббентроп, подвизавшийся в молодости в роли коммивояжера по продаже вин, высоко оценил продукцию Абрау-Дюрсо. Не обошлось без тостов. Первый, естественно, за Гитлера. «Я знаю, — сказал Сталин, подняв бокал, — как сильно немецкий народ любит своего вождя, поэтому я хотел бы выпить за его здоровье». Кремлевские хозяева наливали, не жалея. Еще бы, ведь они приступили к осуществлению гигантской программы завоевания. Теперь их союз, несмотря на присущие ему противоречия, представлял собой реальную силу, угрожающую миру и безопасности практически всех стран и народов. Пакт о ненападении позволял их государствам, чья экономика, политика и идеология работали на войну, маскировать свои захватнические цели. Появившийся на банкете сопровождающий Риббентропа личный фотограф Гитлера, Генрих Гофман, спешил запечатлеть «историческое событие». Был поднят тост и за него. Фотограф, обратившись к Сталину, сказал:
«Для меня большая честь, Ваше Превосходительство, передать Вам сердечный привет и пожелания моего друга Адольфа Гитлера. Он был бы рад познакомиться с Великим Вождем русского народа»{58}.
Риббентроп окликнул Молотова и попросил связать его по телефону с Берлином. Просьба была тут же удовлетворена. Нацистский министр, усевшись в кресло Молотова, оставшись весьма довольный собой, сообщил фюреру о полном успехе своей миссии{59}. Последним аккордом кремлевского банкета стали слова Сталина, сказанные при прощании: «Советский Союз не обманет своего партнера»{60}. Риббентроп покинул Москву через 24 часа после своего прибытия — в полдень 24 августа. Впоследствии, вспоминая переговорный процесс и радушный прием в Кремле, он признается, что порой ему казалось, будто он «находится в кругу старых товарищей по партии»{61}.
Таким образом, проанализировав события, предшествующие трагедии 39-го, можно без сомнения сказать, что пакт о ненападении, подписанный в Москве 23 августа, стал неизбежной кульминацией подготовки вторжения СССР в Европу.
Оценивая материалы, изученные нами, следует, по нашему мнению, принять во внимание правовую оценку сговора 1939 г., данного Съездом народных депутатов СССР 24 декабря 1989 г. в Москве: «Документы, принятые в обход внутренних законов СССР и в нарушение его договорных обязательств перед третьими странами, являлись изначально противоправными»{62}.
Современная официальная белорусская историческая наука не имеет собственного подхода к оценке событий августа-сентября 1939 г. и придерживается советской точки зрения на советско-немецкий договор от 23.08.1939 г. Немногочисленные независимые исследователи, а также историки белорусской эмиграции придерживаются более объективной позиции в этом вопросе. Они утверждают, что договор от 23.08.1939 г. и секретные дополнительные протоколы противоречили не только нашим национальным (белорусским) правам, но и всем основополагающим правам человека.
