Да, кедр как бы полз к перевалу; полз, распластав ветки возле самой земли. Рядом так же низко расстилались ветки другого кедра.
Отложив ружье в сторону, Трофим стал обеими руками сметать с веток снег. Странные деревья! Сучья изогнуты, искорежены, но среди них не было ни одного погибшего. Значит, возле земли им тепло: не страшны ни ветры, ни морозы. Холодную зиму они проводят под снегом.
Дорогин опустился на колени и, сунув руки в хвою, нащупал ствол. Вот его корневая шейка. Едва показавшись из земли, деревце тотчас пригнулось и стало расстилаться во все стороны. Хорошо] Теперь все ясно! Чем выше в горы, тем холоднее зимы. У вершины гольца они, однако, такие же суровые, как на дальнем севере. Значит, кедр здесь вроде южного дерева. Ему холодно стоять, а он взял да и лег на землю! Приноровился — зимует под снегом, как под шубой… Да-а, интересно! А что, если… если попробовать вот так же вырастить яблоню? Возле самой земли южанка, наверно, будет чувствовать себя как дома.
Трофим переходил от одного стелющегося кедра к другому и про винтовку вспомнил лишь тогда, когда снег стал синим. Взглянув на запад, он увидел, что солнце уже закатилось и скоро догорит заря. Далеко в долине, где раскинулось, отсюда не заметное, старое село, быстро сгущался вечерний сумрак. Поскорее бы вернуться домой, рассказать жене об этих диковинных кедрах да поговорить о яблонях. Его новому плану она обрадуется больше, чем охотничьей добыче…
Вернувшись к винтовке, Охотник посмотрел в сторону перевала и улыбнулся:
— Изюбру выпало счастье… Рана у него, однако, не опасная — заживет.
Закинув винтовку на плечо, Дорогин повернулся и пошагал вниз, к тому распадку, где был охотничий стан и где его ждали товарищи по охоте.
Трофим продолжал поиски саженцев крупноплодных сортов яблони. В саду стало тесно. Пришлось выкорчевать добрую сотню кустов малины, хотя она и давала верный доход, — Дорогины не гнались за богатством.
В июле, когда рост саженцев заканчивался, Трофим принес деревянные рогульки и, осторожно пригибая молодые побеги, пришпиливал яблоньки к земле.
— Привыкай, маленькая, привыкай, — приговаривал он. — Вот так вот… Нам ведь надо зиму перехитрить.
Через год у молодых стланцев появились новые побеги, Трофим отогнул их в сторону и тоже пришпилил рогульками; жене сказал:
— Годков через пять будем собирать урожай. Придем, а тут — зеленая корзина, полная яблок! Мы с тобой нарядимся во все праздничное...
— Погоди хвалиться, — остановила его Вера Федоровна. — Сначала добейся задуманного.
Первые цветы появились на четвертый год. Осенью деревья в самом деле походили на зеленые корзины с яблоками. Крупные плоды густо облепили ветки, налились румянцем.
Трофим написал брату в Америку: «Расскажи своему хозяину, как зимуют наши яблони… А яблоки у нас, как девки, краснощекие…» Ответа он не дождался. Через год пришло письмо, из которого Дорогины узнали, что Митрофан переехал в один из южных штатов.
«На ферме Хилдрета доллары растут не для меня, — писал он. — Поищу счастья в другом месте…»
— Все еще верит в сказки! — вздохнул Трофим.
В одну из поездок в город он с корзиной в руках, наполненной яблоками, зашел на обширный склад жатвенных машин. Мистер Тэйлор провел его в дом, усадил в мягкое кожаное кресло, сам опустился во второе. Трофим Поставил корзину на стол:
— Попробуйте сибирских. И напишите профессору… Как он там? К нам не собирается?
— У-у-у! — прогудел Гарри Тэйлор, прожевывая яблоко. — Томас сделал большой бизнес! Та! Та!
Захлебываясь от восторга, рассказал о своем друге. Кто бы мог подумать, что за какие-то четыре года можно на простой травке сколотить изрядный капитал? А все реклама! Теперь люцерна, которую вывез отсюда Хилдрет, высевается в нескольких штатах!
Неожиданно Тэйлор умолк, присматриваясь к собеседнику. Что он скажет? Конечно, позавидует. Ходили здешние мужики по золоту и не видели его. А вот нашелся умный человек и траву превратил в доллары!
— То хорошо, что за морем пригодилась людям наша люцерна, — сказал Дорогин. — А на профессора я в обиде за брата: сманил к себе. Вот я и пришел узнать — не приедет ли еще? Думал: может, вместе они заявятся…
В письмах Трофим советовал брату возвращаться домой: под родным небом и бедность не так тяжела, как на чужбине, и новой семьей он обзаведется скорее.
Митрофан отвечал, что и там, за океаном, есть хорошие женщины. Если бы у него завелись деньги, он давно бы женился. А деньги он сколотит: у него — сильные руки, — не сегодня, так завтра найдет прибыльную работу. Тогда можно будет купить домик в рассрочку…
Когда первому сыну Дорогиных исполнилось пять лет, Митрофан прислал ему ко дню рождения доллар с надписью: «Племяннику Грише — на счастье».
Вера Федоровна, держа в руках хрустящую заокеанскую бумажку, покачала головой. Трофим Тимофеевич глухо проговорил:
— Уже нахватался чужих привычек!.. — Жене настойчиво посоветовал: — Брось в печку!..
— Пусть лежит, — возразила Вера Федоровна. — Гриша вырастет — посмотрит и все поймет, как надо. Я позабочусь об этом…
На грядках выросли сеянцы яблони. Более пятисот! Куда их рассаживать? В огороде места уже нет.
В четырех верстах от села была бросовая земля. Там, как верблюжьи горбы, торчали кочки да росла жесткая пикулька — дикий ирис с крупными фиолетовыми цветами. Листья острые, как ножи. Коровы не ели, кони — тоже. Даже свиньи не хотели рыть землю — корни горькие. Никакого толку от пикульки не было.
Дорогин стал просить две десятины этой земли. Шуму на сходке было, как весной в роще у грачей. Больше всех вопил настоятель староверческой молельни:
— Знаем его бесовские замашки! Рвется туда, чтобы от людских глаз подальше быть. Там, дескать, что хочу, то и ворочу. У него бабенка богохульница! Ее за политику пригнали. Что они будут вытворять? Выдумщики, язви их!
— Станут тучи отворачивать, чтобы яблоки дозаривать! Засуха задушит нас. Хлебушко выгорит!.. — кричали его приспешники, размахивая кулаками.
Один из соседей, красноносый старик, посоветовал:
— К целовальнику сходи, неразумный! Да не поскупись…
Трофим отправился в монопольку. Четыре смекалистых мужика вызвались помочь ему.
Сходка утихла. Сельчане расселись по бревнам, что лежали по обе стороны крыльца. Староста, повеселев, послал десятских собирать стаканы. Писарь, облизывая губы, склонился над бумагой и торопливо заскрипел пером.
Рьяные помощники вернулись первыми, каждый с четвертью водки, целовальник и сам Дорогин принесли по две четверти.
— Ставлю обществу два ведра! — объявил Трофим громогласно, разжигая веселый шумок. — Угощайтесь на здоровье!..
В тот же год он расчистил от пикульки поляну на берегу реки и заложил новый сад. Кроме мичуринской яблони Ермак, посадил первые ранетки. Там же разместил все пятьсот сеянцев. Но зима оказалась безжалостной: к весне их осталось двести, а еще через год — двадцать. Из этих, достаточно выносливых, деревьев Трофим выбрал семь — те, что принесли хотя и мелкие, но довольно вкусные яблочки, остальные спилил и к пням привил черенки испытанных сортов.
Время от времени Вера Федоровна ездила в город, привозила оттуда «тайные» книжки и листовки, иногда — газету, отпечатанную на тонкой-тонкой бумаге.
— Это из-за границы, — предупреждала она мужа. — От Старика.
Только много лет спустя Трофим узнал, что та газета приходила от Ленина.
На чердаке избы, построенной в саду, стояли два массивных гроба, вытесанных из кедровых сутунков, по старому сибирскому обычаю, самим Трофимом Тимофеевичем— для себя и для Веры. В стенках гробов были сделаны тайники. Вот там-то до поры до времени и держал Трофим все, что привозила жена из города. В сад частенько приезжали за саженцами и семенами люди из соседних волостей, как бы случайно забредали охотники, у берега останавливались рыбацкие лодки. Многие из посетителей увозили для ссыльных целой округи листки и книжки из числа тех, что хранились в Трофимовых гробах.
