— Как же это случилось, милый? И что мы с тобой делать будем?
Орлик потерся головой о его плечо.
Взяв под уздцы, Шаров повел коня против ветра, надеясь через несколько шагов найти дорогу.
Широкие полы тулупа развевались и хлестали Орлика по ногам. Шаров часто проваливался в снег, спотыкался и падал, а конь останавливался. Дороги не было.
— Вывози куда-нибудь к стогу, что ли, — сказал Павел Прохорович, снова садясь в сани. — Там переждем.
Начинало смеркаться.
Конь брел по ровному полю. Но вот концы полозьев, срываясь в канавки, застучали о мерзлую землю, рядом белела стенка из снежных глыб. Что-то звякнуло сначала под копытом, затем — под полозом. Придержав Орлика, Павел Прохорович ногой пошарил в свежем снегу, поднял железную лопату. Колхозники обронили! Но где это и на чьих полях?
Седок тронул коня, — надо же было куда-нибудь ехать.
В новых, тесноватых валенках ноги быстро озябли, и, чтобы согреться, Павел Прохорович опять пошел по снегу, придерживаясь за головку саней. Теперь ветер дул в спину.
— Совсем заплутались! Чего доброго, закоченеем тут. Шагай, милок!
Шаров надеялся, что впереди покажется бор. Там они укроются от ветра. Можно будет костер развести…
Долго блуждали в снежной мгле. Орлик снова остановился. И на этот раз не послушался даже кнута. Павел Прохорович подошел к нему, ощупал хомут — все было в порядке. Но почему же конь не хотел двигаться с места? Орлик, подняв голову, к чему-то прислушивался. Шаров опустил воротник, развязал под подбородком тесемки фронтовой ушанки, сдвинул ее на затылок и, стоя рядом с конем, прямой и высокий, тоже прислушивался. Но, кроме свиста ветра да злого шелеста снега, ничего не слышал. Может быть, Орлик чует волчью стаю? Надо достать топор…
Но конь стоял неподвижно, твердо, ничто не тревожило его. Он слушал напряженно и терпеливо, потом фыркнул, как бы подтверждая свою догадку, и, мотнув головой, звонко заржал.
«Жилье чует!» — обрадовался Павел Прохорович. Ветер на минуту затих, и тогда стал слышен далекий звон. Где-то били молотом о стальной лист. Призывный знак всем, кто терпит бедствие, заблудившись в поле.
— Поехали, Орлик! — Шаров впрыгнул в сани и присвистнул с мальчишеской лихостью. — Золотко мое!
Конь торопливо шагал по снегу. Звон становился все яснее и яснее.
Снег лежал неровно: кое-где ветер насыпал сугробы, намел заструги, а рядом выскреб крутые ложбинки. Лиза, оступившись, всхлипнула:
— Наши следышки! По одному месту ходим! Ох, горюшко!..
Подруги испуганно переглянулись: куда поворачивать? Спорить уже-не могли. Оставалось единственное— положиться на счастливую случайность и шагать, пока не кончатся силы. А если ветер свалит с ног, то ползти по снегу. Только бы — вперед и вперед. И не отрываться одна от другой.
Вдруг все смешалось. Что-то ударило Лизу по щиколоткам, будто ветер кинул доску торцом вперед и подсек ноги. Вскрикнув, девушка упала навзничь, повалив на себя Веру и Мотю. Кто-то в белом обрушился на них, втискивая в снег. От испуга перехватило дыхание. Первой шевельнулась Лиза, прикрывая лицо рукой:
— Ой, девчонки!.. Что же это?..
— Язви вас! — выругался незнакомый человек. — Шляются, шаталы!.. И куда черт гонит… В такую падеру[1]!
Ловкий и подвижной лыжник, одетый в белый балахон, высвободил ноги из юкс и принялся подымать девушек:
— Фу, грех какой!.. Снегурка за снегуркой!..
Вера присмотрелась к незнакомцу. Перед ней стоял паренек в маскировочном халате. Ветер трепал края полотняного капюшона возле его лица. За спиной слева торчало ружье, а справа виднелись лапки подвешенного зайца.
— Ой, девчонки, да ведь это охотник! — воскликнула она. — Вот здорово!
Теперь им есть на кого положиться: уж охотник-то приведет к жилью!
Лиза терла ушибленное колено, Вера — плечо.
— Чугунный, что ли? Саданул так…
— Я себе чуть шею не сломил. Ветер-то дикий. Со всего размаха бросил меня.
— Напугал, бес! — шутливо ворчала Мотя. — У меня мурашки по коже!
— Аж сердечушко оторвалось! — простонала Лиза. — Думала — не отойдет…
— Кости целы? Ну и ладно. Синяки не в счет. А все-таки чьи же вы?
Парень заглянул в лицо одной, другой, третьей.
— Откуда взялись? Дед-мороз из рукава вытряхнул, что ли? Поторопился раньше Нового года!
— В поле мы работали… Снег задерживали…
— Да задержать не смогли! Зато я вас сгреб!
— Из Глядена мы.
— Ой-ой! Далеко-о забрели!.. Ну, ничего, снегурки, как-нибудь вырвемся из этой напасти. Выйдем…
— А куда? На Буденновский выселок?
— Хватились! Выселок давно остался вправо. Эта земля — наша, луговатская.
— Вон куда нас занесло!
— До деревни не добраться. А ночевать будем в тепле. Ручаюсь.
Охотник поднял лыжи, втоптанные в снег, и привязал их на шнурок.
— Зовут меня Васильем. Нет, просто Васей… — Он взял Веру за ушибленную руку и спросил: — Так не больно?..
Мотя уже уцепилась за охотника слева, Лиза — за нее.
— Держитесь крепче, — предупредил парень. — Пойдем ровненько. Стенкой.
Вася чувствовал под ногами снежные заструги, расположенные по движению постоянных ветров, омывавших Чистую гриву с запада на восток, и это помогало ему не сбиваться с пути.
Девушки дрожали. Что-то будет? Выйдут ли они? И куда? Вдруг все свалятся в какой-нибудь овраг?
Вася успокаивал их, но ветер относил его слова куда-то в сторону.
Темнота еще больше сгустилась. Каждый шаг — как в пропасть. Найдет ли нога опору? А ветер налетает то справа, то слева, то подталкивает тумаками в спину. Тут и бывалый человек может заблудиться…
Но паренек не терялся, шагал уверенно и твердо. Снежные козырьки с хрустом ломались под ногами.
— Знакомое поле… — говорил он по-домашнему просто, без тени бахвальства. — Даже с завязанными глазами выведу…
Большой треугольный лемех от старой сохи был подвешен рядом с фонарем, к перекладине между двумя столбами. Ночной сторож конного двора Игнат Скрипунов, приземистый старичок в желтом тулупчике, в громоздкой барашковой шапке, бил тяжелым железным прутом по лемеху.
Двор стоял на окраине села, куда стекались дороги с полей, и старик не удивился, когда перед ним неожиданно возник из пурги конь, запряженный в сани, и седок, белый от снега.
— Нашел? — нетерпеливо спросил Игнат и тут же прикрикнул: — Оглох ты, что ли?
К нему подошел незнакомый высокий человек в длинном тулупе и тронул рукой шапку:
— Добрый вечер!
— К черту с таким добром! К дьяволу! — ругался Игнат, помахивая уставшей рукой. — Ты отколь появился? Кто таков?
— А куда я приехал? — в свою очередь спросил Шаров. — Что тут у вас за деревня?
— Говори: девок видел?
— Каких?
— Нашенских. Гляденских. Утром ушли и не воротились. Как в омут головой… И моя Лизавета с ними… Доченька родная… С самых сумерек сполох бьем… Все мужики ищут…
Приезжий достал лопату из саней и подал звонарю.
— Вот поднял в поле. Возле снежных валков…
Игнат выхватил лопату, глянул на нее и застонал:
— Наша… Сам строгал черенок… Беда стряслась! Беда, беда!..
— Выйдут на звон, — стал успокаивать Шаров. — Я же услышал… Далеко-далеко… Так же и они…
Старик снова принялся бить в лемех.
Показалась еще подвода. Из саней поднялся усатый человек в полушубке, подпоясанном широким офицерским ремнем.
Скрипунов бросился к нему:
— Ну?.. Пустой воротился?..
— Даже следов не видно.
— А вон человек поднял лопату в поле. Лизаветину!.. Мать узнает — с горя умрет. Пропали девки! Одежа-то у них на рыбьем меху. Беда, беда!.. — снова застонал Игнат, покачиваясь из стороны в сторону. — Упреждал я: «Кости ломит — не ходите». Не послушались. Закоперщица-то ихняя меня на смех подняла, похвалилась: «Молодым костям ничто нипочем! У нас, говорит, насчет бурана своя смекалка. Он, говорит, нам на пользу: наметет на полосе большие сугробы…» Вот и досмекались!.. На погибель девок сманила…
Усатый шагнул к Шарову:
— Где лопату нашли? Сами-то откуда? — И, услышав ответ, оживился. — A-а, товарищ Шаров! До войны многое слышал про вас и жалел, что встретиться не доводилось. — Сдернул с правой руки огромную пеструю мохнашку — рукавицу из собачьей шкуры. — Здравствуйте! Я — здешний полевой бригадир. Огнев. Никита Родионович Огнев. А вас долгонько не было слышно. И все ж таки в свою Луговатку вернулись?
— А как же?.. Сейчас направился в город, да закружился в поле.
— Погостите у нас.
— Я и сам собирался наведаться. Дело есть.
Они распрягли коней и ввели в конюшню. Мешок с овсом, что лежал в санях Шарова, Никита Родионович отнес куда-то в угол.
— После скажу конюху. Накормит и напоит коня…
По узкому переулку пошли в село. Меж двух высоких плетней снегу не было, и ноги скользили по ледяной корке. Ветер налетал порывами, проезжий и бригадир, чтобы не упасть, поддерживали друг друга.
— Ну, бьет! — удивлялся Шаров. — Я вам скажу, не помню такого дикого бурана!
— У нас часто падера дурит! — отозвался Никита Родионович. — Рассказывают — в прошлую зиму одного старика возле самых огородов захлестала. Вот так же, как вы, в город ехал да с пути сбился. Конь в сугробе утонул — ни вперед, ни назад. Засыпало. Утром слышат— колокольчик позванивает. Пошли на звон. Глядят: горбик дуги чернеется, ветер в колокольчик играет… Откопали: конь был еще тепленький, а человек в санях заледенел. Вот мы и боимся за девчат. Весь колхоз на ноги подняли. А что сделаешь? Сами видели: в поле с ног сбивает…
Они повернули за угол и оказались во дворе. На крыльце обмели снег друг с друга и через темные сени прошли в дом.
— Девки отыскались? — тревожно спросила полная женщина в синем платке.
Огнев махнул рукой.
— Вот Павел Прохорович на звон выбрался. Его тоже в поле буран закружил…
— Проходите, разболокайтесь. Милости просим. —
Домна Потаповна поклонилась гостю. — Сейчас самоварчик согрею.
Никита Родионович снял со стены двустволку и патронташ.
— Побегу за огороды, стрельбой знак подам. Может, пальбу услышат
Вере казалось, что ветер со всей степи содрал снежный покров и тяжелым валом катит по бесконечным полям. Еще секунда — и эта лавина засыплет их всех, как былинки. Девушки уже не тормошили Васю, не приставали с разговорами.
Он шел молча, время от времени останавливался и подставлял ветру то одну, то другую щеку, будто это помогало определить, где они находятся и скоро ли выйдут к жилью.
Вокруг было все то же ровное поле. И ни одной березки, ни кустика не встретилось им. Может, только для успокоения охотник сказал, что ему знаком каждый шаг этой обширной равнины? Не потому ли он молчит, что сам не знает — куда завел?
Но вот Вася предупредил:
— К спуску подходим. Упирайтесь в снег покрепче.
А через полчаса, когда спустились в долину, он встряхнулся и сказал с облегчением:
— Вот мы и дома! Сколь буран ни безобразничал, а сбить с пути не смог!..
Протоптав тропу в мягком сугробе, Вася Бабкин подвел девушек к избе, отыскал веник, связанный из мелкой полынки, и стал обметать Веру, стоявшую ближе всех к нему. К тонкому запаху свежего снега примешался горьковатый аромат полынки.
