— Теперь жильем пахнет! У нас в сенях всегда такие веники… — Вера ловко выхватила веник и, смеясь, начала быстро-быстро обметать парню спину. — Да на тебе ничего и нет… — Повернулась к подругам. — Кто на очереди?..
Охотник распахнул дверь и, войдя в избу, нащупал в углу на полочке спички; засветив маленькую лампу без стекла, с одной нижней частью горелки, поставил на стол; ружье и добычу повесил на большой деревянный крюк, вбитый в стену.
Вслед за хозяином девушки вошли в жилье и от усталости сразу повалились на широкие лавки возле стен. Одна Вера, привыкшая к зимним походам в колхозный сад, где работал ее отец, осталась на ногах. Она окинула взглядом избу. Слева — высокая деревянная кровать, справа — русская печь, на шестке опрокинут котелок, возле него — самодельные березовые миски, потемневшие от времени.
— Ого, чай пить будем! — Вера хлопнула в ладоши. — Правильно, хозяин?
Вася уже гремел заслонкой. Он поджег в печке сухую бересту, и тотчас же занялись дрова, заранее сложенные стопкой. Потом он повернулся к Вере, чтобы ответить ей, но, встретившись с задорным взглядом открытых, голубых, как весеннее небо, глаз, все позабыл. Стоял и смотрел. Над ее высоким лбом колыхалась выбившаяся из-под шали тонкая прядь удивительно светлых волос, влажных от таявшего снега. Отблески трепетного пламени осветили ее лицо, раскаленное румянцем. Парню стало жарко, точно летом в солнечный день, и он смахнул с головы капюшон и шапку.
Видя, что ответа не дождаться, Вера шутливо крикнула ему на ухо:
— Чай, говорю, пить, хозяин, будем?
Улыбнувшись, Вася бросился к стене, схватил зайца и положил на шесток.
— Варить будем!.. И чай вскипятим. У меня есть еще один котелок.
Взглянув на светло-серую шубку огромного русака, Вера всплеснула руками:
— Батюшки мои!.. Да ты «культурного» зайца ухлопал!..
— Нынче и русаков разрешили стрелять.
— Давно пора. Я помню, еще в третьем классе училась, когда их из-за Урала привезли к нам в Сибирь. В клетках. Для расплода, самых крупных. И шкурка, говорят, хорошая. Вся деревня сбежалась смотреть. Отродясь не видали таких зайцев: зима, а они — серые! Вот и прозвали «культурными». Вывезли их в поле, выпустили, а они ночью — к огородам.
— У нас — тоже. Зимой даже под крыльцом прятались. Да, да. Я сам подымал. Прогоню за огород и махну рукой: «Живи, косой!»
— А у нас не под крыльцо, — хуже, — продолжала Вера. — Зимой забрался к папе в колхозный сад и молодые яблоньки посек. Вот вам и «культурный» заяц! Вредителем оказался…
Разговаривая с парнем, Вера отмечала: на подбородке у него ямочка; глаза серые, по-птичьи зоркие; на правой щеке — мелкие синие брызги. «От пороха!» — догадалась она. Наверно, не рассчитал при набивке патронов: зарядил лишнего, а ружье старое. Может, шомпольное было. Ну и разорвало. Хорошо, что глаз не задело… Расспросить бы, как это случилось, да неловко начинать при всех.
В избе стало тепло. Девушки сняли шали и развесили на веревке, протянутой перед печью, а стеганки побросали на кровать; принялись гребенками расчесывать волосы. Они уже успели забыть об усталости, да и не хотелось перед парнем показаться слабыми. Только Лиза продолжала сидеть на скамейке, гладила ушибленную ногу и шутливо бранила Васю. Парень не слышал ни одного ее слова, — он смотрел на Веру. Вот она ребром ладони ударила по концам своих длинных светлых кос, чтобы они распушились, и закинула их за спину. И Вася вспомнил, как мать говаривала сестренке Оле: «Коса — девичья краса».
«Чья же эта девка? — задумался он. — Про сад рассказывает, садовода отцом называет… Неужели самого Дорогина дочка?..»
Девушка опять повернулась лицом к нему, и парень, смутившись, быстро вышел из избы. Под сараем на ощупь взял охапку дров и прямо через сугроб побрел к двери. Вера выбежала с котелком в руках — зачерпнуть снега. От неожиданности Вася выронил дрова. Девушка захохотала:
— И кто это в потемках бродит? Домовой, что ли? Так и быть, помогу домовому.
Она склонилась над сугробом. Ветер перекинул косы и хлестнул ими парня по лицу. Он увидел, что девушка не одета, и стал оттеснять ее к двери.
— В такую падеру — без стеганки?! Враз прохватит!..
— Не продует. Привычная…
— Раз я — домовой, надо слушаться! Домовым не перечат.
— Вон ты какой! А я хочу тебе помочь, — упорствовала девушка и кидала поленья парню на руки. — Неси.
Вслед за ним она вбежала в избушку, поставила к пылающим дровам котелок, полный снега, а сама села на скамью перед печью и протянула к теплу красные, мокрые пальцы.
Спохватившись, она подвинулась:
— Садись, домовой, грейся… — Взглянула на парня и рассмеялась: — А может, под шесток полезешь?
— Ничего, тут не тесно.
Вася сел рядом, коснулся плечом ее плеча. Она с ним одинакового роста…
Снег в котелке быстро таял.
— Люблю березовые дрова! — встрепенулась Вера. — Горят весело, жарко: огонь как солнышко!
— У нас дома всегда березовые, — сказал Вася. — В тайге рубим, по реке сплавляем…
Заметив на подоконнике крупное, как брюква, ребристое яблоко с мутно-красным, будто размытым, румянцем, Мотя схватила его, повертела перед глазами подруги:
— Видала? В саду живем!.. А яблоко-то какое — крупнее наших!
Вера выхватила яблоко; подбрасывая на ладони, усмехнулась:
— Так это же Шаропай! Про него говорят: велика Федора, да дура! Вроде деревяшки. И кислее его нет на свете.
— А вот неправда! Зимой и Шаропай хорош! — Вася достал из деревянных ножен, висевших на поясном ремне, острый охотничий нож, разрезал яблоко на несколько частей. — Попробуйте-ка.
Девушки грызли яблоко и наперебой хвалили:
— С мороза-то ничего, есть можно.
— Даже сладенькое!
— Только мало. Мне бы еще столько, полстолька да четверть столька, — сказала Мотя. — Давайте искать!
Яблок больше не нашлось, зато подвернулась новая находка: из-под лавки Вера достала коричневую лесную губу, из тех, что растут на трухлявых березовых пнях. Волнистая! С белым узором!
— Девчонки, посмотрите! Какая красивая! Вот бы мне такую! Под карточку подставочка. Подаришь? — Подождала, пока парень кивнул головой. — Люблю разговаривать с не скупыми.
Вася начал свежевать зайца, подвесил тушку к деревянному крюку и, держа нож тремя пальцами (указательного и среднего на правой руке у него не было), бережно снимал шкурку. Вера поднесла лампу, чтобы посветить. И опять ей захотелось спросить — давно ли он потерял пальцы? Тем же неудачным выстрелом оторвало?.. Ишь, уже тремя наловчился работать!
Пока девушки за ее спиной балагурили и хохотали, Вера вполголоса все же завела разговор с парнем:
— На наше счастье ты сегодня отправился на охоту!
— Я пришел березу сеять, да буран помешал.
— Березу?! — Вера посмотрела широко раскрытыми глазами. — Зимой сеять?!
— Да, по снегу… Хочу посеять, чтобы выросли свои саженцы для лесных полос.
— Вот интересно! Никогда не слышала про такую посевную! — удивлялась Вера. И вдруг у нее вырвался беспокойный вопрос: — Тебя, наверно, дома ждут не дождутся?
— Нет… Мама привыкла к моим отлучкам. Знает, что я здесь могу заночевать.
— Ма-ма… — беззвучно повторила Вера. И сказала вслух: — Отцы, должно быть, меньше тревожатся?
— Вот не знаю, право… Я при отце-то на охоту не ходил: маленьким считался.
— Я за папу боюсь: растревожится, всю ночь глаз не сомкнет, а сердце больное… У девчонок теперь матери от горя воют. Должно быть, и живыми нас уже не считают…
Вася задумался: помочь бы надо, успокоить и девчат и родителей. Но до Глядена не меньше двадцати километров. В незнакомом углу Чистой гривы ветер может сбить с пути. Вот если лесом вдоль речки…
Вера тронула его руку, напоминая о тушке зайца. Они разрезали ее на мелкие части, вымыли и положили в котелок. Вера залила мясо водой, — посолила и поставила в печь.
Лиза прохаживалась, прихрамывая и вздыхая. Мотя толкнула ее к печи:
— Погрейся, а то у тебя губы смерзлись — молчишь.
Лизу усадили перед шестком. Подруги по обеим
сторонам подсели к ней, обнялись. Им было хорошо в этой теплой избе, хорошо оттого, что о них заботится молодой охотник, и они позабыли об усталости и о том, что дома тревожатся родные. Мотя запела высоким, чистым голосом:
Я любила воду пить,
Любила по воду ходить…
Лиза отозвалась:
Мимо дома милого
Тропа моя любимая.
Обе посмотрели на Веру. Та, качнув головой, не замедлила ответить припевкой:
Много звездочек на небе,
Но одна светлее всех…
Голос дрогнул. В душе она упрекнула себя — зачем так необдуманно запела эту частушку? Но подруги подхватили, и Вера, вскинув голову, пела вместе с ними:
Много мальчиков на свете,
Но один милее всех.
Мотя, дурачась, громко выкрикнула:
А Семен милее всех!
Вера толкнула ее. Подруга рассмеялась:
— Могу и другое… Что твоей душеньке угодно…
И завела:
В поле рожь, в поле рожь
Девушка посеяла…
Вера поморщилась — опять не то. Лучше бы что-нибудь смешное.
А девушки тем временем закончили частушку дружным озорноватым всплеском голосов:
Разнесчастную любовь
Подруженька затеяла.
В этот вечер все сложилось как-то необычно. Необычным было и то, что Вера ни разу не вспомнила Семена Забалуева, а когда упомянули о нем — даже рассердилась. Отчего бы это? Уж не оттого ли, что молодой охотник из чужой деревни невольно услышал о ее тайне? Да какая же тут тайна, — в колхозе все знают, что Семен — ее жених. Но свой колхоз — свой дом. А эти болтливые девчонки готовы раньше времени на весь район раззвонить.
Мотя не любила, чтобы кто-нибудь из подруг грустил. Она схватила заслонку и ударила четырьмя пальцами:
Ой, девки, беда —
Балалайка худа.
Надо денег накопить,
Надо новую купить.
Вера вскочила, повела плечом и, помахивая рукой, закружилась по избе. Глянув на нее, Вася хлопнул в ладоши и пошел вприсядку по неровному, шаткому полу.
Изба дрожала, казалось, не только от задорной пляски, но и от громких песен:
По заветной тропочке
Износил подметочки,
Только новые купил —
Кто-то милую отбил.
Вася все сильнее и сильнее бил в ладоши; выпрямившись, гулко притопывал ногой. Мотя крикнула ему:
— Пимы расхлещешь!
Он только рукой махнул.
Громко звенела заслонка. Вера плясала легко, едва касаясь щербатого пола. Лиза исподлобья следила за ней и сетовала на то, что ушибла ногу и что не может выйти в круг. Ее зеленоватые глаза постепенно становились темными, как те тихие омута, в которых, по народной молве, водятся черти. А Мотя, посмеиваясь, все чаще и чаще ударяла пальцами о заслонку и постукивала пяткой о пол. Она смотрела на парня, теперь кружившегося на одной ноге, и отмечала, что пышные пряди его волос уже начали прилипать к взмокшему лбу.
