Видимо успокоившись, он стал что-то говорить человеку в ермолке, методически хлопая широкой рукой по столу, потом быстро встал, взял со стола парик и бороду и вышел.
Человек в ермолке с задумчивым видом постоял посреди комнаты, потом взял со стола подзорную трубу и, подойдя к окошку, стал что-то искать, водя трубу во все стороны. Сивачев замер.
Вот также он подглядел покойного Хрущова, но теперь комната не была освещена, и труба стояла от окна на добрую сажень, хотя…
Барсуков вскочил со стула и пробежал по комнате ероша волосы.
— Заговорщики, конспирация, очевидно! — выкрикнул он и остановился. — Какую бумагу они разглядывали?
— Я думаю, это был план. План Ленинграда?
Барсуков закурил и снова забегал.
— Что он в трубу высматривал?
— Нет ли где наблюдателей. Вот так он Хрущова увидал и убил…
Барсуков остановился.
— Но нас он не видал?
Сивачев усмехнулся.
— Думаю, что нет. Мы далеко, — труба стоит в глубине комнаты.
Барсуков сел.
— Разберемся, — заговорил он, — теперь мы знаем, что в квартире живут трое: изобретатель, переодетый стариком, и рыжий великан. Надо, чтобы ваш приятель выследил их.
Сивачев кивнул.
— По-моему, — заговорил снова Барсуков, — этот старик главное лицо, а великан — это вроде слуги…
Сивачев опять кивнул.
— Сложное дело, хитрое дело, преступное дело, — проговорил Барсуков.
Сивачев всю ночь проворочался в постели, думая обо всем виденном.
Несомненно тут и контрреволюция и вредительство, быть может — шпионаж. Белогвардейцы и иностранные приятели… Но все это надо выяснить и только тогда действовать.
Барсуков прав. И, проснувшись, Сивачев решил весь день провести в наблюдении.
Совершив свой утренний туалет, с обливанием водой и непременной гимнастикой, он сел у трубы.
И сразу, когда он заглянул в нее, его поразило новее явление. На опущенной зеленой коленкоровой занавеске черной краской были написаны: крупная цифра 3, рядом буква Д и цифра 8.
Занавеска висела неподвижно, окно было закрыто, и за ним, казалось, не было жизни.
Сивачев прошел в соседнюю комнату, приготовил себе яичницу и позавтракал.
Затем вернулся к трубе и заглянул в нее.
Окно было открыто, штора поднята. У окна стоял человек в ермолке и внимательно высматривал что-то в подзорную трубу.
Сивачев не чувствовал тревоги. Труба его была отодвинута глубоко в комнату, и светлый день действовал успокоительно на нервы.
Человек в ермолке опустил трубу, перешел от окна к столу и раскрыл большую тетрадь, в которой стал делать отметки. Он то быстро писал, то откидывался к спинке стула и, смотря перед собой, видимо сосредоточенно думал.
Сивачев видел, как его густые, нависшие брови двигались, словно мыши, и на широком лбу выступила резкая складка.
Потом он снова писал.
Вошел рыжий великан, одетый в гимнастерку и высокие сапоги. Он принес на подносе какую-то еду, винный стакан и бутылку. Поставил на стол подле тетради и молча вышел.
Человек в ермолке словно очнулся, придвинул к себе поднос и начал быстро есть, запивая еду вином. Сивачев следил за каждым его движением.
Вдруг человек в ермолке торопливо допил стакан вина, порывисто встал, прошел в угол комнаты и вытащил на середину какую-то машину. После этого он стал расправлять черные шнуры и прикреплять их к машине, затем подошел к окну, закрыл его и спустил штору.
Все скрылось, но Сивачев увидел, как в комнате за шторой вспыхнул яркий свет, погас и загорелся снова, и опять погас, и так сверкал, словно вспышками молнии.
Потом вспышки погасли.
Сивачев отодвинулся от трубы.
Он перешел в другую комнату, где стояли его кровать и письменный стол, и до вечера занимался своей работой.
Время перешло за полночь, когда он прошел опять в первую комнату и присел к трубе.
Окно было раскрыто, человек в ермолке смотрел в трубу, что-то пристально наблюдая. На подоконнике стояли машины.
Потом он опустил трубу, убрал машины и закрыл окно.
Все таинственно, все страшно, все грозит несчастьями. Сивачев лег спать с твердым убеждением, что в это время где-то горит завод или фабрика, а может быть совершилось убийство.
На другой день он поехал к Груздеву, но не на застал его дома. Жена хозяина сказала:
— С утра ушедши.
— Так! Как только он вернется, скажите, чтобы ко мне пришел. К тому, скажите, который на квартире устроил, — пояснил Сивачев.
Он спустился с лестницы, вышел на улицу и не мог удержаться, чтобы не подняться по парадному ходу в пятый этаж.
Он быстро взбежал на верхнюю площадку и оглядевшись тихонько свистнул.
Вот так номер! Дверь из квартиры, где поселился Груздев, оказалась задвинутой огромным шкафом.
Сивачев подошел к нему и постучал по нему пальцем, словно желая убедиться, что шкаф ему не привиделся.
В то же время он поднял глаза кверху и вдруг увидел, что вверху стены имеется узкое окно и через это окно на него смотрит человек. «Рыжий великан», — сразу узнал его Сивачев.
Оставаться дольше на площадке было неудобно. Сивачев быстро повернулся и пошел вниз.
Он сел в трам и поехал домой.
Подле него оказался пожарный, который говорил соседу:
— Как есть всю ночь. В 11 только домой вернулись. Как домой приеду, лягу — и никаких! только спать буду.
— Сильно горело? — спросил собеседник.
— На ять! С одного корпуса всю крышу сняли, другой насквозь выгорел. Машины, которые там были, провалились. Убытков — тысячи. Говорят завод станет.
Сивачев насторожился.
А пожарный продолжал:
— По четвертому номеру, 14 частей. Словно поветрие пошло. Раз за разом. И все заводы и все по четвертому номеру.
— Жарко…
— Тут, гражданин, жара не при чем. Это не лес, который в жаркое лето от спички горит. Завод — камень да железо.
— Какая же причина?
— Вот и догадайтесь! Сторожа, надсмотр, бережение, — а горит…
Сивачев доехал до улицы Красных зорь и вышел.
Он-то знает какая причина…
Наскоро пообедав, он пришел домой, отдохнул и стал писать.
Он решил изложить на бумаге все, что произошло от того момента, когда он впервые увидел человека в ермолке.
За этой работой застал его Груздев. Он вошел к нему с тревожным, озабоченным лицом и поздоровавшись сразу заговорил:
— Такая история, Павел Петрович, что и не разобрать. Нечистое что-то…
— Ну, рассказывай! — сказал Сивачев и Груздев начал свой рассказ:
— Говорил вам, что дыру провертел. Вот, а через день подошел — нет дыры. Ее деревянной пробкой забили. Вот тебе и фунт! Пошел я на парадный ход, а там…
— Дверь шкафом задвинули, — сказал Сивачев.
Груздев кивнул.
— Верно. А вы откуда знаете?
Сивачев засмеялся.
— Да ведь я сегодня у тебя был… Ну, дальше.
— Дальше самое удивительное. Третьего дня утром пошел старика на службу провожать. Ладно. Идет он. Я по другую сторону улицы иду, глаз не спускаю. Ну, он опять на углу ул. 3-го июля у папиросника остановился. Взял пачку, а ему записку дал. В этот раз я это явственно видел. Дошел после до своей конторы, вошел — и все. Стал я думать. В контору не зайду. Ни к чему. А буду ждать, когда он домой пойдет. Время до полпятого. Ладно. Съездил на стадион, потом к товарищу за книжками, пошамал наскоро и — на улицу Дзержинского. Так…
Сивачев нетерпеливо сказал:
— Ты бы короче.
— Ничего не будет. Вы слушайте. Теперь подошел я и старик вышел. Огляделся и пошел. Только совсем в другую сторону. К Адмиралтейству. Ну, думаю, куда попрешь? — и за ним. Он — все прямо, потом по улице Гоголя, на проспект 25 Октября, сел в трам № 4 и поехал. И я с ним. Только он в вагоне, а я на площадке. Доехали до Васильевского. Здесь, на углу Среднего, он сошел, и я за ним. Он, не доходя 6-й линии, вошел в ворота. Я малость подождал и тоже вошел. На дворе ребятишки. Я спрашиваю: «Куда старик ушел?» Они на крыльцо указали, а один говорит: «Он тут живет, квартира 8». Ладно. Повернулся я, на трам и домой. Что же вы думали? Подхожу к дому, а старик мой идет — и с собакой. А? Я даже к мостовой прирос. Что за чорт! Там старик, тут старик. А? Словно чорт на рогах перенес его.
— Ты верно смешал стариков да за каким-то подрал. Благо седая борода, — усмехнулся Сивачев.
Груздев обиделся и вздернул нос.
— Что я маленький, что ли? Старика этого я вот как знаю! — сказал он. — А вы дальше слушайте… Сегодня за мной собака все время ходит.
— Какая собака?
— Его, громадная…
— Как ходит?
Сивачев сразу взволновался.
Груздев кивнул.
— Неотступно. Куда я — туда она. Был на площадке. В футбол играл. Смотрю — она в стороне сидит. Я проворонил и мяч пропустил. Сел в трам. Выхожу — она за мною. Был в столовке. Пообедал, газету прочел. Вышел — а она на другой стороне стоит и опять за мной. Теперь из трама вышел — и она тут…
— Следит?
Груздев кивнул.
— Не иначе.
Сивачев покачал головой и сказал с упреком;
— Неосторожно ты действовал, и они сразу тебя разъяснили. Я это сегодня увидел.
Груздев смутился и провел рукою по своей стриженой голове.
— Вы ведь не предупредили. Следи! Ну, я и следил. А они — меня. Ну, мне наплевать, — беспечно махнул он рукой, — а что они за люди, что делают?
Сивачев пожал плечами.
— И знаю и нет. Для того и тебя послал. Знаю я, что они — наши враги, враги нашей республики. Или иностранные агенты, или контрреволюционеры. Знаю, что все пожары заводов за последние дни они устроили. Знаю, что они одного человека убили. Но их поймать надо, обличить, и вот тут-то задача.
Груздев в волнении вскочил со стула.
— Я вам во всем помогу! Говорите, что делать?
Сивачев ласково положил ему руку на плечо.
— Пока береги себя, будь осторожен. Завтра приходи об эту пору. У меня будет еще человек и мы сговоримся.
Груздев крепко кивнул головой.
— Буду! — сказал он решительно.
Сивачев проводил его до дверей и вернулся к себе, но почти тотчас же услышал, как снова хлопнула дверь. Возвратился Груздев.
— Что случилось? — спросил Сивачев.
— Там… собака, — проговорил Груздев.
Сивачев почувствовал невольную, дрожь.
— Пойдем, — сказал, он, беря кепку.
Они вышли и осторожно спустились с лестницы.
— Смотрите. На той стороне.
Сивачев выглянул.
…В терпеливом ожидании сидел дог…
На другой стороне улицы в терпеливом ожидании сидел громадный дог. Прохожие почтительно обходили его, а он сидел, не сводя глаза с подъезда.
— Слушай, — сказал Сивачев, — попробуй запутать ее. Прыгай с трама на трам, пока сам не замучишься. На тебе рубль.
Груздев засмеялся.
— Я сейчас нашатырю куплю и буду за собой его лить.
— И это дело.
Груздев простился и ушел. Сивачев смотрел из подъезда и видел, как собака медленно встала и лениво побежала по мостовой за Груздевым.
Когда на другой день после урока плавания Сивачев возвращался домой, он встретил молодого человека с девушкой в сопровождении той самой собаки, которая гуляла со стариком и преследовала Груздева.
Девушка вела ее на толстом ремне и о чем-то озабоченно говорила со своим спутником.
Перейдя улицу, они остановились и стали смотреть на дом, в котором жил Сивачев, и, как ему показалось, на окна его комнаты.
Он поспешил домой и к нему тотчас вышла его соседка, которой он обычно оставлял ключ от комнаты. Она дала ему ключ и сказала:
— Тут, Павел Петрович, сейчас только к вам приходили.
— Молодой человек с девушкой?
— Да! Они хотели у вас уроки брать. Они недолго посидели и ушли. В трубу смотрели.
— Одни были?
— Одни.
— С собакой?
— Нет, без собаки. Подождали и ушли.
— Оставили записку?
— Нет. Сказали, что еще раз зайдут. Может быть, говорят, завтра.
— Благодарю вас, Варвара Петровна.
Соседка ушла.
Сивачев опустился на стул.
Он почувствовал, как легкий озноб прошел по его спине. Мало-помалу он оправился и тотчас взял бумагу, чтобы записать все происшедшее.
Выходит, тут не один человек в ермолке. Здесь и переодетый старик, и «натуральный» старик, и рыжий великан, и папиросник, и эти молодые люди. Он вынул из ящика стола браунинг, внимательно осмотрел его, вложил обойму и положил в карман.
Первым пришел Барсуков. Он поздоровался, сел подле трубы и спросил:
— Ну, что у вас?
— А вот послушайте, — ответил Сивачев и передал рассказ Груздева и приход молодых людей с собакой.
— Это значит, что открыт Груздев, а с ними я, — окончил Сивачев.
— Несомненно! Осел ваш Груздев! — воскликнул Барсуков.
— Он не виноват. Там люди похитрее нас с вами. Вы лучше скажите, что теперь делать?
В это время пришел Груздев. Сивачев познакомил его с Барсуковым и сказал:
— Ты при нем можешь все говорить. Он все знает, и эта труба — его. Что нового?
— А ничего. Сегодня я без собаки и вообще она меня оставила. Был на Васильевском. Там действительно старик Заводилов живет. Сергей Аркадьевич, и в конторе на Комиссаровской служит. Как мой. Сегодня все то же было. Пришел в контору, только с папиросником не встречался.
Барсуков смотрел в трубу. Гвоздев ходил по комнате.
— Вопрос в том, что теперь делать? — заговорил Сивачев. — Товарищ Груздев обнаружен, я — тоже. Вероятно и вас, Сергей Семенович, разъяснят. Они хитрее нас, и по-моему нам надо искать таких, которые их хитрее.
— То есть?..
— Итти к прокурору, или в уголовный розыск, или в ГПУ.
— Но тогда мы не узнаем их секрета, — проговорил Барсуков, — и потом нет у нас доказательств их преступности. Как мы докажем?
— Придут и увидят то, что видели мы.
С этими словами Барсуков приложил глаз к трубе.
— Собирается что-то делать. Тащит опять свои машины.
— Возьми со стола из той комнаты мой бинокль и смотри тоже. Ты еще не видел, — сказал Сивачев, обращаясь к Груздеву.
Груздев взял бинокль, стал подле Барсукова, приложил бинокль к глазам и тотчас воскликнул:
— Здорово! Все видать, как на ладошке. Сразу стену узнал и окно. Этот в ермолке машины поставил. Э, полетел шар!
— Если бы знать, как он это делает, — с тоской воскликнул Барсуков и вдруг вскочил на ноги, едва не опрокинув трубы.
— Смотрите, смотрите!
Сивачев взглянул на окно и замер.
— Сюда! — проговорил он.
По воздуху, то поднимаясь, то опускаясь, медленно плыл шар.
— На нас! — закричал Барсуков. — Закрывайте окно! Скорей!
Груздев в один прыжок очутился подле окна и захлопнул его. И почти тотчас светящийся шар приник к стеклу, отодвинулся и заколебался перед окном. Сивачев взглянул в бинокль.
— Он смотрит в трубу, а теперь что-то делает подле машины. Полетел второй шар.
— Бежим! — закричал Барсуков и схватил трубу.
И все трое выбежали в коридор, а затем на лестницу.
И почти тотчас раздался сухой треск и звон разбившихся стекол.
Когда они были на улице, раздался резкий, оглушительный треск, словно бросили на камни лист железа. Прохожие остановились и подняли головы кверху. Сивачев взглянул наверх. Из окон его комнаты вырвались клубы дыма.
— Пожар! — закричал кто-то.
Из ворот дома выбежал дворник, побежал к пожарному сигналу.
Сивачев, Груздев и Барсуков стояли на другом углу улицы.
— Извозчик! — закричал Барсуков и торопливо сел в пролетку.
— Я домой, — сказал он, бледный от страха, — еще бы минута, и нас бы не было.
— Что случилось? — спросил ошеломленный Сивачев.
— Видите, — усаживаясь и принимая от Груздева подставку, заговорил Барсуков, — он разрядил первый шар в воздухе, чтобы разбить стекла, а второй пустил уже, как снаряд. У вас все разрушено и пожар. Ну, я еду!
Он толкнул извозчика и пролетка отъехала. В ту же минуту раздался протяжный звук трубы и на улицу въехал пожарный обоз.
— А нам что делать? — спросил Груздев.
Сивачев уже справился от волненья. В голове его созрело решение.
— Иди куда-нибудь, только не домой. Переночуй и потом устройся. Адрес свой скажи Тышко. Я к нему зайду.
Груздев пожал ему руку и ушел. Сивачев перешел улицу, сел в трамвай, поехал ночевать к своему приятелю — Кумачову. Он не хотел оставаться подле дома, где горела его квартира.
Может быть в толпе есть люди, которые высматривают его. Подробности о пожаре он узнать успеет.
В десять часов утра Сивачев уже был на углу улицы Дзержинского. Дежурный попросил обождать.
Сивачев сел на деревянную скамейку. В подъезд вошел толстый, широкоплечий мужчина в высоких сапогах и гимнастерке. Дежурный высунулся из окошка и сказал:
— Товарищ Башков, поговорите с этим гражданином.
Башков остановился. Сивачев подошел к нему и быстро стал говорить. Башков не дал ему закончить.
— Пойдемте, — прервал он и указал рукой куда итти. Они вошли в тесный кабинет. Башков бросил на стол портфель и фуражку, сел в кресло и вторично спросил:
— В чем дело? Расскажите снова.
— Вы вероятно знаете про пожар на улице Красных зорь. Раздался шум вроде грома, разлетелись стекла и начался пожар? — спросил Сивачев.
Башков кивнул.
— Это в меня была направлена молния, чтобы убить меня, — продолжал Сивачев.
Башков чуть заметно улыбнулся и опять кивнул головой.
— Пожар на фабрике им. Ногина, убийство гражданина Хрущова, пожары на чугунно-литейном заводе и на складах Октябрьской железной дороги. Это все от искусственной молнии, которую пускают злоумышленники.
— Все? — неожиданно спросил Башков.
Сивачев вспыхнул. Ясно, его считают за сумасшедшего. И он, сначала путаясь и сбиваясь, а потом уже складно рассказал все, что успел узнать с первого момента, когда навел бинокль на таинственное окно.
Когда же Сивачев окончил, следователь откинулся и спинке стула и ударил рукой по столу.
— И вы до сих пор молчали?! Это преступление! Вы должны были понять, что это — вредительство, заговор, контрреволюция.
Сивачев в волнении встал.
— Когда я начал свой рассказ, вы улыбались, — заговорил он и в волнении встал, — думали, что я — маньяк. Если бы я пришел к вам сразу, вы бы посмеялись. Я хотел раскрыть всю организацию; товарищ мой Барсуков — он физик — хотел уяснить сущность изобретения. Вот почему я медлил. А теперь мой помощник Груздев и я раскрыты. Мы едва избегли смерти.
— Пусть так! Все-таки вы сделали ошибку! — воскликнул Башков. — Мы не хуже вас могли делать наблюдения. Ну, это уже в сторону. Кто такие Груздев и Барсуков?
На это Сивачев сказал:
— Я ручаюсь за обоих.
— Прямо американская фильма! — усмехнулся Башков. — Заговорщики, великое изобретение и самое черное злодейство. Подзорная труба, загримированный старик, ученая собака… Ну, мы их всех выведем на чистую воду. Откуда мы могли бы их наблюдать? А?
