When a very little boy
They sent me first to school,
My master said, though least of all
I was the biggest fool:
Such a genius I did grow.
They tried with cakes and canning
To put learning in my head;
But I ne’er could said which was great A
And which was crooked Z:
Such a genius I did grow.
Arithmetic it puzzled me;
But as my knowledge grew,
I soon found out that one and one
When added up, made two:
Such a genius I did grow.
A great musician I became,
And, as the people said,
Upon the grinding organ
Most delightfully I played:
Such a genius I did grow.
Upon my traivels I set out
The English folks to see,
And I found out that they’d arms and legs,
And head and all, like me:
Such a genius I did grow.
The lord Mayor and the Alderman
My absence did require —
They sent me home, for fear that I
Should set the Thames on fire:
Such a genius I did grow.
Со школы я имел успех;
Учитель сказал мне так:
«Хотя ты здесь и меньше всех,
Но самый большой дурак» —
Таким вот рос я гением.
От чисел пухла голова,
Но захватило дух,
Когда дошло, что два плюс два
Обычно больше двух —
Таким вот рос я гением.
Потом я музыкантом стал,
И слышал я не раз,
Что на шарманке я сыграл —
Ну просто высший класс,—
Таким вот рос я гением.
Какой народ в местах других,
Я понял за два дня:
И две ноги, и две руки,
И все как у меня, —
Таким вот рос я гением.
В Совете Лондона сам мэр,
Узнав про мой приезд,
Потребовал принятья мер,
И мне грозил арест.
И тут они нашли предлог
Разделаться со мной:
Чтобы я Темзу не поджег,
Сослать меня домой, —
Таким вот рос я гением.
When I was a little boy,
I had but little wit;
‘Tis a long time ago,
And I have no more yet;
Nor ever, ever shall
Until that I die,
For the longer I live
The more fool am I.
Мальцом молол я всякий вздор —
Умом я не блистал;
Хоть много лет прошло с тех пор,
Умнее я не стал;
И не скудеет дурь моя,
Растет как снежный ком,
И в мир иной отправлюсь я
Полнейшим дураком.
Barber, barber,
Shave a pig,
How many hairs will make a wig?
Four and twenty;
That’s enough.
Give the barber a pinch of snuff.
«Брадобрей, брадобрей,
Поросеночка побрей!
Сколько выбреешь, старик,
Чтоб хватило на парик?»
«На парик у поросенка
Пару дюжин волосенков
Можно выбрить на боку.
Дай понюшку табаку».
What did I dream? I do not know:
The fragments fly like chaff.
Yet, strange, my mind was tickled so,
I cannot help but laugh.
Все, что мне приснилось ночью,
Я успел забыть к утру —
Разлетелся сон на клочья
Рыхлым стогом на ветру.
И смеюсь от этих клочьев —
Они голову щекочут.
My father was a Frenchman,
A Frenchman, a Frenchman,
My father was a Frenchman,
And he bought me a fiddle.
He cut it here,
He cut it here,
He cut it through the middle.
Папаня мой французом был,
Французом был, французом был,
Папаня мой французом был
И скрипку мне купил.
Ножом он бок ей распорол,
Потом ей спинку пропорол,
Потом с размаху топором —
И вдребезги разбил.
What’s the news of the day,
Good neighbour, I pray?
They say, the balloon
Is gone up to the moon.
— Есть ли новости, сосед?
— Да особых вроде нет.
Впрочем, расскажу одну:
Напускают на Луну
Золотой воздушный шар.
И кому он здесь мешал?
Have you heard of the man
Who stood on his head?
And put day clothes
Into his bed
And folded himself
On a chair instead?
This very same man,
As I’ve heard say,
Went to ring his friends bell
The other day,
And then wrung his friends nose
And ran away.
ЧУДАК
Вы слышали о чудаке?
Вот это был чудак!
Всю жизнь ходил на голове
И наперекосяк.
Чтобы пиджак не истрепать,
Он клал его в кровать;
А сам на спинке стула спал —
Чтобы себя не смять.
Носы друзей он принимал
За их дверной звонок
И, дернув за нос, каждый раз
Пускался наутек.
Gregory Griggs,
Gregory Griggs,
Had twenty-seven
Different wigs.
He wore them up,
He wore them down,
To please the people
Of the town;
He wore them east,
He wore them west,
But he never could tell
Which he loved the best.
Курносый Гровер Гроссер
Был раньше моряком.
Имел он двадцать восемь
Разных париков.
Не марки, не посуду,
Не трубки, не клинки —
Где б ни был он, повсюду
Искал он парики.
Он их любил, как крошек,
Как деток, видит Бог,
И кто душе дороже,
Ответить он не мог.
Тот гладкий, тот с пробором,
Тот чопорен, тот лих —
Со смыслом, с разговором
Он появлялся в них.
Парик он нахлобучит,
Когда дождливый день,
Но разойдутся тучи —
Сдвигает набекрень.
Когда к нему пристали —
В чем цель его затей?
Ответил он: «Представьте,
Чтоб веселить людей».
How many miles to Babylon?
Three scores miles and ten.
Can I get there by candle-light?
Yes, and back again.
If your heels are nimble and light,
You may get there by candle-light.
— Сколько миль до Вавилона?
— Сорок и еще чуть-чуть.
— Хватит ли одной свечи мне?
— Даже на обратный путь.
Для такого моциона
Башмаков не промочи,
А светить до Вавилона
Хватит и одной свечи.
Mirror, mirror, tell me,
Am I pretty or plain?
Or am I downright ugly
And ugly to remain?
Shall I marry a gentleman?
Shall I marry a clown?
Or shall I marry old Knives-and-Scissors
Shouting through the town?
Зеркальце, зеркальце, ну подскажи,
Красивая я или нет?
Или такая уродина,
Что и не видывал свет?
Кто меня в жены возьмет — джентльмен
Или хозяин ларька?
Или вот этот Ножи-Точу,
Слышный издалека?
The daughter of the farrier
Could find no one to marry her,
Because she said
She would not wed
A man who could not carry her.
The foolish girl was wrong enough,
And had to wait quite long enough;
For as she sat
She grew so fat
That nobody was strong enough.
Мэри Смит заявила в сердцах,
Когда речь зашла о женихах:
«Муж — опора, оплот,
Значит, станет им тот,
Кто меня понесет на руках».
Как глупышка была не права!
Пополнела в канун Рождества
На пудов этак пять,
И ее приподнять
И втроем удавалось едва.
Tommy Trot, a man of law,
Sold his bed and lay upon straw;
Sold the straw and slept on grass,
To buy his wife a looking-glass.
Томми Трот, мой старый знакомый,
Продал кровать и спал на соломе;
Продал солому и спал на бревне,
Чтоб зеркальце смог он купить жене.
This little man lived all alone,
And he was a man of sorrow;
For, if the weather was fair today,
He was sure it would rain tomorrow.
Одинокий человечек
Весь свой век грустил —
В ясный день дождя боялся
И с зонтом ходил.
Oh, dear mother,
What a rose I be!
Two young men
Came a-courting me;
One was blind
And the other couldn’t see —
Oh dear mother,
What a rose I be!
Ах, мама, словно роза,
Я тогда цвела!
Из пары ухажеров
Выбрать я могла.
Один стал слепнуть с детства,
Другой был слеп всегда.
Ах, мама, больше розой
Не быть мне никогда.
Whistle, daughter, whistle,
And you shall have a sheep,
Mother, I cannot whistle,
Neither can I sleep.
Whistle, daughter, whistle,
And you shall have a cow.
Mother, I cannot whistle,
Neither know I how.
Whistle, daughter, whistle,
And you shall have a man.
Mother, I cannot whistle,
But I’ll do the best I can.
— Свистни, доченька, свистни,
И к тебе прибежит баран.
— Мама, я не умею свистеть,
И спать давно мне пора.
— Свистни, доченька, свистни,
И к тебе прибежит бычок.
— Мама, ведь я не умею свистеть
Даже в простой свисток.
— Свистни, доченька, свистни,
Какому-нибудь жениху.
— Мама, я не умею свистеть,
Но я сделаю все, что смогу.
Here am I,
Little Jumping Joan;
When nobody’s with me
I’m all alone.
Резвушка-попрыгушка я,
Кудрява и стройна;
Но если рядом никого,
То я совсем одна.
As I walked by myself,
And talked to myself,
Myself said into me,
«Look to thyself
Take care of thyself,
For nobody cares for thee.»
I answered myself,
And said to myself,
In the self-same way to me,
«Look to thyself
Or not look to thyself,
The self-same thing will be.»
Шел я сам по себе,
Толковал сам с собой,
И такую повел я речь:
«Поберег бы себя,
Присмотрел за собой —
Кому же тебя беречь».
И сказал я себе,
И ответил себе:
«Ну что ты себе плетешь!
Смотри за собой,
Не смотри за собой —
Куда от судьбы уйдешь».
