Омега замолкла, словно ей требовалось восстановить дыхание для продолжения, а я внезапно осознала, что до боли сжимаю руку Йона в своей. Не знаю почему, но размеренный и в то же время так и бурлящий невыраженными эмоциями голос омеги что-то пробуждал внутри меня. Опять моя фантазия, которой не нужно было много пищи для того, чтобы разыграться в полную силу? Но мне казалось, что я буквально слышу звон мечей и крики — и чувствую жар пожарищ и запах горелой плоти, что щекочет мне нос. Йон сидел мрачнее тучи, и у меня не хватило смелости задать ему даже мысленный вопрос.
— В конце концов король со своей армией добрались до лесного дворца, где заседали старейшины, — снова заговорила Гвин. — Они в полном составе вышли ему навстречу, и король, потрясая дымящимся от крови мечом, заявил, что убьет их всех и что еще до заката вся эта земля будет принадлежать ему. Опьяненный кровью и горячкой битвы, он позабыл обо всем — и о своем обещании сохранить мир, и о женщине, что ждала его дома и чьего отца он собирался порубить на куски.
— Сейчас будет мой любимый момент, — тихо шепнул Меркурио, и я бросила короткий взгляд в его сторону. В отличие от нас с Йоном он явно воспринимал все это как часть какого-то представления, которое случалось здесь нечасто, но каждый раз вызывало у него невероятный восторг.
— Отец королевы выступил вперед и попросил короля одуматься, — снова зазвучал глубокий и увлекающий за собой голос омеги. — Он напомнил ему обо всех его клятвах и о любви, которой одарила его королева. Но король не желал его слушать и, бросившись вперед, нанес старейшине смертельную рану, прокричав, что и дочь его проклятая демоница, и сам он порождение Подземного мира, а потому должен умереть. И что, когда он вернется домой, то пустит «эту нечистую девку» по кругу среди своих солдат, а потом насадит ее на свой меч и выставит на всеобщее обозрение. И тогда старейшина понял, что разум короля окончательно помутился, и, испугавшись за свою любимую дочь, вскинул руку и, призвав всю свою магию и всю магию Священной земли, проклял короля и все его войско. «И коли вы разумом животные, то и телами станете подобны животным и будете грызть друг друга, пока последний из вас не подохнет».
— Он превратил их… в бестий? — не поверила своим ушам я. — Так мы… так все это… Просто проклятие? Это… это просто…
— Это еще не все, — покачала головой Гвин. — Старейшина действительно проклял неразумного короля и его войско, и после этого их охватила великая ярость. У них выросли когти и клыки, но теперь они жаждали убивать не беззащитных жителей Священной земли, а друг друга, потому как так им было велено. И они рвали и терзали друг друга, но не могли насытить свою ярость и не могли остановиться.
— Что-то мне это напоминает, — покачал головой Йон, а я вспомнила его прикованным к трубе в подвале Дома Ории. И то, какими страшными были его желтые глаза и как остервенело он пытался дотянуться до меня своими когтями. Страшно даже представить, на что походило побоище, устроенное сотнями таких, как он. — Что стало с королем? — меж тем нетерпеливо спросил мой альфа. — Ведь его история на этом не закончилась?
— Твоя правда, — согласилась Гвин. — Король был самым сильным среди своих людей, и его воля до последнего боролась с проклятием Зверя. Он помнил, что ему нужно вернуться домой — его тянуло туда силой, что была крепче ярости и отказывалась покоряться магии.
— А что же королева? — не сдержалась я, ощущая, что эта история захватывает меня куда больше, чем простая сказка. Она как будто пробуждала некое тайное знание, что все эти годы спало в недрах моего естества. — Что она сделала, когда узнала, что король убил ее отца?
— Возможно, сперва она и желала мести, кто знает, — развела руками Гвин, — но, увидев, во что ее мужа превратила магия, мгновенно забыла об этом. Лишившийся и разума, и человеческого обличия, король тем не менее пришел к ней. Забрызганный чужой кровью, пропахший смертью, отвратительный и жалкий, он упал перед ней на колени, словно призывая ее положить конец его мучениям. И тогда королева поняла, что не сможет убить его — как и не сможет отпустить. Поэтому она, используя собственную магию, сперва усыпила его, а, пока он спал, сплела веревку из священной красной травы и окропила ее собственной кровью, тем самым связав с ней свою жизненную силу. Один конец этой веревки она надела себе на левую руку, а другой — ему на правую. Семь дней и семь ночей она сидела подле него, понемногу вытягивая из него его проклятие и делясь с ним своей человечностью, и на седьмую ночь король открыл глаза и позвал ее по имени. Но даже дочери великого старейшины не под силу было развеять чары крови, наложенные в самом сердце Священной земли, поэтому все, что она смогла сделать, это разделить проклятие Зверя на двоих, и так ее муж стал первым альфой, а она — первой омегой.
