Руслан идет рядом с вагоном, прибавляет и прибавляет шагу, не отстает. Мы смотрим друг на друга молча.
— Прыгай, — говорит он мне негромко, как если бы стояли в тихом переулке. Я не откликаюсь, только мотаю в ответ головой.
Вот он уже бежит за вагоном, затем останавливается, зачем-то машет мне вслед…
Мы с отцом стоим в коридоре у окна.
— До конца поедешь? — словно и не удивившись, спрашивает он.
— До конца. А что?.. — Потом мне становится его жаль. — Сойду, сойду. Ну, конечно, сойду. На первой же станции.
Подходит проводница, спрашивает:
— Кто тут без билета? Говорят, «зайцы» у нас завелись?..
1974
Ночь, луна, полная, яркая, заметно движение на палубе, различимы жестикуляция, улыбки на лицах. Группа пассажиров старательно изображает чертей, русалок; его величество Нептун с непременным трезубцем в руках пребывает в окружении пестрой свиты; жертвы отбираются из числа сторонних, скептически настроенных наблюдателей, добрая дюжина их уже барахтается в бассейне… Разноголосица, чей-то громкий смех; морской праздник движется по восходящей. Вот настигают пожилого респектабельного пассажира в безупречном костюме, после недолгой возни под одобрительный гул и аплодисменты швыряют в воду. Следом за респектабельным в жертву владыке приносят подростка-акселерата с полуухмылкой на устах, потом сразу, одним махом, супружескую чету — его и ее в одинаковых шортах.
…Виктор Веденеев, увенчанный картонными рожками и тряпочным дьявольским хвостом, отделился от стаи собратьев и, подкравшись к собственной жене, недолго думая, столкнул в бассейн. Отважно прыгнул следом. Настиг в воде, притянул, обнял крепко. Вдруг нырнул, исчез надолго и снова появился рядом, боднув воздух бутафорскими рожками.
— Это уже было необязательно, — сказала жена.
— Что?
— Все это. Зачем?
— Зачем? Просто так. Принес тебя в жертву.
— Ну молодец.
Они немного поплескались в полутьме, то и дело натыкаясь на столь же счастливых избранников Нептуна, и поплыли к металлической лестнице, вызволяющей купальщиков из водного плена.
— Три года не отдыхал. Три года! Вот, дорвался.
— Вижу.
— Нет, правда. Я, кажется, первый раз в жизни отдыхаю.
— Я тоже.
— Так в чем же дело?
— Отстань. Я намочила волосы. Осторожнее. Дай мне руку, дай…
Они выкарабкались из бассейна.
— Никогда не подкрадывайся сзади.
— Ладно.
Двинулись было сквозь толчею, остановились.
— Кажется, сережку потеряла… Да, так и есть. Поздравляю. А чего ты смеешься? Да сними ты эти идиотские рога!.. Сними, тебе говорят…
И жена собственноручно сдернула с головы Веденеева бутафорские рожки.
— Смотрите-ка, вполне съедобный лангет.
— Этого, однако, не скажешь об окуне.
— Но вы, по моим наблюдениям, всякий раз заказываете именно окуня. Чем это объяснить?
— Мы в открытом море!
— Да, в самом деле. А мы ведь не впервые встречаемся за одним столиком… и до сих пор незнакомы.
— Веденеев, Виктор.
— Никитин, к вашим услугам. А это Альбина.
— Очень приятно.
— Теперь представьте нам вашу половину.
— Почему вы решили, что я его половина?
— Это видно невооруженным глазом.
— Вот как?
— Да. Вы очень выделяетесь на общем фоне, — сказал Никитин. — Посмотрите, кругом парочки. А кто из них — мужья и жены?
Посмотрели по сторонам. Переполненный ресторан, оркестр, топчущиеся на месте, намертво сцепившиеся в танце парочки, парочки у железных перил, под открытым небом, освещенные луной и неоном…
— Вы, однако, наблюдательны!
— Ваше имя, простите?
— Наташа.
— К вопросу о наблюдательности, — сказал веско Никитин. — Смотрите, Наташа. Ваше колечко обручальное… оно что-то слишком блестит. Вероятно, совсем новенькое и еще не потускнело от стирки и мытья посуды?
— Браво!
— Вы молодожены, — заключил Никитин. — Я предлагаю выпить за молодоженов!
— А я — за Шерлока Холмса!
— Вот и познакомились. Ура!
— Москвичи?
— Москвичи, — кивнул Виктор.
— Возвращаетесь из отпуска?
— Совершенно верно.
— В понедельник на работу?
— А вы, наверное, и в самом деле следователь?
— В какой-то мере. В общем, юрист. Но дело не в этом. Если хотите, я дам вам несколько уроков дедукции, и вы тоже будете поражать каких-нибудь соседей по столу. Это совсем несложно! — смеялся Никитин.
— Объявили последний танец, — заметила Альбина.
— Потанцуем, правильно! — подхватила Наташа.
И первой поднялась из-за стола. Виктор — за ней.
Она увлекла его в самую толчею, в самую гущу танцующих. Немного потоптались в тесноте…
— Давай потеряемся.
— Да-да, потеряемся. Давай.
— А Шерлок Холмс?
— А мы исчезнем. Испаримся.
— Пробирайся к выходу. Потихоньку. А я через кухню, там черный ход. Лучше порознь, так безопаснее…
— Как рецидивисты. Встречаемся на корме…
…Встретились на корме. Обнялись, как после долгой разлуки. Плюхнулись в шезлонги. Помолчали, глядя на прибрежные огни.
По палубе скользнула тень, они обернулись — и вовремя! Никитин подкрадывался сзади, широко раскрыв объятия.
— Вот они где! — провозгласил он. — Попались! Сюда, Альбина, они здесь… Задержаны при попытке к бегству…
Появившаяся в поле зрения Альбина едва успела раскрыть рот, как чета Веденеевых, покинув шезлонги и больше не таясь, не скрывая намерений, обратилась в новое стремительное бегство.
Никитин сделал несколько шагов, изображая погоню, потом остановился и только смотрел с веселым интересом.
Они лежали в полумраке каюты.
— Спи. Закрой глаза и спи.
— Я сплю.
— Ты не спишь, ты вздыхаешь.
— Это я во сне.
— Перегрелся. Я тебя предупреждала. А что ты вздыхаешь?
— Отпуск кончился.
— Уже кончился?
— Да. Навалились дела. Смешно сказать, но человек на теплоходе лежит и думает, с чего ему начать понедельник.
— Смешно. Это ты прав…
— Надо было из Ялты позвонить Казакову, узнать, какого числа защита…
— Приедешь — узнаешь. Вот об этом твои мысли?
— Да. Всякая всячина. Мелочи съедают жизнь.
— Мы им не дадим.
— Не дадим, — сказал он. — А знаешь, о чем надо думать? Я счастлив. Тысячи людей хотели бы быть сейчас на моем месте. Иметь мои заботы вместо своих. Лежать и думать — а когда у меня, черт возьми, защита диссертации — пятнадцатого или двадцать седьмого? Не говоря уже о прочем.
— Прочее — это я.
— Ну тогда я и правда счастлив.
— А я тебе что говорю? Спи. Дай я тебя обниму. Ну вот, опять вздохнул!
— А ты не прислушивайся, — засмеялся Виктор. — Будешь всегда прислушиваться?
— Конечно. Привыкай.
Ранний луч солнца пробился в иллюминатор, рассек полутьму каюты. Виктор спал, Наташа лежала рядом, смотрела на него. Лицо его было спокойно и открыто, но вот он будто ощутил беспокойство, заворочался, отвернулся от жены. Наташа легко выскользнула из постели, быстро оделась. Пока одевалась, успела надкусить лежавшее на столе яблоко. Подошла к зеркалу, провела по волосам расческой. Замерла. Смотрела на себя с серьезным видом, со строгим пристрастием. И вот улыбнулась сама себе, открыто, не таясь, не стесняясь своего счастья…
Отворила тихонько дверь, вышла. Несколько пассажиров уже принимали солнечные ванны, лежа в шезлонгах; чуть в стороне матрос с усердием скреб палубу шваброй, поливал из ведра, снова скреб. Уже маячил далеко впереди, надвигался прибрежный городок: порт, здание морского вокзала, домики, рассыпавшиеся по отлогим холмам, а за ними — нереальные в своей вышине, подпирающие небеса горы. Наташа расположилась в свободном шезлонге, зажмурилась, отринув видение, подставила лицо солнцу. И окаменела.
…Здание морского вокзала, отлогие холмы на фоне недоступных гор, дома и домики, рассыпавшиеся по холмам, пальмы, кипарисы — все это перестало быть маячащей картинкой, сделалось реальностью. Теплоход был накрепко пришвартован к причалу, по трапу пестрой вереницей спускались пассажиры с поклажей в руках, по деревянному настилу из специального трюма съезжали на сушу автомобили.
Сойдя с трапа в общей группе, Наташа еще по инерции сделала вместе со всеми несколько шагов, остановилась. Стояла на солнцепеке, с нетерпением следила за васильковыми «Жигулями», осторожно скатывавшимися по настилу. Выбравшись наконец на асфальт, «Жигули» сделали лихой разворот, затормозили. Веденеев выскочил из машины, галантно распахнул перед Наташей дверцу.
Ехали по горной дороге. Виктор время от времени смотрел в зеркальце, смотрел — и каждый раз убеждался, что желтенькие, яичного цвета, «Жигули» не отстают, продолжают преследование.
— Слушай, они от нас не отстанут.
— Мы им нравимся, что особенного? Они хотят дружить!.. А ты эгоистка.
— Я эгоистка. Это плохо? Мне никто не нужен, кроме тебя!
— Ну давай тогда пошлем их?
— У нас просто нет другого выхода…
— Сейчас же немедленно пошлем!
— Давай.
Желтые «Жигули» засигналили, высунулась из окна Альбина, призывно взмахнула рукой. Виктор тоже засигналил в ответ, но останавливаться не стал, наоборот, только прибавил скорость. Прибавили скорость и «Жигули».
— Ничего не выйдет. Они в нас влюблены, — вздохнул Виктор.
Он притормозил, поехал медленно, поджидая нагонявший их автомобиль. «Жигули» приблизились, были уже рядом, но, приблизившись, вдруг нырнули влево и обошли Веденеевых, даже не замедлив хода. Альбина снова высунулась из окна, снова махнула — уже на прощание…
— Смотри-ка… Мы переоценили их чувства!
Оба стали смеяться. Потом Виктор обнял Наташу свободной рукой, потом захотел обнять обеими и — остановил машину.
Теперь Наташа сидела сзади, поджав ноги. Был вечер. Въезжали в Москву.
Веденеев притормозил у светофора, осторожно объехав грузовик, перебрался в свободный левый ряд. Посмотрел в зеркальце: Наташа мирно дремала на заднем сиденье.
— Ты что-то сказал или мне послышалось?
— Я сказал — очнись. Кончился отпуск.
— Как, уже? Нет-нет, — пробормотала Наташа, не открывая глаз.
Зажегся зеленый, Веденеев плавно тронул машину, включил приемник. Послышался знакомый мотив, чуть погодя вторгся настойчивый баритон Магомаева. Веденеев, выждав момент, вторил ему, как мог, тоже баритоном… Они ехали по проспекту, Москва надвигалась, все оживленнее становилось кругом, ярче огни, все больше прохожих, одетых празднично, неспешно бредущих; лето кончалось, еще два-три дня — и осень, долгая череда будничных ненастных дней…
