На асфальте у самого бордюра в неловкой позе лежала пожилая женщина. Седая, коротко стриженная женщина, все еще сжимавшая в руке свою палку… Одна нога ее оказалась разутой, в стороне валялся полуботинок… Проезжавшее мимо такси затормозило, вышли шофер, пассажиры. Несколько мгновений все находились в замешательстве, но тут из-за кустов газона неожиданно выскочил породистый бульдог, игриво виляя обрубком хвоста, обнюхал лежавшее на асфальте тело, и, схватив в пасть полуботинок, исчез столь же стремительно…

Наташа нагнулась, взяла женщину за запястье.

— Да нет, чего щупать. Это все, финиш, — сказал водитель «Волги».

— Она из-за кустов, неожиданно… — пробормотал Веденеев.

Собиралась толпа. Автомобили замедляли ход, водители высовывались из окон, опытным глазом оценивая ситуацию. Пошатываясь, Веденеев шагнул в сторону, стал, еще раз шагнул…

— Ты хоть на людях сделай вид, — сказал ему водитель «Волги».

— В смысле?

— В смысле — залил глаза, так на ногах держись.

— А я держусь.

— Держишься! Как же!

— В чем дело? — спросила Наташа.

— Да нетрезвый он, — объяснил пассажир такси. — Ноги не держат. Идет шатается.

— Кто шатается? Что за глупости… Вы ваши глупости при себе оставьте.

— Шатается, шатается.

— Да не шатаюсь я! — сказал Веденеев. И… пошатнулся.

Все засмеялись, зашумели:

— Совсем у людей совести не стало!

— Совесть! У него деньги вместо совести.

— Ничего, приедут — разберутся… Наташа подошла к мужу, заглянула в лицо.

— Что с тобой? Тебя ведь правда шатает.

— Да? — удивился Веденеев и вдруг подозвал пассажира такси. — Ну-ка, идите сюда. Идите, идите… К вам обращаюсь! — Тот не двинулся, и тогда Веденеев решительно приблизился сам, схватил за ворот, притянул рывком. — Посмотрим. Убеждает? Нет? — Он дохнул ему в лицо раз и другой. — А сейчас? Нет, вы уж будьте любезны…

— В трубку, в трубку подышишь, — пассажир сделал нетерпеливое движение, но Веденеев не отпускал. — Говорю, трубочку поднесут, тогда и дохнешь, по всем правилам… А на меня не надо… Ты это, ты лучше отойди…

Он снова попробовал вырваться, Веденеев держал крепко. Завязалась борьба.

— Уберите его, он же не соображает… — крикнул пассажир.

— Так есть или нет? Как, чувствуете запах? — наседал Веденеев. — Спрашиваю, есть запах или нет?

Они повозились, потоптались, грохнулись на асфальт. Двое мужчин подбежали, с трудом оттащили Веденеева. Он пробовал вырваться, тогда ему заломили руки за спину.

— Теперь и по двести шестой схлопочешь, за хулиганство, — сказал водитель «Волги».

Веденеев дернулся было, стремясь достать своего врага, ткнув головой воздух, но держали крепко, так крепко, надежно, что пуговицы на рубашке лопнули, посыпались на асфальт.

Веденеев засучил рукав, протянул руку, отвернулся. Медсестра поднесла иглу:

— Расслабьте руку.

— Пожалуйста.

— Вы не расслабили.

— Сейчас. Что-то не получается.

— Неужели так трудно?

— Как видите. А сейчас?

— Я вам говорю — кровь еле поступает.

— Просто вы ее всю выкачали. Зачем вам столько моей крови?..

Он вышел из кабинета, спустился по лестнице, держась за перила. За стойкой, у пульта с кнопками, сидел пожилой капитан милиции. Наташа была тут же, у стойки.

— Ну что же, Витя… — обратилась она к Веденееву, поглядывая на капитана. — Все, в общем, достаточно печально, но и не так страшно. Легкое сотрясение, два перелома… Вот товарищ капитан оказал любезность, позвонил…

— Вы можете идти, — сказал капитан. — Кровь сдали на анализ? Поезжайте домой, успокойтесь. Вас вызовут.

— Главное, ничего страшного… — продолжала Наташа. — Это главное, правда, товарищ капитан?

— Молите бога, — отозвался капитан.

Они вышли. На улице, у подъезда, среди милицейских машин, стояли их васильковые «Жигули». Веденеевы на мгновение остановились, посмотрели в растерянности на машину.

— Вещи, — сказала Наташа. — Чемодан и сумки.

— Да, — откликнулся Виктор.

Они приблизились к машине, Веденеев открыл багажник, извлек чемодан, сумку и еще сумку — с фруктами. Все это он проделал молча, с невозмутимым видом. Захлопнул крышку багажника, достал ключик, аккуратно повернул в замке.

Молча двинулись по улице: Наташа впереди, Виктор за нею.

— Там метро, — сказала она.

— Где?

— Там, за углом. Через квартал.

Она остановилась, подождала его.

— Ты где? Иди сюда. Дай руку.

В квартире, где они не были месяц и где сейчас валялся посреди комнаты раскрытый чемодан, они сели пить чай.

Разговаривать не хотелось. Виктор отхлебывал из чашки, Наташа смотрела на него.

— Тебе еще?

— Я завтра с утра поеду, — вдруг сказал он. — Видишь, с чего начинается понедельник. Поеду туда. Сначала надо на рынок. Передачу какую-нибудь. Может быть, курицу?

— Сходим вместе, — сказала Наташа.

— А на работу тебе?

Наташа не ответила, и Виктор понял, что вопрос лишний.

Она встала из-за стола, оставив его одного, и принялась наводить порядок — стерла тряпкой пыль с письменного стола, с торшера, с подоконника. Вышла, появилась через мгновение с ведром и щеткой. Взялась за тахту, отодвинула, промела вдоль стены.

— Тебе помочь? — Виктор поднялся, постоял, начал сдвигать мебель. Отодвинул стол, затем шкаф. Наташа шла за ним по пятам, устремляясь со щеткой на новые, освободившиеся пространства.

Так они работали молча: он двигал, она подметала.

— Это что же, так и стояли с июля месяца? — Он достал из вазы засохшие цветы, обернулся. Наташи уже не было в комнате.

Он вышел в коридор. Наташа стояла у стеллажей с раскрытой книгой. Она почему-то сделала движение, пытаясь спрятать от него книгу, но — поздно. Веденеев поймал книгу рукой и прочел заглавие на обложке.

Это был Уголовный кодекс.

— Вот ты что, — усмехнулся он мрачно. — Ну давай посмотрим вместе. Нашла?

Он обнял ее сзади и через плечо смотрел на страницы, которые она перелистывала.

— Стоп, — сказал он. — Здесь.

— Я не вижу, — сказала Наташа.

— Слева, внизу.

И, оставив ее с книгой, Веденеев вышел на лестничную площадку, бросил букет в мусоропровод.

Он вылез из такси возле больничного корпуса современной постройки, жестом успокоил шофера — пять минут! — и, нагруженный пузатым, раздувшимся портфелем, бодро зашагал к стеклянным дверям.

— Королева, вчера вечером доставили… Номера палаты не знаю. Вечером вчера…

Пока девушка в белом халате неторопливо листала регистрационный журнал, Веденеев предусмотрительно вытащил из портфеля объемистый, набитый фруктами целлофановый пакет и еще пакет — с курицей. Все это он держал наготове, мечтая поскорее расстаться со своей ношей.

Девушка наконец перестала листать свой журнал, подняла глаза, впервые посмотрела на Веденеева.

— Знаете, вы сейчас в ординаторскую зайдите, там дежурный врач.

— При чем тут дежурный? Мне ведь только передать.

— Все равно. Зайдите. По коридору, вторая дверь. Идите. Я ему позвоню.

— Проходите, пожалуйста, — сказал дежурный врач.

— Мне неловко вас беспокоить из-за пустяка, — начал Веденеев.

— Из-за какого пустяка? Садитесь, пожалуйста.

— Ничего, я на минутку.

— Ясно, вы все же присядьте.

Веденеев уселся на диван, глядя на врача в ожидании. Тот некоторое время хранил молчание. Наконец произнес:

— Дело в том… мне тяжело вам это говорить, но… в общем, ваша передача уже ни к чему…

— Ни к чему — как это понимать?

— Ни к чему, — повторил врач.

— Так, — сказал Веденеев.

— Вы сын?

Веденеев молча кивнул.

— Мы сделали все, что было в наших силах… Даже больше…

— Ясно.

— Но это возраст, понимаете? Дело даже не в травме, хотя и травма свою роль сыграла.

— Возраст, — вздохнул Веденеев.

— Сейчас мы зайдем к главврачу, ознакомитесь с заключением.

— Подождите, — сказал Веденеев.

— Что? — спросил врач.

— Я могу немного посидеть на вашем диване?

— Конечно.

Врач и сам присел рядом с Веденеевым. Он был молод и, видимо, еще не вполне ориентировался в таких ситуациях.

— Все когда-то теряют своих родителей, — сказал он участливо.

— Да, — отозвался Веденеев.

— Вам нехорошо?

— Все в порядке.

— Зина!

Повинуясь жесту, медсестра на мгновение исчезла, чтобы тут же возникнуть с ваткой в руке. Эту смоченную ватку она поднесла к носу Веденеева.

— Ничего страшного, нашатырь. — Врач ловким движением приспустил галстук, расстегнул рубашку на груди Веденеева. — Вы можете прилечь, не стесняйтесь.

— Ничего, спасибо.

— Нет уж, ложитесь-ка! — Врач настойчиво потянул Веденеева за плечи, тот было посопротивлялся, но вдруг обмяк, подчинился.

— Вот так-то. И будете лежать, пока не приобретете человеческий вид…

Помолчали. Веденеев лежал на диване, медсестра Зина застыла над ним с ваткой в протянутой руке, дежурный врач не спускал с него глаз…

— Значит, считаете, травма свою роль сыграла? — спросил Веденеев.

— Безусловно. Вы дышите, не разговаривайте. Вдох-выдох. Полнее, полнее. Вот так…

Веденеев на мгновение прикрыл глаза, потом вдруг резко поднялся, принял сидячее положение.

— Минутку, я все-таки ничего не понимаю… В половине третьего ночи собственноручно набираю номер, женский голос отвечает, что состояние удовлетворительное…

Врач уже собрался ответить, но дверь ординаторской отворилась, заглянул полноватый, лысеющий человек средних лет.

— Меня к вам послали. Королев я, сын.

— Сейчас. Вот как раз с вашим братом мы тут немножко задержались, — сказал врач. — Можете подождать в коридоре. Я сейчас.

Королев бросил на «брата» недоуменный взгляд и, видимо, решив, что ослышался, вышел в коридор.

— Ну? Как самочувствие? Вроде бы получше, а?

— Да, да, — пробормотал Веденеев.

— Теперь можете идти, — сказал врач. И сам вышел из ординаторской.

Но Веденеев не двигался, сидел молча. Потом произнес, обращаясь к медсестре:

— Если не возражаете, я бы еще полежал на вашем диване.

Веденеев шел по длинному узкому коридору. Сводчатый высокий потолок в темных пятнах, по-старинному ясное огромное зеркало, арки, лепные украшения с еще заметной позолотой — когда-то здесь день за днем текла совсем другая жизнь. Сейчас по паркету сновали люди в белых халатах, новая жизнь била ключом. Веденеев повернул латунную изогнутую ручку на двери с надписью «Лаборатория».

— Кого мы видим! Неужели? Витя! Как ты загорел! — Девушка в халате с подвернутыми рукавами заулыбалась Веденееву.

— Да уж, — вторил ей мужчина. — Появляться среди тружеников в таком курортном виде! У тебя когда там защита?

— Виктор Михайлович, а к нам вы заглянете на минутку?

— А я не знаю, когда защита. Сам хотел бы узнать, — сказал Веденеев.

— Тобой, между прочим, начальство активно интересуется с самого утра.

Веденеев оказался у письменного стола с аккуратно сложенными на краю папками. Это был его стол. Он взглянул на папки и сел.

— Мной? Начальство? По какому поводу?

Никто не знал, по какому поводу.

— Может, тебя за границу, Виктор?

— В командировку. На полюс.

— Вот это ближе к истине, — усмехнулся Веденеев.

Тут дверь распахнулась, вошли еще четверо сотрудников в белых халатах. Все они были молоды.

— Ребята, кто-нибудь… дайте поскорее закурить… Здравствуй, Витя! — Еще один мужчина, бородач, с невозмутимым видом полез в портфель к Веденееву.

А Виктор опять пожимал руки, улыбался, хлопал по плечам и даже, кажется, не удивился, когда бородач вместо сигарет извлек из портфеля целлофановый пакет с «передачей», торжествуя, продемонстрировал коллегам и первый захрустел яблоком.

Автобус с траурной каймой остановился у кладбищенских ворот. Вышли родственники и близкие Королевой. Без спешки, со скорбными лицами. Несколько мужчин отделились от общей группы, готовясь принять гроб. Пока шофер открывал заднюю створку, они стояли в ожидании, в мрачной отрешенности. Веденеев с пристрастием вглядывался в их лица… Один был седой, в добротном черном костюме, солидного вида, другой помоложе, в затрапезном пиджачке; в третьем, полноватом, лысеющем, Веденеев узнал посетителя ординаторской, своего «брата»… Был среди них и высокий, однорукий, с пустым рукавом, вложенным в боковой карман, готовый подставить под гроб свое здоровое плечо, были и другие, кого не удалось разглядеть; тот, в черном костюме, солидного вида, — он, вероятно, пользовался беспрекословным авторитетом — сделал знак, и мужчины приблизились к гробу, взялись, подняли на плечи. Двинулись к кладбищенским воротам, пропустили вперед двух женщин со скромным венком. Женщины пристроились во главе процессии, понесли венок. Одна была изящная, модная, с худым, отсутствующим лицом, с сухими подведенными тушью глазами, другая, видно, приходилась ей сестрой, но при всем сходстве выглядела попроще, заботы словно отпечатались на ее мокром от слез лице.