Средневековый Лондон был весёлым, деловым, процветающим городом: корабли из разных стран разгружались и грузились у пристаней, торговцы громко расхваливали свои товары, множество народу толпилось козле палаток и открытых витрин магазинов, покупая и заключая сделки. Время от времени толпе приходилось расступаться, чтобы дать дорогу церковной процессии или конному эскорту какого-нибудь важного лорда. Порой деловая жизнь города замирала, а улицы заполнялись людьми, желавшими поглазеть на короля, который торжественно проезжал верхом через город, направляясь в Вестминстерское аббатство или возвращаясь с войны. В подобных случаях стены домов драпировали шёлком и яркими тканями, а на открытых местах устанавливали празднично украшенные подмостки, с которых прекрасные дамы в нарядных одеяниях, изображавшие различные добродетели и науки, а также аллегорические фигуры декламировали во славу короля латинские стихи нравоучительного содержания. В составе королевской процессии ехали верхом представители высшей знати, пышно разодетые и шелка и бархат, даже их лошади были покрыты златотканой материей, короля сопровождали мэр города и олдермены (члены городского управления) в ярко-алых одеяниях, а также четыре-пять сотен жителей и одежде одного и того же цвета. «О пышном зрелище, устроенном горожанами Лондона, вы можете прочесть под 1236 годом, в то время мэром был Эндрю Боквелл. Алиенора, дочь Раймонда графа Прованского, должна была проследовать верхом через город по направлению к Вестминстерскому аббатству, где ей предстояло короноваться и стать королевой Англии; по этому случаю городские улицы были украшены шёлковыми тканями, а по ночам было не счесть фонарей, факелов и прочих светильников; помимо того, были устроены живые картины и придумано множество других затей.
Горожане выехали верхом навстречу королю и королеве, на них были длинные одежды, вышитые золотом и разноцветными шелками, их кони числом 360 были покрыты роскошными попонами, а в руках каждый человек держал золотую или серебряную чашу, и впереди всех, звучно трубя, выступали королевские герольды».
Конечно, такое торжественное зрелище, как коронация, можно было увидеть не часто, но зато каждый год в канун Иванова дня горожане восторженно приветствовали «марширующую стражу» — парад констеблей и полицейских патрулей, собиравшихся в полном вооружении, чтобы пройти маршем по главным улицам города; шествие, возглавляемое мэром и олдерменами, сопровождали факельщики, на каждом из которых была соломенная шляпа с эмблемой его отряда, лучники, барабанщики, флейтисты и танцоры, одетые в костюмы героев старинных легенд; на улицах пылали костры, а дома были нарядно украшены гирляндами и освещены фонарями.
Строго говоря, обычай отмечать середину лета парадом стражи достиг настоящего расцвета в более поздний период Средневековья, но и в XII веке жизнь в Лондоне была совсем не скучной. Фиц-Стефан рассказывает о том, какое воодушевление сопутствовало еженедельной конной ярмарке, проходившей за городскими стенами на ровном пространстве Смитфилда (букв, «кузнецкого луга»); там собирались все: один приходил покупать, другой — продавать, третий — просто поглазеть, там можно было найти лошадей, отвечавших любым запросам (по крайней мере если верить их владельцам). Тут были иноходцы для священнослужителей и дам, необъезженные жеребцы, чьих копыт стоило остерегаться, горделивые боевые кони, выносливые вьючные лошади, кобылы с жеребятами, ломовые лошади — и было их очень много. Внезапно раздавались громкие возгласы, и толпа расступалась, образуя проход, по которому вихрем проносились боевые кони, понукаемые криками мальчишек-наездников. По праздникам подростки и молодые парни развлекались, устраивая кулачные бои, борцовские состязания, игру в футбол или другие игры с мячом, причём не только на открытых пространствах, но и на городских улицах, отчего время от времени приходилось принимать меры против уличных игр: было запрещено бороться на церковном дворе собора св. Петра, а во время заседаний парламента в Вестминстере запрещались «бруски» (bars), или «оплот заключённого» (prisoner’s base) и другие игры, причинявшие беспокойство прохожим. Постоянные нарекания вызывал футбол, и не без причины, потому что в те времена он не был мирной игрой с постоянным числом участников, твёрдыми правилами и привычным для нас учётом голов, средневековый футбол — это дикая схватка между противоборствующими сторонами, стремящимися провести мяч по улицам города от одного его конца до другого, подобные забавы нередко заканчивались переломами ног. Игра в шары и метание колец на городских улицах, несомненно, добавляли жизни разнообразия, но зато могли ненароком лишить жизни неосторожного прохожего, и потому эти забавы в городах не приветствовались. Зимой, когда промерзали болота, юноши и девушки находили себе новое развлечение: прикрепляли к подошвам примитивные коньки из костей животных и, отталкиваясь палками с железными наконечниками, носились по льду, налетая друг на друга, от чего было немало разбитых голов и переломанных рук и нор. Конечно, это был варварский спорт, но и весь тот век выглядит в наших глазах варварски жестоким, хотя можно сказать, что готовность ради потехи подвергать себя риску ранений и переломов в какой-то мере служит оправданием жестокого отношения к животным, ведь среди излюбленных развлечений были травля медведей и быков собаками, петушиные бои и — забава, доставлявшая особое удовольствие школярам, — метание палок в петуха, привязанного за ногу к столбу.
Однако не следует думать, будто наши предки были нечувствительны к более тонким вещам. «В мае, а именно первомайским утром, все, кроме увечных, спешат на простор душистых лугов и под сень зелёных лесов, чтобы усладить свой дух красотой и благоуханием чудесных цветов и гармоничным пением птиц, славящих на своём языке Господа. К примеру, именно в такой день, как свидетельствует Эдуард Холл, на седьмом году царствования Генриха Восьмого, этот король и его супруга королева Екатерина, празднуя Первое мая, отправились в сопровождении многих знатных господ и дам верхом из Гринвича на высокий склон холма Шутерс-Хилл, где неожиданно повстречали на пути отряд рослых йоменов, одетых в зелёные костюмы с зелёными капюшонами, вооружённых луками и стрелами, числом 200 человек. Их предводитель по имени Робин Гуд просил короля с королевой и их свиту войти в зелёный лес, там Робин Гуд и его люди усадили гостей под сенью кущ, сплетённых из ветвей и украшенных цветами, и в изобилии потчевали их олениной и вином».
Более того, в каждом приходе в первый день мая проходил свой праздник, «по такому поводу были «майские деревья», военизированные представления, славные лучники, танцоры, разыгрывавшие легенды о Робине Гуде, и Прочие развлечения, не прекращавшиеся весь день. С наступлением вечера устраивали спектакли и жгли костры на улицах». Самым примечательным из так называемых майских деревьев — шестов, украшенных цветами и лентами, — был высокий столб перед церковью, которая и по сей день зовётся церковью святого Андрея под столбом.
Таков был Лондон или любой другой средневековый город: замкнутое эгоцентричное сообщество, недоверчиво относившееся к иноземцам и нередко встречавшее их весьма недружелюбно (в 1421 г. власти Ковентри вынуждены были издать указ, запрещавший «забрасывать иноземцев чем ни попадя и глумиться над ними»), сообщество, гордое своими привилегиями и склонное ставить собственного мэра выше короля; городское сообщество как целое ревностно следило за тем, чтобы все его члены вели честную игру, но по отдельности горожане вовсе не гнушались наживаться за счёт ближнего; это было трудолюбивое сообщество, не питавшее жалости к «великовозрастным попрошайкам, которые не желают приложить усилия, чтобы заработать на жизнь», но имевшее снисхождение к немощным и нуждающимся и всегда готовое наслаждаться простыми радостями, будь то пышное зрелище или весёлый праздник. Два великих бедствия, омрачавших жизнь средневекового города, о которых писал Фиц-Стефан, — это моральный вред пьянства и ущерб от пожаров. Узкие улочки, застроенные крытыми соломой деревянными домами, с ужасающей быстротой сгорали дотла. В 1132 г. большая часть Лондона была уничтожена пожаром, который начался в доме Гилберта Бе-кета, отца знаменитого Томаса Бекета; спустя три года ещё один пожар опустошил район между Лондонским мостом и церковью св. Климента Датского, разрушив в том числе собор св. Петра. В 1161 г. от пожаров сильно пострадали Лондон, Кентербери, Винчестер и Эксетер. В 1180 г. вновь сгорел Винчестер, в 1184 г. — Гластонбери, в 1187 г. — Чичестер. Единственный способ борьбы с начавшимся пожаром заключался в том, чтобы разобрать загоревшийся дом — в первую очередь раскидать соломенную кровлю — и тем самым помешать огню перекинуться на другие постройки, поэтому в каждом районе города должны были храниться специально предназначенные для этого крючья и верёвки. Со временем стали заботиться о превентивных мерах: в 1189 г. в Лондоне был принят муниципальный закон о строениях, по которому дома надлежало строить частично из камня и крыть черепицей, аналогичные законы были приняты и в других городах, хотя, например, в Норидже соломенные кровли не были запрещены вплоть до XVI века. Организовать нечто вроде оперативной пожарной команды не представлялось возможным из-за отсутствия приспособлений для создания напора воды, воду приходилось носить вёдрами из реки или из колодцев.
Система водоснабжения, при которой вода подавалась из накопительных резервуаров или расположенных на возвышенности источников по деревянным, глиняным или свинцовым трубам впервые стала применяться в крупных монастырях, имевших, как правило, подземную канализацию, промываемую проточной водой. До нас дошёл подробный план водопровода Кентерберийского приората, сделанный в XII веке, и более поздние планы водоснабжения других обителей. В Лондоне первая водопроводная труба была проложена в XIII веке, она подводила воду из источников на Тибурне к фонтану на Вест-Чип; вода предназначалась только для того, чтобы бедняки могли утолить жажду, а более состоятельные горожане, гнушавшиеся пить эту воду, так как считали её напитком нищеты, готовили на ней пищу; постоянно издавались и постоянно нарушались постановления, запрещавшие пивоварам, держателям харчевен и торговцам рыбой использовать эту воду. В XV—XVI веках прокладывались новые водопроводные магистрали, а в конце XVI века появилось нечто вроде водонапорных башен, оборудованных насосами.
О такой системе, как центральная канализация в Средние века даже не задумывались. Многолюдные хозяйства — в особенности монастыри, — как уже говорилось, устраивали при наличии проточной воды собственные канализационные системы; что же касается остальных, то они выливали нечистоты и выбрасывали мусор прямо на улицу, где всё это скапливалось до тех пор, пока городские чиновники не поднимали тревогу. Тогда отбросы вывозили и сваливали в реку или в какое-либо другое место. Улицы всех городов, не исключая даже Лондона, источали сильнейшее зловоние. Известно, что Эдуард III выказывал недовольство сильной уличной вонью в Йорке, подобной которой он не замечал ни в одном другом городе королевства, и вполне можно поверить, что воздух Йорка не способствовал укреплению здоровья. Неудивительно, что при таких условиях вспышки чумы были частыми и имели обильную жатву.
